Леонид Нузброх - Посредник
Министерство абсорбции оформило все необходимые документы.
Ирина быстро утрясла все хлопоты, связанные с абсорбцией.
Илья выписал на её имя генеральную доверенность, по которой она открыла на его имя счёт в банке Леуми, куда положила уже полученный Ильёй чек, и куда должны будут поступать в дальнейшем платежи «корзины абсорбции». Ирина нашла подходящую, полностью обставленную небольшую, но вполне приличную квартиру недалеко от моря и заключила договор на её аренду.
И вот, настал день, когда Илья был выписан из больницы и отбыл вместе с Ириной на машине «Скорой помощи» в Ашдод.Илья, из-за своего состояния здоровья, на первых порах не мог в должной степени оценить происшедшие в их жизни перемены.
А вот Ирина… Сказать, что Ирине в Израиле понравилось, всё равно, что не сказать ничего: она влюбилась в него сразу и бесповоротно. Хотя, разве найдётся на свете человек, который мог бы устоять перед чарующей красотой Израиля?!
Когда Илью выписали из больницы, он был ещё очень слаб и не мог передвигаться самостоятельно. В часы, когда спадала дневная жара, Ирина катила его на коляске к морю, дышать целебным морским воздухом. Каким бы море не было, Ирина каждый раз находила в нём что-то особенное: это могли быть цвет или запах, штиль, волны и даже просто пустынный берег. Её восхищало всё.
Илья тоже любил море, но до неё, до Ирины, ему было далеко.Время шло. Илья уже окреп настолько, что смог… в общем, его ждал сюрприз: Ирина оказалась девственницей.
Для Ильи это не имело большого значения. Он очень любил Ирину и готов был принять её такой, какая она есть. Поразило Илью другое: как Ирина смогла, столько раз находясь у самой черты, у самой грани, удержаться сама, – да что там – сама… как она смогла не позволить никому перейти эту грань?! Хотя, это совсем не удивительно, при её характере и силе воли…
После того, как Илья пришёл в себя настолько, что его можно было безбоязненно оставлять самого, Ирина взялась познавать Израиль. Она исколесила всю страну вдоль и поперёк. Вернувшись из очередной поездки, Ирина восторженно взахлёб рассказывала Илье об увиденном: Мёртвое море и Масада, Кинерет и Тверия, Голаны, Иордан… Она спешила везде побывать, всё увидеть.
Иерусалим… Иерусалим проходил в её поездках отдельной, красной строкой. Когда выдавался свободный день, Ирина, взяв с собой бутылку воды, пару бутербродов и несколько апельсинов, садилась в автобус и уезжала в Иерусалим. Сначала – по карте, а потом, освоившись, и без неё, она часами бродила по его бульварам, улицам, скверам. И чем больше она его узнавала, тем больше он манил, очаровывал и притягивал Ирину к себе. Иногда Илье казалось, что этот город соперничает с ним, Ильёй, желая отобрать у него любимую. Ирина же только смеялась: «О чём ещё может мечтать женщина? Что мне может быть ещё нужно, чтобы быть счастливой, если меня оспаривают друг у друга две святости: Иерусалим и Ты. Вернее: Ты и Иерусалим».
Как и следовало ожидать, Ирина забеременела. Илья был на седьмом небе: он просто светился от счастья. Уж на этот раз он точно станет отцом!
Ирина решила поехать в Иерусалим. Илье не очень понравилась эта затея: лучше осталась бы дома.
– Не тревожься, любимый. Я скоро вернусь, – улыбнулась Ирина, находясь уже в дверях.
Но она не вернулась.
На одной из остановок в автобус, где находилась его Иринка, вошёл террорист-смертник…Когда Илье позвонили из оперативного центра и сообщили, что был совершён теракт и Ирина погибла – он не поверил.
Этого не может быть! Это ошибка! Что значит – погибла?! Илья много раз слышал о терактах и о жертвах по радио, смотрел в новостях по телевизору.
Да! Случается. Ничего не поделаешь. Печально, но такова израильская реальность: происходят теракты, в них гибнут люди.
Но никогда, никогда даже в мыслях не приходило в голову, что когда-то это может произойти с близкими ему людьми. Он не верил – и всё! Этого не может быть! Не может! И только на опознании в морге, глядя в её лицо, Илья вдруг осознал реальность этого ужаса: нет Иришки… И вдруг, как удар молнии: «А ребёнок, Г-споди, ребёнок?!»…
Он был ещё слишком слаб, чтобы вынести такое. Перед Ильёй всё поплыло, подкосились ноги, и он потерял сознание…
Очнулся Илья в больнице. В вене – капельница, опутан какими-то проводами, датчиками… До боли знакомая картина… Оказалось, падая, он сильно ударился головой и три дня был без сознания.
Илья спросил об Ирине, но ему сказали, что её уже в Израиле нет. Родители решили забрать Ирину и похоронить там…
Выписали Илью быстро. В Израиле долго в больнице не держат.
Приехал домой, а дома – пусто. Её нет… Вдруг вспомнил что-то, оглянулся, а её – нет!.. Что-то захотел сказать, спросить, а не у кого – её нет! Её – нет! Нет! Нет! А на душе такой леденящий холод, что руки коченеют. И озноб… Г-споди! Ну почему, почему это так гнетёт?!
Нет ничего на свете страшнее одиночества…Уже давно наступила долгожданная израильская ночь.
Вечернюю духоту, пришедшую на смену дневной жаре, сменила ночная прохлада. В безоблачном небе ярко блестели звёзды, а там, куда ещё совсем недавно ушло спать уставшее солнце, там, на западе, окунувшись краем в Средиземное море, ярко светила медью огромная круглая луна. Морская поверхность была на редкость спокойна, как гладь озера, и по ней, от лунного диска и до самого песчаного берега, словно луч прожектора, протянулась длинная лунная дорожка.
Какое-то время мы шли молча. Я дал ему время придти в себя. Потом спросил:
– Когда это было? Давно?
– Давно. Очень давно.
– И что: с той поры ты – один? За все эти годы ты так и не встретил женщину, достойную занять её место?
Шмуэль вздохнул и грустно улыбнулся:
– Как бы тебе это объяснить… Сразу и не подберёшься… Понимаешь… Когда-то смерть отца заставила меня сразу повзрослеть. Тогда, за одну ночь, я превратился из беззаботного парня, увлечённого лишь чтением книг, девчонками и своей «Явой», – в мужчину. Я осознал в ту ночь, что теперь на мои, и только на мои плечи, как на плечи старшего мужчины нашей семьи, легла ответственность за её будущее. Смерть матери… Что тебе сказать… Говорят, что для женщины нет большего горя, чем смерть её ребёнка. А для мужчины – чем смерть его матери. В ту ужасную ночь, я снова превратился в безутешного, убитого горем ребёнка, потерявшего самое главное, самое бесценное в жизни – маму… Когда же я потерял Иришку… Внутри меня что-то оборвалось. В моей душе что-то умерло. Умерло навсегда. Сгорело.
– Ничего: Израиль – удивительная страна. Страна чудес. Один раз здесь уже изменилась круто твоя жизнь. Б-г даст, Израиль изменит её и во второй раз.
– Как-то один врач, уже здесь, в Израиле, сказал мне: «В Израиле медицина одна из лучших в мире. Может быть – самая лучшая в мире. Но превратить угли обратно в доски не могут даже здесь, в Израиле. Что сгорело – то сгорело. И у тебя нет другого выхода, кроме как научиться с этим жить».
Я недоуменно пожал плечами.
– Не думаю, что ты прав. Твои чувства можно понять, но согласись, за всё это время ты же мог хоть кого-то себе найти? Чтобы быть хоть с кем-нибудь вместе?
– На этот твой вопрос за последние 1300 лет никто не ответил лучше, чем Омар Хайям:Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало.
Два важных правила запомни для начала:
Ты лучше голодай, чем, что попало есть,
И лучше будь один, чем вместе с кем попало.
А если серьёзно, то за эти годы я настолько привык быть один, что теперь, наверное, просто боюсь изменить свою жизнь. После всего, что мне довелось пережить, я не сомневаюсь: любые изменения в жизни – только к худшему. Уж лучше пусть будет так, как есть. Хотя… – он остановился и повернулся лицом к морю. – «Никогда не говори никогда»…
Трус
Кто привёл его в эту компанию, теперь уже не припомнить. Осталось только в памяти, что звали его Изя и приехал он в город к родственникам на летние каникулы из какого-то поселения под Цфатом. Ребятам был он сверстник, но из-за малого роста и щуплого телосложения выглядел на несколько лет младше. Поэтому, наверное, компании Изя пришёлся не ко двору. Злые шутки над ним порой переходили все границы и любой другой на его месте обязательно дал бы отпор, но Изя был тихим, робким, насмешки ребят сносил молча, лишь глядел грустными, слегка на выкате глазами на обидчика и виновато улыбался из-под большой вязаной кипы.
Так уж вышло, что с чьей-то лёгкой руки прозвище дали ему – Трус. Прозвище было обидным, и поначалу, произнося его, все ожидали резкой ответной реакции, но со временем оно стало привычным и так приклеилось к Изе, что он откликался на него, как на своё имя. Так бы и уехал он в конце лета домой, увозя с собой это нелестное прозвище. Но однажды…
Все дни ребята пропадали на озере. Многолюдное и шумное в выходные, всю трудовую неделю оно было пустынно. Лишь изредка приходили любители порыбачить, да и те удили не с песчаного пляжа, где грибки и раздевалки, а с водозабора, что у дамбы: там было глубже, да и клёв лучше. Ребятам же больше нравилась противоположная, мелководная часть озера, где не было пляжа и поэтому куда почти никто не забредал. Мальчишки ощущали себя там робинзонами, попавшими на необитаемый остров.
