Марианна Гончарова - Папа, я проснулась! (сборник)
И Гриша наморщил лоб и спросил мрачно:
– А салат? Бушь?
– Б-ду, – согласился Фима – выйди-из-воды.
– Иди нарежь там, на клумбе, всего. Там есть. Алка посадила. Там… Петрушку, лук, молодой чеснок, потом там… еще там ук… укроп… Ща… Щас… Щавель там. И салат! В самом центре, – Гриша отложил пистолет и показал пальцами, какой пышный салат посадила его жена Алла. – Таким пучком салат. Иди!
Фима пошел во двор и в свете луны нарезал с грядочки под окном, любовно посаженной, кухонными ножницами всякой зелени. Гриша по-хозяйски покрошил все это мелко в салатницу, еще спросил Фиму – выйди-из-воды, чем заправлять, майонезом или подсолнечным, а Фима капризно потребовал, чтобы оливковым. И нашлось оливковое. Посыпали крупной солью, поперчили. И застолье покатилось дальше, все накинулись на салат с черным хлебом и сидели еще, и ругали футболистов, пока Фима вдруг не улизнул, а вместе с ним неожиданно исчез и пистолет.
Да, я не сказала же еще, что наши дома, включая дом Гриши, стоят на берегу реки Ракитнянки. А Фимин дом стоит на другом берегу. Мост через реку от нашего квартала далеко. Так что мы все, которые трезвые, ходим на другую сторону долго, через мост. Но это мы. Но не Фима же, который «выйди-из-воды». Вот именно этого всегда и боялась Фимина семья, потому что если на суше у Фимы были провожатые – собаки-таксисты, то дельфинов в реке Ракитнянке до сих пор почему-то не встречалось.
Обнаружив отсутствие Фимы, а затем – о, ужас! – и пистолета, маршал, бодро шатаясь, вскочил и, выбросив по-наполеоновски руку, вскричал:
– Догнать! Обезоружить и доставить в штаб!.. – и добавил: – Брать живым!
В ту роковую ночь Фима – выйди-из-воды, удирая от маршала Жукова, попытался даже отдать Боженьке душу путем купания в нашей реке, поскольку плавать он, благодаря дедушке, так и не научился. Но раз был не очень трезв, а значит, был бесстрашен, то как-то в результате выкарабкался на родной берег. Он даже от страха утонуть хотел, из Гришиного пистолета застрелиться, но к тому моменту, когда ему пришла в голову эта спасительная мысль, пистолет Гришин Фима – выйди-из-воды вполне удачно утопил…
Если говорить честно, то сам Фима так бы на свой берег и не вылез. Вытащили, конечно, братья по разуму. Единственному. Хотя и коллективному. Зацепили чем-то и выволокли. Пистолет не нашли, хоть и, гонимые своим полководцем, шарили по дну Ракитнянки два дня, пока не протрезвели.
Вроде бы и вся история, если не учитывать, что, когда утром я вышла пить кофе на террасу, я вдруг увидела, что все мои прекрасные астры радужных расцветок, махровые и ромашковые, так ласкавшие глаз, срезаны под корень. Даже передать не могу, что я испытала. А нет – как раз могу. Я бы, конечно, очень расстроилась, если бы не услышала, как растерянная Алла, Гришина жена, кричала:
– Дожились! Что они ели?! Чем закусывали?! Они астры ели! Четыре известных в городе человека, уважаемые даже, можно сказать, люди сожрали клумбу. Чужую! Соседскую! Под маслом. Для загара! Они сожрали астры Гончаровых! Нет хоть бы женщинам цветы подарили или продали на худой конец, так нет – они их съели!
Да, друзья мои, какое все-таки разнообразие людей-человеков на этой планете! Как прекрасен и уникален Гриша – когда-выпью-полководец! А Фима – выйди-из-воды?! А другие?!
Они потом долго не собирались. То ли стыдно было, то ли лечились коллективом, не знаю.
Гриша-маршал, к слову, уехал в Крым. Алла по скайпу мне рассказывала, что вокруг дома столько насажала всяких цветов разных: и астры, и ноготки, и левкои, и петушки, и роз двадцать кустов. Закусывай – не хочу!
Уши
Провизор в одной аптеке у нас появился. Что-то есть в нем от кота. И невозможно понять что.
Гыза его фамилия. Всем желающим он рассказывает, что фамилия это французская и что он из боковой ветви какой-то французской династии. Видимо, Гизов. И главное, что: аптек в городе – на каждого человека по две, а все бегут туда, где этот престолонаследник. Любопытный у нас народ. Да я и сама такая.
Слушайте, откуда столько чудаков у нас в городе? Ну откуда? Один хвастается, что он лекарь-врачеватель. А сам без диплома вообще и анатомический атлас в глаза не видел, позвоночник от зубов отличить не может. Но ходит с таким себе саквояжиком повсюду. Важный. Бороду отрастил. Лапочки трет одну о другую. Ничего тяжелей рюмки не поднимает. Ему руки надо беречь. Типа он вправляет позвонки всем. Уже столько народу покалечил, а все равно идут к нему, доверчивые наши. Я сама у него была. Потом уже, конечно, к нормальному врачу. Как и все, собственно. Врач-мануал наш дипломированный только бровью водит и вздыхает обреченно, мол, что ж за идиоты в этом городе живут. (Хотела написать другое слово вместо слова «идиоты», а компьютер сказал, что синонима слову «идиоты» нету. Идиоты – они же идиоты и есть.)
Потом эта… Девять классов образования… Восемь мужей с чемоданчиками картонными туда-сюда шастают, уходят, возвращаются. Соседи, мол, о, пятый вернулся! А нет – это третий вроде.
О, седьмой побежал со двора. Гляди-гляди, несется как, не оглядывается даже. Такая роковая женщина: парик у нее черный под Валерия Леонтьева, зуб золотой и всякие перстни с черепами на руках. И ногах. Но устроилась хорошо: психоаналитик она. Толкует народу сны. В основном, к ней женщины ходят. Обретать надежду и просветление.
Еще один. Дизайнер Юрик. Ужас! Ни один ремонт до конца не довел. Входил в дом, стены валил, все крушил, мотал перед заказчиком ворохом чертежей, ходил генералом по руинам, потом кушал плотно, запивая вкусным и крепким, – наши хозяйки умеют принимать – и уходил. Навсегда. Зато люди говорят, мол, специальный дизайнер у нас тут работал. Хотя сами потом по ночам все восстанавливали, доклеивали, докрашивали. Переделывали.
И главное, все же заказчики его часто встречают в городе, этого Юрика, но, видно, потревожить боятся. Народ у нас до поры до времени терпеливый и деликатный. Толерантный у нас народ. Дизайнер Юрик ходит медленно и устало по улицам, нерадостный, но с непроницаемым и суровым лицом, на робкие приветствия и вопросы не отвечает, одетый во все иностранно-милитаристское, как Че Гевара перед последним боем в Боливии, в беретике, в огромных темных очках и жиденькой бородке.
Такие доверчивые наши люди, ну такие ж доверчивые… Теперь этот появился. Ну Гыза, аптекарь, я вам говорила. Вот же тянет их к нам в город!
Он, значит, чем прославился? Сейчас скажу, только отсмеюсь сначала, простите: Гыза этот приклеивает к голове свои уши двусторонним скотчем. А? Теперь давайте вы отсмейтесь, а потом продолжу.
Народ валом валит. Купить что-нибудь. Топчутся там и ждут старушек. Потому что Гыза ну очень старушек не терпит. Горячий. Что говорить – потомок инквизиторов.
Приходит какая-нибудь бабушка и давай торговаться, как на рынке. Мол, вы мне дайте не упаковку лекарства, а только три таблетки. Мне не надо упаковку. Мне надо всего три. И тут Гыза этот начинает кипеть. Сначала внутри. Потом выпускать пар наружу и кричать – куда, мол, я остальные таблетки дену. А бабушки у нас тренированные – они в советских очередях такой опыт борьбы с хамством обрели, что спокойно могут ответить, куда ему деть остальные таблетки, устало отмахиваясь при этом натруженной рукой. Гыза взвивается, потеет – и вот наконец тот самый момент: одно ухо у него отклеивается. И победно торчит перпендикулярно голове. Старушка приглядывается, крестится – и деру. А Гыза ей вслед еще долго орет, размахивает кулаком, возмущается, пока вдруг не наткнется на заинтересованные и сочувствующие взгляды зрителей. Тогда он убегает куда-то в недра своей аптеки, чтобы поменять скотч на новый или натянуть медицинскую шапочку на свои выдающиеся уши.
Люди качают головой и уходят, обсуждая, ведь какой дурак, ну? Всю свою уже не молодую жизнь мучается. А ведь с этими вот большими и оттопыренными ушами он был бы такой симпатичный и смешной, такой обаятельный! Ну если бы Небеса дали ему хоть толику чувства юмора. И добра еще. И влюбилась бы в него хорошая девушка. Потому что девушку, главное, что? Рассмешить! Если она рассмеялась, считай, все – твоя. И были бы у него сыночки-погодки. И стояла бы у Гызы в аптеке фотография в рамочке: он посередке, а по бокам его дети. И все трое улыбаются, солнышко сквозь уши просвечивает, свободолюбивые, обаятельные, лопоухие.
И если вы думаете, что я вру, то не думайте. Нет, вру, конечно, но не совсем. Такой человек у нас есть. Правда, работает он не провизором, а в другом месте. Во Дворце бракосочетания. Церемониймейстером. И он ведь уже несколько торжественных церемоний сорвал. Только начинает завывать торжественно, а одно ухо у него – ты-дынц! – и уже. Торчит. И невесту уже трусит от смеха. И жениха всего колотит. И гостей. Нам всем его очень жаль.
Да и других наших странных людей нам очень жаль. И обращаемся мы к ним не потому, что мы идиоты, а потому, что мы их всех: и псевдолекарей, и психоаналитиков, и дизайнеров, и потомков кровавых французских герцогов – хотя и немножечко жалеем, но очень любим. Потому что жизнь без них скучна и однообразна.
