Елена Селестин - Москва – Таллинн. Беспошлинно
– Можем вместе посмотреть, что там у вас осталось на чердаке, предложила Ольга. Лицо Мартина тотчас стало непроницаемым, будто упало забрало рыцарского шлема, Томас и Маруся тоже поскучнели. Ольга решила при случае расспросить Ларису.
– Вы все идете на вокзал? Ветер прохладный, куртки обязательно наденьте.
– Я уже готова, – отозвалась Маруся. – По дороге надо зайти в магазин, мы с Яном там встречаемся. Он проводит меня до границы.
– Так важно…любовь, – прозвенела украшениями Ольга.
– А мамы все нет.
– Я позвоню ей! – гостья ринулась за телефоном.
– Не надо. Думаю, она придет прямо к поезду, чтобы не тратить нервы, свои и мои. Сейчас напишу ей письмо, – заключила Маруся.
* * *Соседка приняла Ларису в теплые объятия.
– Пойдем умоешься.
Она плакала под шум воды, сидя на краю ванны. Еще вчера все было прекрасно, Маруся никуда не уезжала. Почему же я жаловалась на жизнь, когда надо было радоваться! Вспомнилась, ни к селу ни к городу, песня из юности «Yesterday». Воде, бьющей по ладоням, Лариса горестно шептала английские слова. Представилось, что Стас в этот момент смотрит на нее. «А ты говоришь, – кивнула она ему сквозь слезы, – взрослые дети». И отстраненно определила: «Похоже, я слегка тронулась». Все еще плача, она вышла попросить у Ане валерьянки.
На кухне спиной к ней сидел плотный мужчина, в подтяжках поверх белой рубашки. Орнамент, образованный подтяжками, делал спину похожей на панцирь крупного насекомого. Мужчина сидел, наклонясь вперед: широкая шея, плоский затылок. Лариса, вспомнив что ее лицо от слез распухло, вернулась в ванную, встала на колени и опустила щеку под прохладную струю воды. Спустя время она хотела незаметно выскользнуть из квартиры, но подруга обняла ее и повела на кухню. Незнакомец теперь высился атлантом в проеме балконной двери.
– Ждем вас на кофе, – сказал коренастый с интонацией, которую можно было назвать фамильярной, – Александр Курбатов, дизайнер, работаю по дереву, – представился мужчина, но руки не протянул, небольшие ладони заложил за подтяжки. Лариса была благодарна – у нее не было сил для прикосновения.
– А все-таки я пойду.
– Первым пойду я, – сказал мужчина, – а вам, наверное, хочется поговорить с нашей утешительницей.
Лариса засмущалась, вспомнив как громко она ревела.
Курбатов разливал кофе и раскладывал куски вчерашней шарлотки. Вдруг Ане согласится пойти к ним домой и уговорит Марусю остаться? Лариса взглянула на часы: за Марусю надо бороться, за детей всегда надо бороться до последнего.
– Значит, ты еще покараулишь мои вещички, душа моя, – дизайнер положил некрупную волосатую кисть на широкое запястье Ане. Лариса отметила его дорогие часы.
– Ну придется.
– Таких как ты надо баловать, – мурлыкал Курбатов.
– Не надо, – засмущалась Ане.
– Зачем вам игрушки? – спросила Лариса, просто чтобы не молчать.
– Я здесь с загадочной миссией, сударыня, секретной, – Курбатов смотрел на Ларису как на ребенка, которому рассказывают страшную сказку.
– С какой? – поинтересовалась Лариса рассеянно.
– Пока не скажу.
И хорошо, она бы не смогла слушать. Вдруг вспомнила как Томас с другом забросили Марусю в осеннее море. Мальчикам было по семь лет, а Марусе пять, они придумали убирать хлам на берегу. Мальчишки нашли грязную корявую палку и сказали: «Руся, несем это бревно к воде и на счет «три» бросаем подальше в море». Маруся изо всех сил вцепилась в корягу и не успела разжать замерзшие пальцы – на счет «три» мальчишки бросили ее в холодные волны вместе с бревном. С трудом выудив Марусю в намокшей шубе, они до вечера скрывались в квартире у Ане и плакали от страха. Лариса тогда разнервничалась, Томасу попало по первое число. Маруся не заболела, но шубка была испорчена, ее сушили на батарее. «Сейчас он тоже виноват, – думала Лариса, – наверняка знал о Русиной затее, со мной поделиться не удосужился. Что за бесчувственная порода!».
Во втором классе у Маруси после гриппа стала развиваться болезнь крови, гемаррологический васкулит, последующие семь лет ей пришлось провести в больницах. Лариса почти не работала. Одно время у дочери отказали ноги, она передвигалась в инвалидном кресле или лежала дома; тогда Маруся полюбила читать. Постепенно они победили болезнь – или же болезнь затаилась, Лариса до конца так и не была уверена, что страшный недуг не вернется.
Дочь записалась в театральную студии при Русском театре, там танцевала, фехтовала и училась эффектно падать со стола, о чем дома не догадывались. Лариса не запрещала ей ходить в эту самую студию, и теперь раскаивалась. Люди, решившие бросить жизнь на съедение театру, занимаются тем, что копируют судьбы других, дублируют страсти или изображают страсти придуманные, – чтобы вытянуть боли и болезни этой жизни в тот параллельный мир. Или наоборот, выращивают вредные вирусы, которые потом проникают в обыденность? Это жуткая зараза театр, подмена существования, – сокрушалась Лариса.
* * *Ане проводила Курбатова до двери.
– Ане! У меня просьба, и не только моя жизнь, но судьба всей семьи сейчас зависит от тебя!
Лариса поведала о своем горе, но Ане не восприняла новость должным образом.
– Мой Арни тоже уехал в Ирландию, – проводница вальсировала по кухне с посудой в руках, – наши дети другие, они смогут выжить в любой стране. Такое поколение.
– Твой сын здоровый сильный мальчик, а моя Руся…
– Всегда для тебя останется маленькой и больной.
– Болез-ненной, – поправила Лариса, с изумлением осознав, что Ане не собирается ей помогать. Остается Мартин; как она не подумала о муже? Единственный человек, который любит Русю так же сильно.
– Ты не права, Ане. После всего, что с ней было в детстве, Руся не имеет права рисковать здоровьем.
– Кто предоставляет это право – ты, что ли? Ты не есть распорядитель ее жизни. Даже если мать.
На сей раз невозмутимость подруги показалась Ларисе бездушием. Она уже стремительно шла к двери, но обернулась:
– Не понимаешь, чем Маруся отличается от других? Или притворяешься назло?
– Чем раньше человек учится принимать решения, тем лучше. В юности острее чувствуешь судьбу.
– Айта, – попрощалась Лариса и не сдержалась: – Ты стала категоричная, очень! Слишком категоричная! – повторила она перед тем как закрыть дверь.
Неожиданно проворно Ане поставила ногу в дверной проем:
– Пусть я такая. Но жизнь не будет более мягкой к нашим детям.
– Все-все-все, – бормотала Лариса на бегу.
– Поезд отходит через двадцать семь минут, – напомнила соседка и щелкнула замком как затвором автомата.
* * *Дома был только Виллик, растерянно сидел в позе зайца, растопырив спросонья задние лапы. Он нервно таращился, стараясь вникнуть в настроение хозяйки. Наспех переобувшись и осадив Виллика, который иногда умел быть очень проворным и сейчас наметился выскользнуть за дверь на прогулку, Лариса побежала на вокзал. Она бежала, но вокзал будто не приближался.
Господи, позволь мне успеть, только взглянуть на Марусю, потом я все исправлю: поеду за ней в Москву, поддержу во всем, чего бы она не захотела! Она имеет право желать всего – я сумею стать нужной, сумею.
* * *Поезд «Таллинн-Москва» только что отошел от платформы. Лариса врезалась с разбега в плечо Мартина.
– Ну ладно, – муж достал чистый платок, обернул им указательный палец и обстоятельно стал вытирать ей слезы, – все будет нормально.
Томас погладил мать по спине. Будто они были довольны, что она опоздала, и прощание обошлось без бурных сцен.
– Так хотела успеть, – всхлипнула Лариса и переметнулась к сыну, погладила его по голове. – Я очень ее люблю.
Томас улыбнулся.
– То, что я ее ударила, это…это не я.
Томас наклонился и поцеловал ее в щеку.
Ольга, в отдалении болтавшая с кем-то из знакомых, наконец, заметила Ларису:
– Привет! – закричала она. – Мы Марусеньку проводили, все в порядке. Я рассказывала им, – Ольга махнула в сторону молодой пары, – свой любимый фильм, смешной. Вам тоже расскажу потом. Ой, Лариса! Ты почему плачешь? Отойдем на минуту.
Она оттянула Ларису на несколько шагов и, развернув спиной к родственникам, сунула ей конверт.
– Шестьсот евро.
– На сколько? – Лариса теперь знала, что деньги пойдут на поездку в Москву.
– Неважно, я всегда могу у Витюшки перехватить. Кстати, у меня к тебе деловой разговор, даже два.
– Не сейчас.
– Тогда один, срочный: у Мартина в кармане куртки уже лежит письмо, – прошептала она в ухо собеседнице, – наше любовное. Поняла меня, Лариса, а!?
– Не надо, пожалуйста, этого совсем не надо, – у Ларисы вырвался нервный всхлип.
– Мам, Руся тебе письмо оставила, – вспомнил Томас.
– О! Да. – Мартин полез в карман куртки, вынул конверт и уставился на него.
– Нет! Нет! – закричала Ольга, рванувшись к Мартину.
– Что с тобой? – Лариса придержала Ольгу за локоть.
