Дато Турашвили - Побег из СССР
Понятно и то, что потом, после завершения операции, когда все уже было кончено, никто так и не вспомнил этого момента – Тина с лимонкой в руках стоит у входа в самолет. Может, в надежде поскорей прекратить этот ад, Тина просто вообразила эту сцену – для того, чтобы все это закончилось, Тинико, потеряв терпение, попросила у Геги лимонку.
– Она не настоящая, – сказал Гега, но улыбнуться не смог, у него уже не было сил улыбаться.
– Знаю, – ответила Тина, поцеловала Гегу, взяла у него лимонку и двинулась в сторону открытой двери.
Операция завершилась через семь минут после начала штурма: вначале в самолет пустили какой-то газ, а потом просто выволокли наружу и угонщиков, и пассажиров.
Когда арестованных вели по тому зданию аэропорта, где находились представители власти и генералы КГБ, один из высокопоставленных чинов пнул Сосо ногой.
Сосо упал. Так, чтобы это видел Первый Секретарь, чинуша пнул его еще раз: он был уверен, что как раз сейчас ему выпал прекрасный шанс выслужиться и угодить Шеварднадзе, и не хотел его упускать.
В Тбилиси все еще шел дождь, стояла поздняя осень, и в столице Грузии уже знали, что грузинские студенты не смогли угнать самолет…
Свидание
Тбилиси и Грузия разделились. Некоторых это искренне возмутило. Никто точно не знал деталей, и власти при помощи прессы и телевидения срочно начали формировать желаемое общественное мнение. Уже тогда в Грузии были сильны антисоветские настроения, и часть населения защищала и даже оправдывала угонщиков. Поэтому полностью контролировавшее масс-медиа правительство решило создать им имидж монстров и бандитов еще до того, как началось следствие. Кроме телеагитации, власти прибегли и к испытанному большевистскому способу, давно уже ставшему привычным, – повсеместно проводились собрания, на которых трудящиеся осуждали угонщиков и принимали резолюции с требованием сурово покарать бандитов и предателей. Именно это и было главной целью – ответственным за предстоящий кровавый приговор должен был стать сам народ, а не правительство. Тогда еще никто даже не представлял, до какой степени суровым по отношению к молодым людям может оказаться советский суд, хотя часть общества уже знала, что советская власть никого не щадит, и угонщиков, в назидание другим, ждет суровая кара.
Конечно, для этого вовсе не надо было собирать неопровержимые улики – главным для советского суда было решение правительства, а не факты и аргументы, но над некоторыми вопросами подумать все же пришлось. Например, в ЦК долго думали, кого объявить главарем террористической банды и на кого возложить эту ответственность. Рассматривалось несколько вариантов, среди них и были родители угонщиков, но, в конце концов, сделали оптимальный для властей выбор. Через две недели после неудачной попытки угона самолета по обвинению в руководстве бандой арестовали монаха Тевдоре. Его даже не было на борту того злосчастного самолета, но для следствия и для властей это было не важно. Главным для правительства Грузии было то, что на суде предводителем банды назовут монаха, духовное лицо. Так грузинской молодежи и обществу в целом продемонстрируют, чем заканчивается интерес к вопросам религии.
Со дня неудачной попытки угона монах Тевдоре в одиночестве горячо молился за погибших в самолете. Молился он и за спасшихся, и когда вопрос о его аресте был решен, он не стал скрываться и так, в молитве преклонив колени, встретил в убеленном снегом монастыре сотрудников милиции и КГБ.
– Вы арестованы! – сказали монаху, который при этих словах лишь улыбнулся.
Один из сотрудников КГБ решил, что эта улыбка оскорбительна для советской власти и так, чтобы слышали остальные, грубо одернул монаха.
– Чего ржешь?!
Отец Тевдоре ничего не ответил молодому и чересчур усердному кагебешнику, он лишь протянул правую руку в сторону кельи:
– Там у меня книги и личные вещи, я их возьму.
– Тебе они не понадобятся, – ответил теперь уже другой сотрудник.
Когда его выводили с монастырского двора, монах вспомнил Дато, вернее, тот день, когда в последний раз видел друга, покончившего с собой и сейчас больше других нуждавшегося в его молитвах…
Монаха, который знал, что нельзя выдавать тайну исповеди, сразу отвезли на допрос прямо в тюрьму КГБ, но комната, в которой его ждал следователь, располагалась очень низко и далеко. Поэтому отца Тевдоре так долго вели по подземному коридору, что, войдя в комнату, монах уже почувствовал усталость. Подумал он и о том, что человек, сразу предложивший ему присесть, следователем не является. Первая его фраза тоже не походила на допрос.
– Наверное, сильнее, чем других, эти выродки обидели все же тебя…
– Простите, но я вас не понимаю.
– И я не понимаю, как можно было отстранить от дела главаря.
– Я не был их главарем, я их духовный наставник…
– Какая разница, духовный наставник, или личный священник, главарем банды все назвали тебя…
– Удивительно.
– А меня, думаешь, не удивляет, что главаря от дела отстранили?
– Простите, но я вас действительно не понимаю.
– Говорю же, я не понимаю, что это за понты – кинуть главаря. Человек старался, подготовил все на отлично, а как дошло до дела, эти выродки решили лететь без тебя…
– Я никуда и не собирался лететь.
– Какое это имеет значение, они должны были хотя бы сказать. В конце концов, главарем и мозгом банды был ты.
– Я монах.
– И я о том же, вот ты монах, а кинули тебя, как ребенка. Вот хотя бы за это ты и должен строго с них спросить…
– Не знаю, о чем это вы.
– О том, что должен потребовать ответа с них, брат. А то выглядит, что они и по-мужски и по-всякому перед тобой прокололись.
– Я же уже сказал: я никуда не собирался. Они это хорошо знали, почему же должны были говорить, когда и куда собирались?…
– Когда идешь на расстрельное дело, надо же хотя бы субординацию соблюдать!
– Чей расстрел вы имеете в виду?
– Всех, кого следует расстрелять.
– Они же никого не убили.
– Половину самолета прикончили, столько невинных людей погибло…
– Но они же никого не убили.
– А тех людей кто убил? Я что-ли?
– Я этого не говорил. Но вы наверняка знаете, что в пассажиров стреляли не они.
– Что ты за монах такой? Людей на серьезное дело послал, так надо было хотя бы спросить, что они сделали.
– Я никого никуда не посылал, я был категорически против, я и сейчас против любого насилия…
– Угон самолета у тебя в монастыре планировали, у нас много подтверждающих документов.
– Немыслимо.
– Мы тоже считали немыслимым, чтобы вы такое планировали, причем в монастыре. Может, ты еще скажешь, что они к тебе и не приходили вовсе?
– Я и не пытаюсь отрицать, они действительно часто приходили ко мне в монастырь…
– Ну и зачем они приходили так далеко, разве в Тбилиси мало церквей?…
– По воле Господа и в Тбилиси много храмов, но им нужен был духовный наставник, так же как и любому из нас…
– Наставник – это тот, кто планирует угон самолета?
– Наставник – это человек, который помогает другим в поисках истины.
– Хорошую же истину ты помог им найти. Наверное, перед расстрелом только тебя и будут вспоминать…
– Они же не убивали пассажиров! Не было еще ни суда, ни приговора, а вы…
– Приговор они сами себе уже вынесли. Знаешь когда? Когда поднимались по трапу самолета, уже тогда.
– Меня в том самолете вообще не было.
– Какое это имеет значение? Ты их наставил и отпустил, а они тебя кинули и даже не сказали, когда летят.
– Я не собирался лететь.
– Это лишь отягощает твою вину. Значит, сам ты не хотел, но других послал на бойню.
– Я никого никуда не посылал.
– Не знаю, все на тебя указывают, как на главаря банды.
– Не верю.
– Мы тоже не верили, что монах может планировать угон самолета, но вот ты же здесь!
– Вы хотите обвинить меня в предводительстве бандой?
– Мы хотим, чтобы монах признал, какое вредное влияние может оказать церковь на молодежь. Мы не собираемся терять нашу молодежь…
– Но если мы их все равно потеряем, если их судьба уже решена, и их все равно расстреляют, зачем же мое признание?
– А дело в том, ты вот кажешься человеком умным, мог бы и сам сообразить: если все на себя возьмешь, их могут и не расстрелять. Тебе сколько лет?
– Сегодня исполнилось тридцать три…
Неожиданно следователь встал, и, что было еще более неожиданным для заключенного, расцеловал отца Тевдоре и поздравил его с днем рождения:
– Разве так не лучше? Подумай, брат, подумай, не маленький уже…
Монах тоже встал и тот же конвоир, который час назад привел его в эту адскую комнату, отвел монаха в камеру.
В Москве все же не доверяли грузинским следователям и направили в Тбилиси специальную комиссию изучить дело угонщиков. В Кремле полагали, что грузинские коммунисты могут пожалеть грузинских студентов, и дело будет вестись не объективно. Но в Москве ошибались – они не знали, что грузинские власти вынесут угонщикам самолета даже более суровый приговор, чем этого хотели в Москве. Ведь это лучший способ доказать Кремлю насколько верноподданной являлась Грузия.
