Эдуард Овечкин - Акулы из стали (сборник)
– Так точно, – хором промычали мы.
– Кру-гом! Ну и как вам от этого представления? Оценили всю глубину пошлости этого момента? Вот что вам скажу. Я, например, думаю, что как хорошо, что я не тополь! И пусть меня не ласкали руки фрейлин, но и Молодцов, потный, в трусах, ко мне не прижимался! Молодцов! У меня сейчас какое-то дежавю, но у тебя два выхода. Или ты бросаешь немедленно заниматься этой хуйнёй, или я пишу рапорт о переводе тебя в военно-космические силы, а лучше в народное хозяйство. Понял?
– Так точно!
– Обнимай тополя прочно! – Это опять был старшина роты наш. Вот уж неуёмная тяга была у человека каламбурить от заката до рассвета и в обратном порядке тоже.
Паша связь с Космосом свою прекратил после этого случая, но всю свою жизнь, как только я слышу слово «Космос», у меня в мозгу немедленно всплывает картинка, как квадратненький Паша в трусах синего цвета обнимает тополь и прижимается к нему лбом. Представляете, как мне тяжело?
«Космическая пехота» и теория марксизма-ленинизма
Читать полезно. В общем глобальном смысле все знают почему: чем больше читаешь, тем умнее становишься, даже если не всё понимаешь из того, что прочитал, то что-то накапливается, по-любому. Ну и так, по мелочам, множество приятных призов ожидает пытливый ум, который тянется к знаниям. И девушки. Что бы вы ни говорили мне в ответ, но девушки любят умных.
Изучали мы на втором курсе военно-морского училища теорию марксизма-ленинизма. Оно, в общем-то, понятно – что за инженер военно-морского флота, не знающий основ марксизма и тем более ленинизма? Так, мазута необразованная, а не офицер. Ни матросу лекцию прочитать, ни с дамой беседу светскую на балу вести. Полуофицер, короче. Поэтому и изучали.
Накануне экзамена по этому замечательному предмету заступаем мы в караул, а как раз моя очередь подошла «Космическую пехоту» Хайнлайна читать. Если очередь пропустить, бегай за ней потом месяц по факультету, поэтому даже малейших поводов для сомнений у меня не было – надо брать. Книжка в мягкой обложке, на серой бумаге, уже довольно потрёпана, а мне же её потом следующим передавать, поэтому в сумку с тушёнкой, салом и тортом «Чёрный принц» класть я её пожалел – засунул спереди под шинель, над ремнём, почти не видно.
Стоим на разводе. Вечереет, фонари на плацу включили, я весь в предвкушении. Скорей бы. Осмотр формы одежды производит дежурный по училищу, кап первого ранга, наш преподаватель по теории марксизма-ленинизма, завтра экзамен у нас и будет принимать. Осмотр формы одежды тщательный – моряки мы всё-таки, должны быть не только боеготовы, но и красивы… А то мало ли… Ну, вы понимаете. Подходит он ко мне сбоку (вот этого-то я и не учёл – второй курс ни дифракцию ещё не изучал, ни интерференцию) и, пальцем так на Хайнлайна показывая, спрашивает:
– А это у вас что, товарищ курсант?
А нрава он был сурового. Высшую математику легче сдавали, чем его предмет.
Я врать очень не люблю и стараюсь всячески этого избегать. Приходится, конечно, но обычно угрызения совести меня не мучают после этого: всегда заранее знаешь, что врёшь, кому и зачем. Но тут-то я не готов был и понимаю, что вот, в принципе, и окончился мой отпуск, который мог бы начаться после сессии, которую я мог бы сдать, если бы положил «Космическую пехоту» к тушёнке, а может, и в принципе моя карьера в военно-морском флоте заканчивается….
– Конспект по марксизму-ленинизму! – отвечаю я, не успев даже додумать дальнейшие варианты. – Завтра же экзамен, буду готовиться в свободное от несения дежурства время!
И подбородок так гордо вверх поднял. И слезу в глаз пустил. Вижу, как у этого пожилого, идейного коммуниста слёзы на глазах выступили от умиления, и чувствую, что краснеть начинаю от стыда (спасибо вам, жёлтые фонари, за то, что вы жёлтые). Неудобно как-то капитана первого ранга на плацу до слёз доводить. Стерпели оба.
– Похвально, товарищ курсант, – дрожа голосом, говорит он мне и многозначительно обводит строй взглядом. Типа, смотрите, гадёныши, как надо ученье любить.
В общем, это был, наверное, единственный мой караул, в котором я не спал: не мог оторваться от книги. А на следующий день приказ: я лучший караульный всех времён и народов. Прихожу на экзамен – освобожден с оценкой «отлично». Прихожу в общежитие – командир говорит:
– Собирай вещички, тебя приказано в отпуск без трудовой терапии отпустить.
Вот она, сила печатного слова. Читайте больше, читайте везде и всегда. Умными будете – раз, множество приятных призов – два. Читайте.
Акула
Даже если какая-то вещь не существует в данной точке пространства и времени по любой абсолютно причине, то всегда есть вероятность того, что вещь эта может случиться. А вероятность – это штука хитрая. Даже слишком маленькая, она, тем не менее, вероятна. Именно поэтому её и называют вероятностью, если кто ещё не в курсе. Вот все вы знаете, что в Чёрном море акул не водится, а я вам возьму и расскажу сейчас одну историю с акулой именно там.
Одна из первых наук, которую проходят курсанты военно-морского училища, – морская практика. Нет, есть ещё строевая подготовка и изучение всяческих уставов, но их мы рассматривать не будем, потому как овладение строевыми приёмами на месте и в движении является крайне несущественным научным знанием для получения гордого звания «военный моряк». То ли дело – вязание морских узлов, прокладывание курсов по карте транспортиром, параллельной линейкой и рейсфедером… Ну не рейсфедером, конечно, а карандашом, но больно уж слово красивое, не мог не вставить. А ещё управление шестивёсельным ялом веслом, рулём и парусом, постижение науки, как правильно пописать из шлюпки и пользоваться парусиновым ведром. Ну вот вы можете представить себе моряка, который не умеет правильно поссать в шлюпке? Я – нет.
Для кафедры морской практики в Голландии был отведён отдельный дом на самом берегу моря, прямо за шлюпочным причалом. На первом этаже был огромный шлюпочный ангар, в нём чинили снасти и ухаживали за самими шлюпками, и пахло там… Ой, даже не знаю, как и описать этот запах снастей и шлюпок. Это запах моря, пиратов и отчаянной романтики. Да. Именно так. А на втором этаже было несколько кабинетиков для преподавателей и огромная аудитория для роты численностью в сто человек. В ней не было никаких новомодных наворотов типа парт, стульев и прочих излишеств буржуазной жизни, а были длинные деревянные столы, лавки, и картины морских сражений перемешивались с морскими картами и стендами с такелажем на стенах. Ох, учился бы и учился в такой аудитории, вот честное слово, до чего там всё дышало вот этим вот морским духом.
А ещё преподаватели. Ну вот какие преподаватели могут быть на кафедре марксизма-ленинизма или, например, паропроизводящих установок? Да, они, безусловно, с погонами и тоже офицеры. Но. Они больше профессора, доценты и кандидаты наук, что, безусловно, вызывает чувство глубокого уважения у меня сегодняшнего, но не вызывало чувства «ах-х!» в семнадцать лет. А вот преподаватели на кафедре морской практики – они больше морские офицеры, чем профессора, если вы понимаете, о чём я.
– Я вам настоятельно ракомдую внематочно меня слухать, ибо слова мои есьм ссуть, которая сделает из ваших дрожащих земельных душонок настоящие солёные военно-морские полосатые нутры!
Говорил это нам худощавый капитан второго ранга с густыми чёрными усами, глубоким, хорошо натренированным баритоном прямо из груди. Его, кстати, так и называли – Ракомдую, чем он, кстати, очень гордился.
Говорил он это и ходил вдоль рядов широкими шагами, заложив руки за спину, и голос его громыхал где-то вверху над нашими склонёнными над картами головами. Эх, что за дивная была наука прокладывать курс по карте карандашом и линейкой по выданной тебе бумажке с заданием.
– Ой, – как-то сказал рядом со мной Вова.
– Что такое, тащ йуный моряк? – поинтересовался Ракомдую.
– А у меня это… море кончилось… И я, как бы, две мили хуярю по берегу уже! Ой, – ещё раз покраснел Вова за слово «хуярю».
– Во-о-о-от! – радостно смеялся усатый капитан второго ранга. – Запомните, кильки волосатые: море ни-ког-да не кончается! Ни. Ког. Да. Жизнь – кончается. Любовь – кончается. А море – оно не кончается! И «как бы» – это слово-паразит. Если тебе кажется, что хуяришь по берегу, то так и говори: «Хуярю по берегу, капитан!» Что за растекания тут мыслью по древу?
И ещё у него был излюбленный приём для борьбы со сном. Во время курса молодого бойца даже его грохочущий голос не мешал спать, поэтому в абсолютно произвольный момент лекции он говорил шёпотом: «Всем, кто меня слышит, – сидеть!» И потом орал: «Смирно!» Знаете, какие смешные эти семнадцатилетние юноши, которые только что спали на деревянных лавках, положив лица на деревянные столы, а сейчас вскакивают по стойке смирно? У них ошалелые глаза, отпечатанные крабы (кокарды по-морскому) на лицах, и они пытаются ровно стоять на затёкших ногах, отчего похожи на зомби, только милых, а не страшных.
