Анна Берсенева - Героиня второго плана
Майя и Курт вошли тихо, чтобы не помешать. Майя села в кресло, а Курт на ковер у ее ног. Если бы так сел рядом с женщиной русский мужчина, это выглядело бы слишком интимно, но немцы держались более свободно – сел и сел, где удобнее было.
После маленького концерта вернулись к столу, посередине которого уже был водружен марципановый десерт. Выяснилось, что миндаль для него привезли как раз Менцели: они проводили зиму в своем домике на Майорке, а миндаль там был прекрасный.
– Тебе надо приехать, когда он цветет, – сказала Клара, доброжелательно глядя на Майю. – К нам съезжаются художники из всей Европы.
– Это выглядит не хуже, чем цветение сакуры в Японии, – добавил ее муж. – Если бы испанцы лучше организовали пиар, то сделали бы на этом зрелище хорошие деньги.
Менцелей звали Клара и Карл. Когда Майя впервые это услышала, то едва сдержала улыбку. От них веяло такой респектабельностью, какой и помину не было уже в их сыне. А внуки, наверное, и вовсе будут воспринимать бабушку с дедушкой как реликтовые растения какие-нибудь.
– Я зайду за тобой завтра в пять, – сказал Курт, когда Майя с мамой и Мартином провожали гостей на крыльце. – Рад, что мы будем слушать музыку вместе.
Особенной радости Майя по этому поводу не ощущала, но в Кельнской филармонии она еще не была и не видела поэтому никаких причин отказаться.
Глава 11
– Тебе будет смешно, но Шопен мне гораздо ближе, чем Брамс, – сказал Курт.
– Почему это должно быть мне смешно? – пожала плечами Майя.
Филармония была построена сравнительно недавно и выглядела очень эффектно, особенно открытая терраса над Рейном, по которой зрители прогуливались во время перерыва между двумя отделениями, держа в руках бокалы с шампанским.
– Потому что ты сразу подумаешь про вчерашнее исполнение. И решишь, что я не понимаю разницы между Мартином и Лондонским симфоническим.
– Ну что ты! – улыбнулась Майя. – Я понимаю, что ты понимаешь.
По Рейну плыли кораблики, смотрелись в воду старинные дома вдоль берегов. При взгляде на все это становилось понятно значение слова «покойно».
– Мы сможем прогуляться у Рейна после концерта? – спросила Майя.
Она давно уже привыкла к тому, что немцы высказывают свои желания прямо, без колебаний из разряда «а можно ли так сказать, а правильно ли меня поймут», и ожидают на свои вопросы прямого же ответа. Это казалось ей правильным, и она охотно переняла такую манеру. Правда, у нее еще не было случая испытать, действует ли это вне Германии. Майя знала загадочную особенность некоторых обыкновений: воплощаясь не в той социальной среде, в которой возникли, они незаметным образом теряют свою естественность и начинают выглядеть странновато.
– Конечно, – сказал Курт. – И еще я предлагаю поужинать.
Ужинать решили на Рейне же, в ресторане Старого города. Вечер был тихий, сели за столик на открытой веранде и заказали белого вина. К берегу был пришвартован большой корабль, он сиял огнями и звенел музыкой.
От большой газовой горелки шел горячий воздух, щеки у Майи зарделись, она расстегнула жакет.
– Ты сейчас похожа на одну картину да Винчи, – сказал Курт. – Ты художница и ее, конечно, знаешь. Та, на которой женщина и куст можжевельника, как нимб у нее над головой.
– Было бы странно, если бы не знала, – кивнула Майя. – Мы ее изучали на первом курсе.
– Как она называется? Я забыл.
– Так и называется, «Дама с можжевельником». Это портрет Джиневры де Бенчи. Только вряд ли я похожа. Разве что на куст можжевеловый. Объект на втором плане.
– Кто была эта Джиневра? – спросил Курт.
– Флорентийская поэтесса.
– Я так и подумал, что она из интеллектуалов.
– Ты так говоришь, будто вчера с ней познакомился! – засмеялась Майя.
– В каком-то смысле так и есть. Неделю назад я вернулся из Вашингтона, а ведь она там. Я люблю искусство и, конечно, посетил Национальную галерею. Смотрел на нее и задавал себе вопрос: о чем думает женщина с такой необычной внешностью и с таким разумом в глазах? Это загадка.
Майе стало не по себе. Музыка, река, недавнее возвращение из Вашингтона… Непонятное совпадение. Даже не совпадение, а сближение. Бывают странные сближения, Пушкин правильно волновался на их счет. Бог весть, что они означают!
– Что тебе ближе, музыка или живопись? – зачем-то спросила она.
То есть понятно, зачем: хотелось уйти от мысли о странных сближениях.
– И то и другое, – ответил Курт. – В юности я немного занимался живописью. А музыкой, возможно, займусь, как Мартин – когда выйду на пенсию.
«Он мог бы стать хорошим музыкантом, – подумала Майя. – Во всяком случае, руки для этого подходят».
У Курта были типичные руки пианиста – тонкие, с длинными и гибкими пальцами.
– У тебя интересная работа? – спросила она.
– Да. Не слишком поэтичная, но для меня интересная. Я финансовый консультант. Ты бывала в Трире?
– Нет.
– Я живу там. Это прекрасный город. Городская площадь с красивым фонтаном, вокруг которого сидят старички и рассуждают о политике. Трудно понять, почему Карл Маркс захотел революции, глядя на все это. Он родился в Трире, – пояснил Курт.
– Так был устроен его разум. И не было корректировки совести, вероятно.
Официант принес рыбу, поставил на жаровню посередине стола, зажег плоскую свечку в жаровне, разложил часть большой рыбины по тарелкам. Выпили вина и поговорили о немецких городах. Майя сказала, что ей нравится Берлин, и понятно почему: жизнь у художников там просто кипит. Курт прекрасно чувствовал себя в Трире, но не прочь был перебраться в город побольше и полагал, что Берлин, разумеется, предоставляет много возможностей для разнообразной работы, в том числе и в его сфере.
К столу подошел гитарист, сыграл Шуберта. Майя и Курт переглянулись и улыбнулись.
– Можно было послушать концерт прямо здесь, – сказал Курт, давая ему монетку.
Домой в Зюльц – Менцели были соседями Мартина и мамы – вернулись на такси.
– Благодарю за прекрасный вечер, – сказал Курт, прощаясь с Майей у калитки. – Завтра я должен вернуться в Трир. Но ведь ты еще побудешь в Германии? Буду очень рад, если ты приедешь ко мне в гости.
– Вечер в самом деле был замечательный, – согласилась Майя. – Приятного тебе возвращения домой.
Отвечать на приглашение в гости она не стала.
Мама не спала – сидела в маленькой гостиной на первом этаже и читала Корнелию Функе.
– Детская книжка, но очень увлекает, – сказала она. – Фантазия у автора богатая и язык легкий, я читаю без затруднений. Ну как концерт?
– Прекрасно, – ответила Майя, садясь в кресло напротив нее. – И Филармония очень хороша, и с террасы вид на Рейн чудесный.
– У нас с Мартином абонемент, мы часто ходим. А Курт тебе как?
– Мам, ну что ты меня сватаешь? – улыбнулась Майя. – Курт как Курт.
– Он очень неплохой человек. По российским меркам, значит, просто очень хороший. И из приличной семьи, я бы это вообще на первое место поставила. Развелся два года назад.
– Почему?
– Ну знаешь же, какие они здесь. Его жена полюбила другого. У нас ни одна женщина от такого мужчины не ушла бы. А здесь женщины чересчур внимательно относятся к своим капризам.
– Может, действительно полюбила, – возразила Майя.
– Я и говорю, каприз. И, кстати, почему бы мне тебя за него не сватать? Ты моя единственная дочь, я хочу, чтобы ты была рядом и счастлива.
– Я в четырех часах лету от тебя, – снова улыбнулась Майя.
О счастье она умолчала. Ей не очень было понятно, что это такое, а рассуждать о том, чего не понимаешь, она не считала правильным.
– Ну что тебя там держит? – сказала мама. – Березки? Мартин высадил в саду целых три. Байкал? И отсюда можно слетать. Я еще понимаю, когда ты училась в той твоей школе… Как ее?
– Школа свободных мастерских.
В Школе свободных мастерских Майя училась уже после университета. Она прекрасно понимала, о чем говорит мама: если бы ее образ жизни так же сильно зависел от среды обитания, как зависел во время учебы…
– А теперь ты все равно живешь очень герметично, – словно услышав эту ее мысль, сказала мама – С возрастом все окукливаются, это естественно. И иллюстрации к книжкам где угодно можно делать. И помойки твои обожаемые вполне можно рисовать по памяти. Не понимаю! Ведь там война, Майка, – вздохнула она. – Уже сейчас война, а что через полгода будет, даже Бог не знает, я думаю. Фрау Лаухус – у нее дом справа, знаешь? – на днях меня спросила, как я думаю, достаточно ли у нас глубокие подвалы на случай русского ядерного удара.
– Дура твоя Лаухус, – заметила Майя.
– Дура-то дура, но ничего нельзя уже утверждать с уверенностью. Могли мы полгода назад предполагать, что Россия нападет на Украину? У меня сердце не на месте, когда я думаю, что ты сидишь в Москве одна, непонятно чего ждешь.
– Я ничего не жду, ма.
– Вот именно! По-твоему, это нормально? И зря ты боишься разницы менталитетов.
