Василий Сретенский - Йестердэй
Он еще постоял и пошел домой. Читать. Ему как раз накануне удалось в детской библиотеке перехватить толстую растрепанную книжку, практически без обложки, что-то там про пиратов.
И только потом, забыв этот случай, сразу и, казалось, навсегда, но вспомнив его внезапно и точно уже навсегда, он понял: они, эти пятеро, тогда флиртовали! А у него не получилось.<комар>
А вот случай, еще более позорный. Произошел он два или три года спустя. Нет, все же два. Если три, то вообще ни в какие ворота. Сентябрь. Какая-то линейка школьная в соседнем с его домом сквере перед памятником из гипса, с вечно торчащим из левой ноги стальным прутом. Ну, линейка как линейка: «клянемся», «в лепешку разобьемся», «грибом атомным взовьемся» и прочие веселые речевки, под постоянное копошение, хиханьки, хаханьки и покуривание в задних рядах.
А он все лето вел священную войну с комарами. Убивал их на счет. Началось все в пионерском лагере, под те же самые речевки. Продолжилось на даче у бабушки, потом на речке в палатке. Отец его тогда рыбалкой сильно увлекался. И вот уже дело к тысяче загубленных комариных жизней подошло. Точнее, счет был 999. А время осеннее, комаров все меньше, пополнять счет все труднее. И тут в сквере один появился. Да так удачно: покрутился, покрутился перед носом, да и сел рядом на гладкую и ровную поверхность. Подставился. Одно короткое движение ладонью и есть рекорд – 1000 убитых комаров.
Но тут же сразу последовало еще одно движение ладонью и вот она есть первая пощечина в его жизни. Ровная гладкая поверхность оказалась ногой К*****, значительно выше белого носочка.
Эта пощечина стала для него первым осознанным знаком: мир меняется. А глаза уже потом открылись.<глаза открылись>
Не мир менялся, конечно. Он менялся. Стал замечать то, что раньше не казалось ему достойным внимания. То есть из книжек он знал, что все это важно, но ему таковым не казалось. А, ну да. Женщины. Точнее его сверстницы: четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать лет. Губы: цвет, форма, улыбка. Зубы за ними, то появляются, то исчезают. Глаза, влага в них, ресницы длинные-предлинные, обиженный взгляд, веселый, сердитый. Взгляд в сторону, всегда куда-то в сторону. Ноги. Ноги. Ноги. Сумасшествие какое-то. Это было время мини-юбок. Джинсы было не достать, а мини-юбку на уроке труда можно сшить. Или школьное платье отрезать вот до сюда. Нет на себе не покажешь. Что толку? Он просто ходил по улицам целое лето и смотрел. Потом немножко привык.
А в сентябре, опять в сентябре, поучилось так, что он занял место в ряду у окна на четвертой, если считать от учителя, парте, а К***** в среднем ряду, на третьей.
Их разделял проход между партами. Он мог смотреть на нее в любое время. А она только если повернется. Впрочем, она не поворачивалась. Все началось совсем по-детски. Он от нечего делать (ну не учителей же слушать на уроке) стал ее изучать. То есть, то в ней, что было доступно взгляду. По порядку: каштановые волосы, не длинные и не короткие, как раз для прически «конский хвост», под резинку или заколку. (Однажды резинка упала на пол. Она не нашла, а он потом подобрал. И не отдал.) Ухо (но с этим – к Мураками), чуть вздернутый нос, немножко, краем, глаз и рот. Щека и ямочка на ней: когда улыбалась, сердилась, перешептывалась с подругой, решала задачи по математике, да почти всегда. Левая рука, кисть, тонкие музыкальные пальцы. (Она, конечно же, ходила в музыкальную школу: фортепьяно, хор, сольфеджио, что там еще он не знал, сбежал из первого же класса). Ну и левая нога. Вот такой ракурс.
К зиме можно было подводить итоги. Первый – она, безусловно, красива. Ступня длинновата. Тридцать седьмой размер. Сначала это его укололо. Второй – он не может не думать о ней. Третий – жизнь полна страданий. Подойти к ней, хотя бы на перемене, ему в голову не пришло, ни в течение этого года, ни потом. Он считал себя человеком заурядным, да, признаться, и был таковым. Что могло привлечь ее в нем? Внешность? Ну, уж нет. Он не был спортсменом, не играл в школьной рок-группе, так, мучил гитару дома по самоучителю. Не умел рассмешить. Да ни чего он тогда не умел. Только книжки читать. Что ему
оставалось делать? Он стал ее тенью. Это было легко: один из его друзей вскоре пересел к ней за парту, что было воспринято всеми как должное. В девятом классе, а потом и в десятом, выпускном, К***** и этот его друг почти не расставались: и в школе и вне ее. А он? Что ж, он был рядом.<босоножки>
Мы приближаемся к эпизоду, который он сам как-то назвал «вершиной своего падения» и настаивал потом, на том, что ничуть не обмолвился. Выпускной класс. Июнь. Экзамены. Лето было жарким. Вся его кампания, часов с десяти утра собиралась на берегу канала у сооружения, именуемого горожанами «дамбой». Готовились к экзамену. Приносили с собой учебники, ласты и бутерброды. Ласты и бутерброды шли в дело.
К***** тоже была там, с другой своей тенью, с подругой. С подругой. Ужасно быть подругой. Только подругой и все. Но ему-то что до нее. О чем он думал тогда, выбираясь на берег, ложась на траву, кладя голову на учебник? А ни о чем. Он привычно, одним глазом, по-кошачьи, смотрел на нее. Она привычно этого не замечала.
А потом пошел дождь. Сначала лениво, одной-двумя каплями. Потом разохотился, ударил десятком капель, запустил сотней и с разбегу набросил на Ямки свою сетку. С первой сотней капель все они, кто был на берегу, похватали свои вещи и сбежали в лесок под деревья. Там К*****, а может быть ее подруга, заметила, что босоножки их остались на бегу, на бетонном парапете. Две пары. Вот тогда он выскочил под дождь, вернулся на берег, нашел две пары босоножек. Одна тридцать пятого размера, а одна – тридцать седьмого. Он принес их, молча положил ей под ноги (получился поклон) и ушел. Домой. Больше он на канал этим летом не приходил.Кассета 6. Цвет – черный
Чушь, как и ожидалось… И неправда. Кот (в смысле – Васька) был единственным в классе, из юношей, конечно, кто никогда не был влюблен в Карину. Он вообще первый раз влюбился уже студентом. Мне ли не знать.
Мог скрывать? Предположим, мог. Писал о себе в третьем лице? Допустим. Но как быть с тем, что Васька никогда, еще раз – никогда – не сидел на четвертой парте в ряду у окна. В третьем классе у него резко испортилось зрение. Очки он носить стеснялся. И родители договорились с учительницей, что его посадят на первую парту. Года через три зрение почти пришло в норму, но пробиться на задние парты было уже невозможно. Первая парта в среднем ряду – это было как приговор.
Если на то пошло, это я сидел на четвертой парте, в ряду у окна. И…
[пауза]
Но Карина ко мне от мужа не уходила две недели назад. Я ее вообще двадцать с чем-то лет не видел.
И еще. На гитаре Кот не играл. И не пробовал никогда.
Выдумки все это. Литература, причем вторичная. Про ступню он у Аксенова украл. Из рассказа… ну есть у него такой рассказ…
Поэтому нам нужен Иван. Ванька Солонов. Это он сидел с Кариной за одной партой в девятом и десятом классе.
Вот это все я Арине тщательным образом изложил, готовя осьминогов в чесноке, сельдерее и тмине. Она не спорила. В смысле аргументов никаких не приводила. Молча ела осьминогов и все. Потом опять в Васькиных файлах копалась. Так я и не понял, что у нее на уме. А сейчас ее нет. Как-то скучно, что ли.[пауза]
Я тут подумал: получается, что я Ленке изменил. Кому сказать, не поверят – первый раз. Изображал-изображал Румату Эсторского и вляпался. Да так, что сам не заметил. То есть, я теперь, как любой засорокалетний пер… персонаж или лучше сказать урод, попал, нет, упал, тьфу, клин, запал на молоденькую, которая тут один раз переночевала, а потом куда-то задевалась. Запал… противное слово. Я как-то заметил, случайно, что все сорокалетние (и старше) женщины произносят его с одинаково брезгливой гримасой, с одной и той же безнадежной интонацией. Ну вот, теперь и обо мне. Добро пожаловать в клуб. И что теперь делать?
[пауза]
Бес само…
Бес самомненья
Каждую ночь у постели стоит, не дает мне уснуть.
Бес само…
Бес самомненья
Утром, крыла распахнув, отправляется в путь.
Вот такая песня.
[пауза]
Арина звонила. Скоро приедет.
[пауза]
Что я знаю об Арине
Она почти не пользуется косметикой. Не вытирает лица после того, как умоется. Причесываясь, не смотрит в зеркало. А у меня его теперь и нет. Не знает что такое домашние тапочки. Нервно водит машину. Ничего никогда не комментирует. Договариваясь о встрече, почти никогда не опаздывает. Если опаздывает – предупреждает.
Ест как человек. В смысле – разные продукты. Только просит не класть укроп. Не падает в обморок при слове «свинина». Хвалит, если вкусно. Не пьет кофе. Не любит сладкого вина. Любит хлеб и сыр. Понимает вкус пива.
Почти всегда улыбается, поэтому выглядит очень молодо. Говорит мало, но молчать рядом с ней приятно. Пауза продолжает фразу, а не обрывает ее. Задает вопросы, ответы на которые я не знаю, но при этом идиотом себя не чувствую. Не перебивает. Носит джинсы и широкие этнические размахайки. Ей нравятся белые тюльпаны. Кошмар какой.
