Александр Холин - Ослиная Шура
Зато внутри дом ничуть не походил на свою мрачноватую наружность. Наоборот. Чисто выбеленные комнаты с претенциозно-модерновым современным интерьером возвращали из факельного средневековья к любимой лампочке Ильича. Только уют в комнатах всё-таки отсутствовал. Это нельзя было объяснить обычными словами, но вся убранность миниатюрного замка казалась, а, может, была наигранной.
Особенно это бросалось в глаза в большой зале, где происходил раут: красная драпировка на стенах напоминала бывший совдеповский флаг с развёрнутыми эмблемами – символами прошлого или грядущего? Вначале ряда символов красовался золотой беркут на круглом щите, за которым вертикально стоял меч; следующим был двуглавый орёл российской монархии – в конце ряда такой же, только без короны, державы и скипетра. Этакий ново-русский куриный мутант, вполне возможно, что он стал символикой после известной чернобыльской трагедии. А между орлом и двуглавой курицей втиснулся золотистый серп-молот, как бы расталкивая птиц своими острыми локтями. Над всем уважаемым демократическим собранием безмятежно царил треугольник с заключённым внутри человеческим оком, которое, казалось, приглядывает за ровным строем эмблем-символов.
Вечер был в самом разгаре и на вновь прибывших почти никто не обратил внимания. Герман усадил Шурочку в мягкое кожаное кресло, стоящее возле столика, на котором красовались бокалы богемского стекла с уже разлитым шампанским и предупредительно разложенными по вазонам различными фруктами.
– Что есть мысль? – вопрошал собравшихся немолодой помятый господин в бакенбардах и лысине. – Мысль есть невысказанное слово, но слово – это уже программа, это образ, это исполнительная власть сущности. Разве может человек, не владеющий словом, достигнуть власти? Разве может слово подчиниться не властелину? Разве может этот мир обходиться без властелина, опираясь только на ненужную никому свободу?
– Что он мелет? – подняла Шура глаза на Германа, стоящего рядом.
– Не спеши осуждать. В его рассуждениях есть доля истины и немалая, – отозвался тот. – Это хозяин дома Пушкоедов. Я не успел вас раньше познакомить, но исправлю это сегодня.
– Кто, кто? – чуть не поперхнулась Шура. – Я не ослышалась?
– Пушкоедов. Литератор, – терпеливо пояснил Агеев. – Но ты ещё больше удивишься, когда узнаешь, что литературное признание он получил, издав роман «Горе от капитанской дочки».
– Ты серьёзно? – уголки тонко очерченных губ девушки изогнулись в иронической усмешке. – Знала я когда-то одного литератора…
– Я стараюсь говорить более чем серьёзно, – ответил Герман. – Книга вышла на западе, в России её почти никто не знает. Но заботами автора, возможно, очень скоро и ты познакомишься с незабываемым опусом.
– Боюсь, что в России твоего литературного гения попросту закидают тухлыми яйцами.
– Ай-яй-яй, – Герман укоризненно покачал головой, – не читая – приговорила, не поймавши голубя – уже кушаешь.
– Каюсь! Может быть, я не права, – пожала плечами Шура, – но название…
– Название само собой вылепилось из фамилии, – пожал плечами Герман. – Причём, это не псевдоним. А фамилию он же не мог выдумать!
Меж тем Пушкоедов встал в позу и на слушателей обрушился его стихотворный фальцет:
Это моя боль!
Крысится треть строк,
а за углом – ноль
и в проводах ток.
Я без гнилых виз
вывезу фарс фраз.
Лифт полетит вниз
в каплях твоих глаз!
По залу прокатилась не слишком бурная, но дружная овация. Собравшимся явно понравилось словоблудие автора, вполне возможно, что многие из присутствующих тоже были профессиональными графоманами. А Шура, как художник, могла, конечно, допустить «видение» мира таким, каким изобразил его автор, но сама она была более реалистична, романтична, так что словоизвержение без смысла и напряжения вызвало у неё чувство похожее на зубную боль.
– Если у него и ро́ман такой же, – Шура намеренно изменила ударение, – то вряд ли мне его читать захочется.
«Самая большая проблема в жизни для каждого человека – найти себе слушателя. Но это невозможно сделать, так как все остальные люди заняты тем же самым – поиском слушателей для себя, и поэтому у них просто нет времени слушать чужие бредовые идеи»[9] – вспомнилась вычитанная где-то фраза. А хозяину дома для общения явно не хватало свободных ушей.
Шурочка принялась разглядывать общество. Что говорить, собравшуюся публику рассмотреть стоило. Внимание её привлекла женщина, примостившаяся в кресле у окна. Та была удивительно похожа на школьную учительницу по кличке Очковая. Как же её звали? Кажется, Калерия Липовна. Впрочем – всё равно. Встретить школьную учительницу здесь просто нонсенс!
С учительницы девушка переключилась на более пикантную пару. По соседству одна глубоко декольтированная дама картинно отставляла руку с длинной сигаретой в длинном мундштуке, закидывала голову назад – «Ах!», приглашая своего соседа обронить вожделенную слюну в глубокий овраг декольте, что тот и делал с превеликим удовольствием. Причём, оба отдавались своему флирту с нескрываемым самозабвением.
К тому времени Пушкоедова сменил уже новый оратор, ничуть не хуже предыдущего, так что вскоре Шурочке это прискучило. Недаром гостья опасалась пикантного сборища графоманов, где можно наслушаться всякого, кроме игры на инструментах духовности. Не подавая, однако, виду девушка присматривалась к гостям. Публика на этом званом вечере собралась довольно разношёрстная, но что самое удивительное – присутствующие не отличались изысканностью одежд. Скорее всего, собрание можно было назвать производственным, поскольку даже женщины в большинстве своём, не считая Шурочки, её авантажной соседки и ещё двух-трёх представительниц прекрасного пола, были без вечерних туалетов. Это выглядело странно, но, вероятно, отвечало стилю общества, куда привёз её Герман.
Если б не шампанское, то нашей искательнице приключений было бы совсем грустно. Тем более что она полдня перебирала свой не слишком богатый, но оригинально шокирующий гардероб, выбирая платье. После долгих сомнений, терзаний, раздумий было выбрано длинное вечернее платье плотного чёрного муслина с небольшим декольте, но зато с максимальным разрезом di derriere.[10] Во всяком случае, в этом платье Шурочка чувствовала себя избранной среди серенькой толпы приглашённых.
Отправившись погулять по дому – тем более что Германа куда-то увели, а сидеть одной было довольно скучно – она шла походкой записной манекенщицы, толкая тяжёлый черный подол платья своими белыми коленями, словно ослепительный «Титаник», разрезающий чёрную холодную воду форштевнем, сияющий беззаботными огнями и не подозревающий о недалёком крушении.
В других залах народу было немного, всё больше прислуга, да и та клубилась поближе к главной зале, где продолжался вечерний сейшн. Снаружи дом казался миниатюрным замком с шестью – семью залами внутри на каждом этаже. Однако, сейчас Шура шла вереницей пустых комнат, разглядывая статуэтки, картины, гобелены и прочее убранство.
Залы разделялись, раздваивались, растраивались, передавая, словно эстафету, залетевшую в их сонный сумрак красивую ночную бабочку с чёрными муслиновыми крыльями, пытаясь запутать её, сбить с пути, заманить в какую-нибудь западню. Но Шуру не надо было путать: она просто шла, гуляла, отдыхала от надоевшего шума званого вечера и ни о чём не думала.
Одна из комнат со стенами обитыми белым шёлком казалась будуаром невесты. Да вот и невеста: у противоположной стены в подвенечном платье блондинка. Но, заметив непрошеную гостью, девушка скользнула за занавеси. Шура думала было нагнать незнакомку, тем более что среди гостей этой дамы, кажется, не было. Потом здраво рассудила, что если человек сам избегает встреч – не стоит мешать, навязываться, нагружать собой.
В одной из комнат со стеклянным потолком был устроен настоящий зимний сад с множеством диковинных деревьев, кустарников и живописных цветов. Шура с наслаждением бродила по саду, вдыхая чудесный аромат неизвестных цветов, представляя себя, то принцессой в замке Синей Бороды, то Настенькой, которая вот-вот набредёт на Аленький цветочек. Здесь-то её и отыскал Агеев.
– Не нагулялась ещё, красавица? – Герман вынырнул из-за куста, как чёртик из табакерки. – Нам пора.
– Мы уже уезжаем? Жаль. Здесь так хорошо! – Шура откинула голову, развела руки в стороны и закружилась на небольшой полянке, мурлыкая вальс. Герман некоторое время с удовольствием наблюдал за ней, потом поймал за руку:
– Дружочек, нас ждут. Нехорошо заставлять ждать других. Пойдём. Обещаю интересную встречу с мистическим миром Зазеркалья.
Шура с сожалением бросила последний взгляд на заколдованный сад, где она так и не успела отыскать Аленький цветочек, но раз Герман говорит – надо идти. Они вошли в какую-то комнату, где прямо в центре красовалась винтовая лестница одним концом своим уходящая в верхние этажи, другим – в подвал. По лестнице не шумной, но вполне живой змеёй сползали вниз гости.
