Эльчин Сафарли - Расскажи мне о море
В Стамбуле у каждого свой кусочек берега, своя чайка и чашечка чая. У меня тоже. Ночами возвращаюсь домой лабиринтами улиц, смотрю на небо, и хочется верить, что нас слышат, оберегают и любят. Пусть даже мы сомневаемся.
36
Всё самое важное рядом
Стамбул рассказывает истории. Слышат их не все, только те, кто научился слышать себя. Для одних Стамбул – жесткий мегаполис с вечными пробками, для других – сокровищница с историями, никому не принадлежащими, как и все на этой земле.
Доступ к хранилищу сокровищ есть у каждого, кто сюда приезжает, но не все в него заглядывают. Великое заблуждение человека – гоняться по миру в поисках «своего», тогда как самое важное ближе яремных вен.
Схожу с вечернего вапура на пристани Кадыкёя[26], иду направо вдоль набережной. Обычно прямиком поднимаюсь наверх, к кварталу Мода, где живу в несуразно узкой четырехэтажке с винтовой лестницей. Сегодня сменил маршрут – мне нужна тишина.
Кто бы мог подумать, что тишина – в сорока пяти шагах от пристани с ее суетой, наполненной сумбурными мелодиями уличных музыкантов, воплями цыганок-цветочниц, гудками прибывающих и отчаливающих кораблей, болтовней светофоров, неустанно объявляющих: «Şimdi karşıya geçebilirsiniz»[27].
Прохожу через маленький парк, перепрыгиваю невысокий заборчик, оказываюсь на каменистом берегу. Иду к заброшенному маяку. Повсюду россыпи кунжута от бубликов-симитов, дырявые рыбацкие сети, останки чаек с распластанными крыльями. Каменное основание маяка расписано признаниями в любви. Сажусь у маяка, со всех сторон Босфор. Тишина.
Отсюда сумасшествие кадыкёевской пристани кажется сном. Толпы напоминают муравейник. Все спешат (чаще без смысла), многие боятся остановиться.
Наблюдаю за потоком, размышляю: меняется ли современное человечество в лучшую сторону? И да и нет. Мы словно находимся накануне рывка – многое потеряв, начинаем понимать, что если не изменимся, не научимся слышать друг друга, то сами же устроим апокалипсис.
Если в детстве меня вдохновляли детали – игрушки в нашей с братом Пещере Воспоминаний, горшки цветущего алоэ на подоконнике бабушкиной комнаты, аромат горячего шор-гогала на завтрак, пожелтевшие книги с выпадающими страницами, сушащиеся ковры на дачном заборе, – то с годами больше увлекает общее. Как бы ни спешил, живя в Стамбуле, я всегда хотя бы на минуту останавливаюсь, чтобы взглянуть на горизонт Босфора. Мне нравится смотреть вперед, туда, куда предстоит добраться.
В объятиях истинной красоты напоминаю себе о том, что желание оглядываться не должно стать привычкой. Когда подолгу смотришь назад, сбиваешься с пути и утрачиваешь предвкушение неизведанного.
37
Мы разные, но мы об одном
По дороге домой прохожу улицей Мюхюрдар, заглядываю в книжный пассаж «Акмар», где до восьми вечера открыта лавка Энгин-бея. Невысокий седоусый старичок в круглых очках. Всегда со стаканчиком чая.
За стопками пожелтевших книг его едва видно. Зато отчетливо слышно, как Энгин-бей читает вслух. «С детства никак не научусь читать про себя. Родители водили по врачам, знахарям – без толку. Поэтому уединяюсь, чтобы никому не мешать. Хорошая книга – магия. Такие воспринимаешь сердцем. Мне важно не только внешнее – сюжет, слог, образы, – но и внутреннее, то, что между строк».
В «Акмаре» он и работает, и живет. Энгин-бей, коренной кадыкёевец, остался без дома. Жена умерла, единственная дочь вышла замуж, родила двойню, переехала с мужем-гитаристом к отцу. В квартире стало тесно. Во время ссоры дочь попросила отца оставить их в покое. «Ты со своими книжками занимаешь слишком много места!» Энгин-бей мужчина гордый. Взял два чемодана (в один сложил вещи, в другой книги) и ушел.
Мы знакомы давно, но только на днях узнал его историю. Обычно мудрый букинист больше говорит о книгах, нежели о себе. «Люблю дочь, что бы ни случилось. Заработанное отношу им. Муж Айше не работает. Не приведи Аллах, внуки будут голодать. Они же растут, им надо нормально питаться».
Директор «Акмара» позволил Энгин-бею жить в подсобке пассажа. «Отсюда до Босфора рукой подать. Счастье».
Покупаю сборник рассказов Чехова. Издание семьдесят девятого. Мягкая белая обложка с загнутыми углами, выгоревшие на солнце желтые страницы. Открываю книгу, первая страница подписана. Мелкий почерк, фиолетовые чернила.
«Сегодня твой день, мама. Мое начало, женщина-сила, опора. Мы разные, но мы об одном. Чувства к тебе не могу объяснить. Это выше слов. Ты отдала и отдаешь все что можешь – пример для меня. Ты подарила мне брата, которого я люблю странной материнской любовью, хоть он старше, крепче. Ты подарила мне Стамбул – этот город навсегда наш. И если случится следующая жизнь, я хотела бы снова быть твоей дочерью и снова в Стамбуле. С Днем рождения, мама! Ишык. 9.11.80».
Спрашиваю у Энгин-бея, как к нему попала книга. «На Шаир Латифи[28] сносили пятиэтажку, я проходил мимо и видел, как строители оттаскивают к мусорному баку стопки книг. Забрал их. Среди них был и сборник. У меня есть такое же издание, только двумя годами младше, уже в твердом переплете, и бумага плотнее».
Его любимый писатель – Чехов. Энгин-бей считает, что именно Антон Павлович направил русскую литературу в новое русло. «По молодости предъявляешь претензии к жизни, бунтуешь, злишься на нее, обвиняешь в том, что недодала, недооценила. С годами успокаиваешься. Это не слабость или проигрыш. Просто понимаешь, что все вопросы нужно задавать себе. Человек оправдывает неудачи чем угодно, только не своим выбором. А жизнь… Она проходит. Как и все тут, на земле. Помнишь, у Антона Павловича? „В жизни нет сюжетов, в ней все смешано – глубокое с мелким, великое с ничтожным, трагическое со смешным“.»
Оплачиваю книгу, собираюсь домой. Энгин-бей предлагает пройтись вместе. «Тебе к парку Йогуртчу, так? Нам по пути. Я двинусь к Багдаду[29], навещу приболевшего друга. Захватил ему Диккенса».
Выходим из пассажа. Перед тем как двинуться дальше, букинист замирает и смотрит на желтую вывеску «Akmar Pasajı. No:70. Hoş geldiniz»[30].
«Боюсь за „Акмар“. Вдруг его разрушат? Вон в Мода сколько всего посносили. Неужели они не понимают, что в этих постройках дух Стамбула? Пусть ветхих, без парковки, зато живых! На „Акмар“ давно зуб точат. Еще с тех времен, когда в газетах пассаж называли логовом сатанистов… Зачем чиновникам книжный пассаж, когда тут можно построить что-нибудь более прибыльное? Недалеко воткнули зеленую громадину „Хилтона“. Говорят, ни к чему земному привязываться нельзя, мол, все равно уйдет, не удержишь. Когда речь о Кадыкёе, я так не могу».
Приближаемся к улицам, где прошло детство Энгин-бея. Он родился к Кызылтопрак[31], в бордовом доме перед стадионом Фенербахче. Там же выросла его дочь. Энгин-бей вспоминает, как по выходным водил Айше в кинотеатр «Рекс» (когда-то он именовался театром «Аполлон»). В те годы в кино еще не продавали попкорн, поэтому Энгин-бей с Айше заранее готовили его дома.
После сеанса заглядывали в локанту «Чия» на улице с поэтичным названием Солнечный Сад. Лучшего место для обеда не придумаешь! Пока они доходили до «Чия», Айше съедала любимые гезлеме[32] с сыром и картошкой, которые женщины пекли прямо на улицах.
«В „Чия“ к нам подходил владелец заведения Муса-бей, советовал новые блюда, а Айше, поглаживая пузико, мотала головой. Всем без слов было понятно: дочка не дождалась обеда и наелась гезлеме».
Прогулку они завершали на набережной Мода, где покупали мороженое у Али-уста и подолгу сидели у волн Босфора.
Весь смысл жизни Энгин-бея умещается в одном районе Стамбула – Кадыкёе. Тут детство, встреча с женой, долгожданная дочь, внуки (жаль, что он почти их не видит), «Акмар» и книги, которые он прочтет вслух.
Временами Энгин-бей устает от жизни. «Антон Павлович об этом хорошо написал в письме журналисту Суворину. „Нет особенного желания жить, но это пока не болезнь в настоящем смысле, а нечто, вероятно, весьма переходное и житейски естественное“. Все проходит, но воспоминания, к счастью, навсегда остаются».
38
Не переставай верить, что встретишь «своего» человека
В апреле в Стамбуле льют дожди, теплые, короткие. Стоит им перестать, выглядывает солнце, шепчет о лете. Солнце не делит людей по материальному или духовному достатку, национальности, вероисповеданию, цвету кожи или сексуальной ориентации. Не осуждает, не просит благодарности. Светить, оживлять, наполнять силами – природа солнца, без которой его не представить.
Айнур-тайзе[33] – соседка. Своенравная брюнетка, прямолинейная, некогда режиссер детского театра Кадыкёя. Поклонница вишневой помады, без которой не выйдет даже за утренними симитами.
По вторникам вместе ходим на рынок. Айнур-тейзе следит, чтобы мне взвешивали лучшее. «На восточном рынке нужно быть начеку. Тут торговцы любезничают и одновременно закидывают в пакет гнилую картошку. Тем более приезжему».
