Юлия Вознесенская - Звезда Чернобыль
При Анастасии Наташа получила и посылку из-за границы. В этот же вечер она собрала друзей, и у них началось обсуждение, кому что передать.
– Шоколад, кофе, конфеты с витаминами – это для посылок. А вот кому отдать джинсы? У кого из наших самый драный зад? – весело спрашивала Наташа.
«Самый драный зад» оказался у какого-то художника-нонкомформиста. Художник был немедленно вызван по телефону и получил свои джинсы. И только детские ботиночки Наташа, оглядев компанию, попросила себе.
– Если нет другого босявки на этот размер, можно я их возьму для Васьки? Детской обуви в магазинах днем с огнем не найдешь.
Из пестрой заграничной кучи продуктов и одежды одни эти ботиночки в доме и остались. Да еще старшим детям была выделена шоколадка на двоих, по настоянию гостей, и то лишь потому, что одна плитка оказалась не белого, а обычного шоколада – такой в лагеря не принимали.
Идеи идеями, взгляды взглядами, а вот эти ботиночки и протоптали тропинку в сердце Анастасии. Видя, как разрывается Наташа между работой, домом и «благотворительностью» – Анастасия все еще про себя произносила это слово иронически, памятуя горьковское «не унижать человека жалостью», – она, в конце концов, решила стряхнуть свою тревогу, приводящую ее в состояние окаменения, и чем-то помочь Наташе по дому. Кроме желания помочь, у нее был и простой разумный расчет: Наташа избавила ее от дороговизны гостиничного житья, и она должна за это побаловать ребятишек свежими овощами и фруктами.
Но московский рынок снова напомнил ей о Чернобыле. Когда она купила уже и огурцы, и редиску, и клубнику, купила даже букет цветов Наташе и уже вышла за ворота рынка, она увидела плачущую женщину с двумя большими корзинами, окруженную кучкой мрачных людей. Проходя, она услышала слова: «Та я ж не с Припяти, я ж с-под Киева!..» Анастасия тотчас подошла к плачущей и спросила, в чем дело и почему она поминает Припять?
– Редиска у нее зараженная. Радиацию привезла… Ездят торговать отравленным товаром, рвачи, – сердито сказала старушка с пучком редиски.
– Та кто ж его знает, откуль в редиске эта радиация? Мы ж от Чернобыля далеко, аж за Киевом! Дома-то нас и не проверяли.
– Представляете, что же тогда творится в самом Киеве? Что там продают на рынках? – возмущались женщины.
Подошел милиционер.
– А ну, гражданочка, забирайте свои корзинки и чтоб я вас больше тут не наблюдал. И вы, граждане, не скопляйтесь, не скопляйтесь. Не положено. Купили, что хотели, – и расходитесь по домам. Не сейте мне тут панику. Не положено. Это вам не Киев.
На одних наступая, других просто подталкивая, милиционер в секунду разогнал любопытствующих. Осталась одна Анастасия. Ее он не задел.
– Скажите, пожалуйста, а что, собственно, произошло? Я не здешняя, я из Ленинградской области.
– А-а! Ну то-то вы и спрашиваете. До вас-то не дошло, поди. Проверяют у нас в Москве товар, на всех рынках проверяют. На радиацию.
– И что, случается?
– Да сколько хочешь! Сами-то сейчас видели.
– И что тогда?
– Не допускаем к продаже. Чего ж еще с ними делать?
– А зараженные продукты уничтожаются?
– Да нет, где там! Такого распоряжения нету. Да ведь эти спекулянты сразу воспользуются случаем и станут требовать, чтобы им заплатили за уничтоженные продукты.
– Так ведь они же могут их повезти на другой рынок!
– Так они и делают. Ездят с рынка на рынок, авось где проскочат. А не проскочат, так тут же возле рынка за углом продадут. Желающие найдутся, если цена подешевле. Да и черт ее знает, эту радиацию, – поди разбери, что это такое! А спекулянты… Такой уж это народ проклятый, хоть бы уж скорее с ними покончили… Да вы откуда приехали, что простых вещей не знаете? – вдруг спохватился милиционер. – Откуда вы, гражданочка, а? А документик у вас есть? Паспорт есть?
Анастасия послушно достала из сумочки паспорт и протянула милиционеру.
– Так, со Свири, значит. По профессии кто будете?
– Директор сельской школы.
– А, ну вам можно в Москву ездить, забирайте ваш документик.
Анастасия хотела было поинтересоваться, а кому нельзя ездить в Москву и почему, но постеснялась: милиционер этот и так уж достаточно ее просветил. Она перехватила свою сумку в другую руку и отправилась поскорей к Наташиным ребятишкам, угощать их. Только дома она долго мыла каждую ягоду под краном. Редиску она сунула в мусорную урну еще по дороге.
Анастасия провела у Наташи несколько дней, и каждый день приносил хоть какие-то известия о Чернобыле. Больше стало появляться материалов и в газетах, правда, все больше это были сообщения о героизме тех, кто работал на ликвидации последствий аварии. О судьбе больных и вообще о жителях района аварии информации было крайне мало, и носила она явно выраженный характер умалчивания.
В доме появлялись все новые люди, интересовались, как идут поиски, иногда приносили новости. Однажды кто-то привел американца, ассистента профессора Роберта Гейла, американского специалиста по пересадкам костного мозга, работавшего в клинике Гуськовой. Американец явно осторожничал и почти ничего о чернобыльцах не рассказывал. Но зато он много говорил об опасностях ядерной войны. Диссиденты слушали его вежливо, предоставляя Анастасии задавать вопросы. Не выдержала она сама.
– Неужели вы не понимаете, что меня интересуют сегодня не предполагаемые ужасы третьей мировой войны, а положение облученных сейчас, в мирное время. Меня не надо агитировать за мир и разоружение. Я сама коммунистка, директор школы, и эти вот ваши истины каждую неделю слушаю на наших школьных политических занятиях из уст пионеров и комсомольцев. Меня интересует то, для чего вас пригласили в Москву – судьба этих и других облученных.
Американец улыбнулся, пытаясь скрыть неловкость, и вдруг заговорил совсем в другом тоне.
– Как вы думаете, для чего меня пригласили в Москву? Меня, доктора Гейла, других врачей и большого друга вашей страны Армана Хаммера? Это только для нас, врачей, чисто научный визит, но не для вашего правительства, не обольщайтесь. Наши советские коллеги могли бы справиться и без нас. В этой области они вполне на нашем уровне – такие же невежды, как и мы. Честно говоря, я вообще не уверен, что при данной форме лучевого поражения необходимы эти пересадки костного мозга. Раз уж вы, коммунистка, советский педагог, заговорили откровенно, я тоже отвечаю вам откровенностью. По моему мнению, наше пребывание здесь имеет скорее политический характер. Ваше правительство допустило эту катастрофу, а теперь пытается преподнести ее как общую беду всего человечества. Тогда им и отвечать не за что. Таинственный атом, что с него возьмешь!.. Вот почему они нас сюда вообще пустили – для собственного алиби. Мы, врачи, тоже знаем очень мало. Это здесь в Москве триста больных из Чернобыля, а сколько в Киеве? Нам не говорят. Могу лишь сказать вам, что медики должны наблюдать в течение многих лет всех, кто попал под сильное облучение в первые дни аварии. Таких людей около ста тысяч, по нашим данным. Больше я ничего не могу вам сказать.
Каждый вечер Анастасия и Наташа проводили целые часы у приемника, слушая западные станции. Сообщения их были осторожными, но чувствовалось, что говорившие в эфир сами имеют куда более тревожную информацию, чем решаются сообщить советским радиослушателям, не имеющим почти никакой. Анастасию поразило, что западным гражданам разных стран давались рекомендации о том, как вести себя в условиях повышенной радиации, чего избегать, что не употреблять в пищу. Наташа записала советы западных врачей на магнитофон, а потом они с Анастасией до утра их перепечатывали несколько раз на машинке, сменяя друг друга. Старенькая «Олимпия» Наташи брала лишь четыре копии, но за ночь они сделали десять закладок и получили сорок копий. «Вот бы видела меня сейчас Анна? – подумала Анастасия, сидя в наушниках за магнитофоном и машинкой. – Чем не диссидентка?» Но она делала эту работу лишь потому, что это было нечто практически необходимое и полезное многим людям. Никаких политических воззваний она бы печатать, конечно, не стала. «Каждый человек имеет право получить информацию, оберегающую его здоровье. В этом нет никакой политики», – говорила она себе.
Наконец, ей сказали, что, похоже, удастся устроить свидание с одним из больных чернобыльцев в клинике Гуськовой. Помогли хлопоты Наташиных друзей. Санитаркой в отделении чернобыльцев работала бабушка одного из знакомых Наташи. Она-то, пожалев «бедную учителку», разыскивающую сестру, велела передать ей, чтобы приходила в воскресную ночь, когда будет ее дежурство, – проведет и познакомит «со своими больными».
За полночь один из новых знакомых подвез Анастасию к шестой больнице. Какими-то закоулками он привел ее во двор отделения, где им добрых полчаса пришлось поджидать старушку-санитарку возле больничной помойки. Наконец она вышла из какой-то полуподвальной двери с двумя мусорными ведрами в руках.
