Сергей Семипядный - Украл – поделись
Бабухин же, между тем, уже и ноги свои освободил, и с остальными путами заканчивает расправу.
И рычит угрожающе:
– А вот я сейчас лечить тебя буду. По-настоящему. Хирургическим методом. Снимай штаны, падла!
И тут Лёма заорал, что-то вроде многократного «а-а», «нэ нада» и «а-а» – по второму кругу. Бабухин уж проорал, что он пошутил, но Лёма зашёлся ото всей души и не умолкал. Бабухин рванул со стола скатерть и едва ли не на треть запихал её в орущую пасть.
– Я пошутил, – повторил Бабухин и отёр пот со лба. – Ты умрёшь триппероносцем.
Лёма замотал головой.
– Тебя и этот вариант не устраивает, скотина, – вздохнул Бабухин. Он сдёрнул Лёму, словно мешок, с табуретки, уложил на пол и принялся связывать новоявленному пленнику руки.
12
Литиков справился с сомнениями и купил бутылку водки. Алкоголики, размышлял он, – это, как известно, те, которые не пить не могут, пьют и тогда, когда выпить хочется, и когда не хочется. А пьяницы – только когда есть желание. Он же, Мишка Литиков, не подходит ни под одну из этих категорий. И не пьяница, и не алкоголик. Он, как ему представляется, пить собрался эту водку вне зависимости от желания или нежелания напиться. Тут – любовь. Несчастная.
Но пить он будет отнюдь не для того, чтобы залить эту любовь, несчастную любовь, водкой, напротив, это как – масла в огонь. Да, несчастная любовь терзала его душу, рвала её на части, но… как-то вяло, словно несильными, слабыми ручонками. Не рвала и не терзала, а как бы пощипывала, с болезненной монотонностью. Лучше бы уж кромсала. И он бы умер. Словно на эшафоте. Как приговорённый к четвертованию. Сейчас он выпьет водочки и поймёт, что жизнь кончена. И умрёт.
А вдруг бутылки водки не хватит, чтобы умереть достойно? Литиков вернулся и купил ещё одну бутылку. И заспешил, весь в предчувствии и яростном ожидании. В последнюю секунду вскочил в автобус – дверцы лязгнули едва не в его затылке.
Было тесно, на него давили, и любовно-предсмертные страдания стали как бы отдаляться.
– Разрешите пройти, – обратился он к парню с серьгой в ухе и с красным шарфом вокруг шеи.
– Я тебя убью камнем, – ответил парень.
Литиков удивлённо вытаращился. При чём тут «убью» и «камень». К ушам парня тянулись щупальца плеера. Возможно, он не расслышал.
И Литиков повторил:
– Разреши, я пройду.
– Я тебя убью камнем! – снова ответил парень, громко и, вроде как, с пафосом каким-то. Словно продекламировал. – Исчезни!
– Ну дай пройти! – занервничал Литиков.
Парень с плеером поднял руку, в которой оказалась початая бутылка пива, и сунул её к губам Литикова, которого только что собирался «убить камнем». Литиков сделал несколько глотков и непонимающе уставился на парня.
– Ты дай мне пройти, – снова попросил он.
– Исчезни! Если ты сейчас не свалишь, буду с тобой драться! – продекламировал парень и… посторонился.
Литиков устроился поудобнее и отдался на произвол любви. Что сделала с ним эта любовь! Он готов предать друга, с которым столько соли… водки, во всяком случае, съедено. Выпито, точнее. Он готов на всё. Он согласился бы выпасть в другое измерение, где пускай и не было бы даже этой кучи денег, но только была бы она, Татьяна, любящая, влюблённая в него.
Придя в квартиру татьяниной тётки, Литиков соорудил закуску и наполнил водкой, на две трети, стакан. Выпил, пожевал хлеба. И углубился в область чистого духа любви. По щекам его потекли слёзы, солёные и горькие, словно водка.
– Таня, Танюшка! – простонал Литиков и плеснул в стакан водочки. – Я умру, и ты пожалеешь. Ещё пожалеешь, что не оценила.
Мелькнуло сомнение, что литр водки способен убить его, закалённого участника застольных баталий, однако Литиков прогнал это сомнение прочь мыслью о том, что организм его существенно ослаблен чувственными бурями последнего времени и активного сопротивления не окажет.
– Нет, не жилец на этом свете! – простонал он и выпил, с удовлетворением ощущая, что пространство его несчастной любви неудержимо разворачивается в глубину.
Чистые и звучные цветовые пятна широко и беспощадно пространство это завоёвывали. Все цветовые отношения были гармонично-праздничны. Вот только в эпицентре этой картины сам он, маленький и серенький, лежал на чёрном полу-потолке.
Литиков всхлипнул, открыл глаза и вновь налил водки. Несколько булей. И всё повторилось. Зрительная достоверность росла, сердечная горечь – тоже.
Однако неожиданно пришла Татьяна. Её не было весь день, она ушла ещё утром, вместе с тёткой. И вот вернулась.
И почти с порога (она, не разувшись, заглянула в комнату) брякнула:
– За старое взялся! Да-а-а, намаюсь я с тобой, видать!
Брякнула, чтобы унизить уходящую из него жизнь, полную трагической страсти.
Вскоре она появилась в комнате с пустым стаканом.
– Налей-ка мне, алкаш, – сказала.
– Ты хочешь выпить со мной, дорогая? – обрадовался Литиков.
– Не с тобой. Одна.
– Ты пьёшь в одиночку?
– Ты же пьёшь. А почему бы и мне…
– Ну, я!.. – воскликнул Литиков. – Но ты-то…
– Давай! Лей! – приказала.
– А сколько, налить-то сколько? – засуетился Литиков.
– Всё выливай.
Стакан наполнился почти до краёв. Татьяна выпила и, не закусив, отошла к шифоньеру. Стала переодеваться. Она даже не стесняется его. Он – нуль, пустое место.
– Я – нуль, пустое место, – с горечью констатировал Литиков.
– Ты – пи-пополам, – бросила Татьяна небрежно.
– Я ещё вырасту! – пообещал он. – В твоих глазах вырасту.
– Да-да, конечно.
Литиков вынул из-под стола вторую бутылку и вскрыл её.
– А это ещё откуда? – возмутилась Татьяна.
– А это оттуда же.
Литиков налил себе полстакана и выпил. Чтобы горестное развитие событий не затормозилось.
– Послушай, Пи-Пополамка, ты, видать, решил тут ужраться совсем? – спросила Татьяна.
– У опера с Петровки, у опера с Петровки раненое сердце плачет и болит. И мне, может быть, придётся утопиться, если не добьюсь твоей любви, – на мотив невыразимой грусти пропел Литиков.
– В водяре? – уточнила Татьяна.
– В ней родной.
– И любимой, – добавила Татьяна.
Литиков только вздохнул. Теперь ему было не очень плохо, и желание смерти отдалилось. Он несколько рассеянно следил за перемещениями Татьяны и совсем иные, жизнеутверждающие, желания росли в нём.
– Как любовник я очень хорош, – сообщил он. – Очень, поверь.
– Да ну? – усмехнулась Татьяна.
– Уверяю тебя!
– Перестань, умоляю.
Татьяна уселась на кровать и закинула ногу на ногу. Литиков, едва не взвыв, прикрыл глаза. И услышал музыку, исполняемую по радио. Вскоре музыка эта обволокла его и вытащила из-за стола.
– Не приближайся, – проронила Татьяна. – Предупреждаю тебя!
– А я и не собираюсь, – ответил Литиков.
А он и не собирался к ней приближаться. Он начал танцевать, стремясь наиболее органично соединиться с непредсказуемо двигавшейся музыкой. Сейчас Татьяна сама захочет приблизиться к нему. Почему? Как он этого добьётся? А он не просто танцует, заваливаясь порою то влево, то вправо и выпадая из ритма, – он исполняет стриптиз-танец.
Татьяна пока об этом не знает. Но скоро она догадается. Вот сейчас, пожалуй. И, не прекращая танцевать, Литиков стащил с себя джемпер. Или сейчас. Теперь уж точно. И Литиков, одну за другой, расстегнул пуговицы рубашки.
– Что ты хочешь этим сказать? – вытаращилась на него Татьяна.
Литиков не ответил. Он продолжал свой танец, всё более и более проникаясь духом звучащей музыки. Эта музыка – специальная, думал он. И не вполне приличная. Похоже, она заставит его оголиться полностью. Литиков снял рубашку и уронил её на пол. Подстраиваясь под мотив музыки, он пропел:
– Может, судьба тебе поможет, и ты не будешь больше отшельницей любви.
Татьяна молчала. Литиков, продолжая танцевать (а ведь он когда-то недурно дёргался на дискотеках), расстегнул пуговицу на брюках.
Спустя минуту он упал. Выбирался из брюк и упал. Но скоро поднялся и продолжил стрип-танец. В одних трусах. Нагнувшись за рубахой, он едва-едва не упал во второй раз, однако чудом устоял-таки на ногах и, повязав рубаху вокруг талии, взялся освободить себя от бремени трусов.
– Что ты хочешь этим сказать? – опять спросила Татьяна. Слегка севшим от волнения голосом.
Литиков вновь не ответил. Просто чтобы не выпасть из ритма музыки. Но выпал всё-таки. На пол. Однако быстро поднялся на ноги и вернулся под эгиду музыки. Зато теперь он был лишь в одной набедренной повязке, которою служила его рубаха. Зад же Литикова оказался и вовсе неприкрытым. Но он об этом и не помнил, кружась по комнате. Музыка длилась, Литиков продолжал танцевать, всё более и более откровенно демонстрируя основные особенности мужского организма.
![Сергей Калашников - Заложники темпорального ниппеля [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)