Александр Вин - Сакура, свадьба, смерть
– Нет, спасибо, я скоро.
– Полчаса всего осталось до закрытия, справишься?
Не отрываясь от объектива, Марьяна в нетерпении махнула в сторону Глеба рукой.
– Не мешай…
За двадцать минут капитан Глеб Никитин спокойно обошёл по длинному прогулочному маршруту весь ботанический сад; по пути с тщанием стёр позаимствованной на кассе мокрой тряпочкой свой номер телефона, так решительно изображённый им фломастером на большом входном плакате; ещё раз внимательно, для памяти, осмотрел окрестности беседки; попил холодной воды из водопроводного крана.
Фотограф был готов.
– Пошли?
– Пошли. Давай твои сумки. Давай, давай, не сомневайся! И в первый раз ничего из вверенного мне имущества не похитил, а сейчас, когда нами уже столько совместно прожито, тем более не посмею убегать вдаль с твоей аппаратурой…
– Семь.
– Художника может обидеть каждый.
Так, понемногу разговаривая, капитан Глеб и фотограф Марьяна дошли до ворот.
– Такси?
– Нет! Слушай, если тебе не очень тяжело, давай немного прогуляемся? Ты меня вроде как проводишь, а я ноги разомну, а то затекли за целый-то день то сиденья, то стоянья…
– Хорошо. Тогда с тебя…
– Без условий!
– Только кофе, мэм, исключительно кофе. Всего лишь горячий, бодрящий напиток. В доброжелательной домашней обстановке. А?
– Восемь.
– Продолжай, продолжай…. А вдруг я в будущем стану великим человеком, а ты со мной сейчас вот так, пренебрежительно? Что тогда? Что скажут твои потомки?!
Устало улыбаясь, Марьяна молча показала Глебу две растопыренные ладошки.
– Неужели десять?! Сегодня я превзошёл себя! Всё. Теперь молчу. По крайней мере, попытаюсь.
Город постепенно остывал от дневной жары.
Хоть на всё ещё солнечных улицах и было по-прежнему знойно, но во многом: и в томном блеске больших магазинных витрин, в сильном запахе окончательно разогретого и уже начавшего остывать после полудня мягкого асфальта, в потемневшем густой синевой небе чувствовалось продвижение в центр города, с окраин, по теневым переулкам, вечерней прохлады.
– Подожди, не спеши. Красный.
На пустынном пешеходном переходе Глеб придержал Марьяну за руку. Она оглянулась по сторонам.
– Машин же нет?! Пошли!
Капитан Глеб промолчал.
– Пошли, упрямец!
Для пешеходов загорелся зелёный свет и только тогда Глеб, усмехнувшись, отпустил руку Марьяны.
– А вот теперь – пошли.
У фруктовой палатки, аккуратно заставленной рядами длинных дынь и предусмотрительно нарезанных огромных арбузов, немолодой торговец-узбек кормил хлебом присевших ему на руку голубей.
Капитан Глеб хмыкнул, покосившись на обиженно примолкнувшую Марьяну.
Кто-то из них должен был заговорить первым.
– …Я никогда не суечусь на пешеходных переходах. Это мой принцип, обычное проявление самоуважения и уважение желаний других. Зелёный свет – это элементарное право городского человека, поэтому пользоваться этим правом нужно спокойно и, по возможности, с достоинством.
– Согласна. Только не дёргай меня больше за рукав, договорились?
– Замётано, коллега. Я понятливый.
И улыбалась она ловко и красиво, так же, как и бегала в своих минимальных шортиках по садовым аллеям. Сама взяла Глеба под руку, тихо вздохнула.
Они шли по предвечерним теням деревьев небыстро, всё чаще взаимно замолкая в своём лёгком, совсем необязательном разговоре.
Вместе, почти одновременно, заметили на противоположной стороне шумной улицы безногого человека, катившегося вдоль бордюра в небольшой инвалидной коляске. Мужчина прочно, одной загорелой рукой, держал за ошейник собаку, а та ходко тащила коляску по проезжей части дороги.
– Какая же она пыльная и худая….
– Согласен. Впервые я согласен уважать бультерьера.
– Это бультерьер?! И он так смиренно таскает инвалида?
– Конечно. Классная псина. Ты не устала?
– Немного.
– Взять такси?
– Да ну, ты что?! Меньше двух остановок уже осталось…
– Тогда – троллейбус.
Марьяна расхохоталась, вслед за Глебом заметив так вовремя распахнувшиеся в метре от них двери электрического общественного транспорта.
– Ты же не знаешь, куда нужно ехать?!
– Прямо. Как учил Суворов.
Троллейбус мягко гудел на перекрёстках, в салоне было просторно, усталый пятничный народ не шумел, ничем особенно не возмущался. Марьяна села на свободное место, капитан Глеб остался стоять, поставив рядом с ней на сиденье сумки с аппаратурой.
– В детстве….
– Что, что, не расслышала, извини?
Глеб наклонился.
– Один мой знакомый, крайне творческий человек, на заре своей поэтической карьеры всерьёз собирался написать трактат «О запахах в троллейбусе».
– Ну и как, получилось?
– Не уверен. Уж очень он в те времена увлекался портвейном….
Троллейбус выгрузил их на тихой окраинной остановке, плавно уехал, а уже шагов через десять Марьяна кивнула на серую пятиэтажку.
– Мой дом.
– Твоя крепость?
– Не очень, конечно, крепкая, но зато надёжная. Другой нет.
«Как же она каждый день таскает в ботанический сад все эти сумки?! Килограммов семь, не меньше. И ведь ещё обратно…».
– Нормальный кофе в крепости есть? Или будем покупать?
– Будем. И кофе, и хлеб вчера закончились практически одновременно.
– Не запасливая хозяйка, что ли, мне попалась?
– Сам вредный.
Марьяна с удовольствием показала Глебу в ответ язык.
– И где же тут у вас магазин располагается?
– Направо…
– Это направление?
– Это приказ.
Пакет с продуктами донёс до дверей квартиры тоже капитан Глеб.
В прихожей Марьяна немного посуетилась, забежала вперёд Глеба в комнаты, чем-то там пошумела, вернулась, вытащила для него из шкафчика шлёпанцы.
Он осмотрелся.
– Уверен, что сегодня пить кофе с нами никто не будет. Правильно?
– Правильно. А я уверена, что, пока я принимаю душ, ты безо всяких дурацких выходок спокойно послушаешь в гостиной хорошую музыку. Правильно?
– Ну, хозяйка-то, может быть, у меня сегодня и не запасливая, но тактически грамотная…. Не волнуйся, милая Марьяна, действуй по своему плану. Музыка действительно хорошая?
– Не знаю твоего вкуса. Слушай. Оценивай.
В большом жёлтом халате Марьяна выглядела совсем девчонкой.
Пронзительные глаза, тонкая улыбка, мокрые вьющиеся волосы.
– Всё, я вернулась!
– А я приготовил нам кофе.
Хозяйка ахнула, всплеснула руками.
– Так ты без спроса, безо всякого на то разрешения, бродил по моей девичьей кухне, трогал подаренные коллегами чашки и вазочки?!
– Исключительно чашки. Тебе с сахаром?
– Конечно! Это ведь только грубые моряки употребляют такой чудесный и тонкий напиток горяченным и горьким. А я – со вкусом…
– Ладно. Колбасу в виде бутербродов будешь?
– Ты что, и бутерброды успел уже приготовить?!
– Полуфабрикаты. Жить захочешь…
Лет тридцать, тридцать два…
Возможно, раньше была учительницей…
Умница. Несомненно.
И есть характер.
Через крохотный кухонный стол капитан Глеб Никитин, притворяясь, что кофе горяч даже для него, привыкшего ко всяким высокотемпературным напиткам, прищурившись, украдкой рассматривал Марьяну.
Та, ловко управляясь со столовыми ножами и эмалевыми чайными ложечками, то добавляла в бутерброды ароматное зелёное масло и кунжут, то отворачивалась по каким-то незначительным причинам от стола к настенным шкафчикам, то ставила на скатерть ещё какие-то дополнительные тарелки и, при всей этой разноплановой мелкой суете, совершенно осознанно давала возможность гостю-капитану спокойно рассматривать себя.
С молчаливым вопросом показала Глебу пыльцу чёрного перца на кончике ножа.
Тот отрицательно покачал головой.
Марьяна посыпала перцем свой бутерброд, с улыбкой облизнулась.
– Ну, кажется, кто-то здесь собирался пить кофе?
– За хозяйку!
Не было нетерпения – только одинаковое для каждого из двоих, удивительное в случайном совпадении ощущение правильности и ожидания близких, понятных и непременно счастливых минут.
Капитан Глеб ел бутерброды с сильным и аккуратным аппетитом.
Это был голод, но не жадность и не простая неуважительная спешка.
Кофе он отпивал из большой чашки глубокими глотками, жестко жевал хлеб и мясо, задумавшись о чём-то далёком, в молчании.
И теперь уже маленькая женщина Марьяна, забравшаяся на кухонный угловой диванчик с ногами, закрыв коленки своим большим пушистым халатом, имела возможность пристально-вежливо, как ей и хотелось уже давно, рассматривать своего гостя.
«Недавняя седина…. Жёсткие губы – бывает сердит. Голубые глаза, морщинки в уголках, точный, почти всегда холодный взгляд – жесток? Умеет смеяться – часто над собой. Умён. Много знает. Решительный…. Одет хорошо – способен выбирать для себя лучшее и прекрасно знает об этом…».
