Роман Третьяков - Любовь за деньги. П… роману с Бузовой
Я делил комнату с Ваней. С моих первых минут нахождения в этой квартире ко мне отнеслись с вниманием и заботой. Ребята, казалось, были рады моему присутствию, будто не я напросился с ними жить, а они давно меня ждали. Ваня заботливо разобрал диван, сам заправил в пододеяльник одеяло, подушку в наволочку, постелил простыню. Давно я не удостаивался такой заботы. Петя шумел на кухне, откуда доносился приятный запах. Ульяна по-прежнему не выходила из комнаты.
– Вот, Роман, теперь ты будешь тут спать! Вместе со мной, – улыбаясь во все свое круглое лицо сказал Иван.
– Покажешь квартиру?
– Ну конечно. С удовольствием… Смотри, это шкаф, тут я освобожу некоторые полки, и ты тоже сможешь им пользоваться.
– А почему он стоит сразу напротив входа, почти посередине комнаты?
– Ну… это… он загораживает секретную комнатку от постороннего взгляда.
– Под секретной комнаткой ты подразумеваешь вот этот угол со всяким барахлом?
– Ну почему же барахлом? Идем, я тебе покажу. – Ваня взял меня за руку и потянул в угол за шкаф. – Вот тут у меня гирлянды для елки, которую мы будем наряжать в Новый год, севшие батарейки…
– Батарейки тебе зачем?
– Надо… хе-хе. Скрепки, ложки всякие чайные, магнитофонные кассеты, диски.
– Короче, всякое барахло.
– Ну да, правда, тут половина – не мое. Тут до тебя Москва жил…
– Какой Москва?
– Ну Димка Москва, который у вас там на «Д2» был, за Собчак еще ухаживал.
– А, Москва!
– Да-да. Тут половина его вещей.
– А где он сейчас?
– Он в павильоне съемочном живет.
– Где?
– Ну я работаю в кино и Москву туда устроил. Он поссорился с Петей, и ему надо было срочно съезжать. Поскольку квартиру себе найти он не успел, то, где работает, там и спит.
– А что это, так сложно?
– Квартиру найти?
– Да.
– Ххххе! Пойди попробуй. Снять однушку, не в центре, сейчас стоит 25 штук. Риелтор за свои услуги возьмет столько же. Ну и хозяину квартиры надо еще за первый и последний месяц отдать. Вот и получается 75 штук. У него их нет. Вот и живет там, где есть возможность. Он не парится, не переживай. Ему везде хорошо, он же Москва!.. А вот это мое! – Ваня достал прозрачный пластиковый бокс, забитый десятирублевыми купюрами. – Это на черный день.
– Долго собирал?
– Нет, полгода, наверное. Иногда деньги в карманах заваляются, я их сюда выкладываю.
– Понятно. А это что? – В самом центре комнаты стояла позолоченная двухметровая лестница.
– Это… Хххе… Это елка.
– Елка?
– Что ты удивляешься? Скоро Новый год, мы украсим ее цветным дождиком, повесим шары, игрушки, гирлянды. Звезду воткнем светящуюся.
– Шутишь?
– Нет! Я на полном серьезе. А зачем покупать? Когда я ее украшу, ее от настоящей не отличишь.
– А как она сюда попала?
– Мне надо было лампочку вкрутить. Потолки у нас тут высокие – три метра, со стула не достанешь. Тут как раз в подъезде электрики что-то делали. Вот я у них ее и с…дил. Пока электрики в подъезде свою работу доделывали, она тут у меня стояла, стыдно было выносить. А потом я уже к ней привык, решил оставить. Вот видишь, краской золотой покрыл.
– Понятно.
– Пошли я тебе Петину комнату покажу. – Мы вышли в квадратный просторный коридор. Двери во все комнаты завешены тяжелыми бордовыми портьерами. Стены изрисованы маркером. В центре стоял стол, заваленный куртками и сумками.
– Вешалки нет? – спросил я, глядя на стол.
– Есть шкаф, вот он. – Ваня открыл дверцы. – Но, как видишь, он почти битком. Все не помещается.
– А это что на стенах?
– Эта стена славы. Каждый, кто у нас бывает, оставляет пожелание. Вот смотри, это Водонаева киску нарисовала, это вот Рассел, Боня, Чуев, Анфиса Чехова – да тут много кого. Только тебя нет.
– Я позже оставлю…
– А вот наша общая женщина. – Ваня подошел к плакату с похабно развалившейся на пляже блондинкой.
Соски и пипка у нее были заклеены стикерами с надписью «цензура». Я не поленился приподнять стикер между разведенных ног и взглянуть на то, что было прикрыто.
– Нравится?
– Хорошенькая.
– На Бузову похожа?
– Разве только пипкой.
– Ххххе. Ну что, пойдем дальше.
Комната Пети была в духе спиритизма. Тяжелые темные шторы на окнах, этнические барабаны, стеклянные шары, всевозможные статуэтки на полках, красные крашеные стены. Не хватало еще чучела петуха. Однако кровать была по-армейски заправлена обычным бабушкиным покрывалом. На портьере у входа приколото огромное количество всевозможных этикеток, фантиков, обложек. Казалось, в этой маленькой комнатке, помимо магического барахла, были собраны все торговые марки, которые ныне существуют. Ими пестрела вся стена. Я сразу вспомнил детство и свои первые турецкие джинсы «Cardinal». Мне так не хотелось прощаться с красивыми этикетками, я долго носился с ними по дому, не зная, куда их спрятать. Уже нашел место, где буду их хранить, но тут вмешалась мама: «Что ты собираешь всякий хлам?! Пойди и выкинь! Они тебе не пригодятся». Пришлось выбросить. Петина мама, видимо, была другого мнения. На книжной полке стояли книги преимущественно одного направления: «Как ничего не делать и иметь все на свете», «Как стать волшебником», «Деньги, счастье, успех, карьера», «Искусство мечтать», «Думайте позитивно, и счастье придет само по себе», «Стать богатым – это просто!»… Все это я уже проходил.
– Петя увлекается такой литературой?
– Ты поосторожнее с ним, он волшебник! – Ваня пытался придать голосу серьезности. – Смотри аккуратнее, заколдует. Хе-хе. Шучу. Он, правда, много читает, но в основном с наладонника электронные книги, чтобы деньги за них не платить, качает в Интернете. А это так, осталось у него от ex-girlfriend.
– К Ульяне не пойдем?
– Нет. Она что-то не в духе. Видишь, заперлась у себя, сидит, сопит. Наверное, что-то замышляет. Пошли на кухню. Там Петя уже что-то приготовил.
Мы сели за стол. Петя приготовил какое-то китайское блюдо, я нарезал хамон. Мы выпили водки. Я рассказывал им про Испанию. Они внимательно слушали, смеялись и выпивали. Мы просидели до трех утра. Петя, сославшись на работу и ранний подъем, пошел спать. Мы с Ваней еще немного посидели и тоже пошли. Легли по кроватям и болтали в темноте, до тех пор пока от Пети не пришла СМС: «Не могли бы вы разговаривать громче, а то ничего не слышно!» Похихикав, я выдержал паузу и уснул.
Мой первый день в Москве закончен.
Дашко не лесбиянка
1 октября
Дни текли размеренно. Я впитывал Москву и учился жить заново. За три года в периметре я привык к сонному образу жизни. Сейчас вокруг и внутри меня все резко менялось. Из пышной сдобы я превращался в сухарь. Я стал больше ходить, записался на фитнес, научился ездить в метро (правда, не всегда хорошо получается, но я стараюсь). Я сильно потею от нервного напряжения, могу поехать в другую сторону или перейти не на ту ветку, выйти не на ту сторону улицы, но я делаю это, потому что другой возможности перемещаться у меня нет.
Меня бесит напускная торопливость москвичей, вместе с их желанием успеть на работу! Они боятся опоздать и бегут что есть мочи, расталкивая всех вокруг локтями, возмущаясь медлительностью окружающих. Хотя я уверен, каждый из них почти всегда опаздывает.
Я много езжу и часто вижу калек с вытянутой рукой, как говорит приятный левитановский голос по громкой связи: «Люди, занимающиеся попрошайничеством». Я не даю им денег, всем этим одноруким, безруким, безногим, старым, больным, хилым – всем тем, у кого умирает дочь, потерян паспорт, болеет сын, потому что выявил удивительную закономерность. У каждого из них один маршрут, каждый стоит на своей точке. Они на работе. Я не хочу платить им за вызванную жалость, за чувство, которое в последнее время все чаще испытываю к себе.
Мне сложно признаться, что я больше не звезда реалити-шоу. У меня нет денег на такси, у меня нет прав на вождение автомобиля, а соответственно, выход один – общественный транспорт. Меня часто узнают, если я еду без головного убора. Как правило, эта встреча сулит только крик в спину: «„Д2“ говно!» Если в вагоне метро есть подростки, они будут долго смотреть, ржать, показывать на меня пальцем, тянуть пиво, продолжая отпускать остроты. Меня все это бесит. Я не знаю, куда себя деть, когда в вагоне находится человек, громко орущий: «Посмотрите, да это же Роман Третьяков из „Д2“!» Но самое унизительное, когда в метро берут автографы. Я не отказываю, просто стою и молча делаю то, о чем просят. Хм. Я делаю свою работу. Как правило, это закорючка на маленьком, пропитанном потом клочке бумаги. После того как расписался, какая бы ни была следующая станция, я выхожу и сажусь в следующий поезд. Мне стыдно, когда на меня пристально смотрят люди. Они глядят внимательно, с укором, некоторые с ухмылкой: «Довы…ывался? Сиди теперь, как все, в метро! Звезды х…евы! Б…дский „Д2“». Даже если мне удалось забиться в угол и никто на меня не обращает внимания, мне тошно. Мне противно от толпы, текущей в мраморных тоннелях. Меня раздражает вонь из прокуренного рта рядом стоящего пассажира, пивной перегар, запах закисшей мочи в вагонах, мне стремно держаться за поручни, потому что я не знаю, кто держался за них до меня, поэтому я всегда езжу в перчатках. У меня вызывают отвращение спящие на лавках вагона бомжи, грязь и воцарившаяся на каждом лице обреченность и депрессия.
