Владимир Сорокин - Ледяная трилогия
– Программа «Поиск» завершена. Программа «Преображение» запущена.
Сидящие за столом вскрикнули. Руки их сцепились. Сердца вспыхнули. Каждый из пяти знал, что такое программа «Преображение». Все они принимали участие в ее разработке, каждый ведал в ней своим, каждый вложил в нее свой свет и земной ум. Все ждали ее, шли к ней, жаждали и терпели сердцем. Все старались дожить до нее. Но сейчас каждый просто почувствовал ее сердцем. Сердца Рим, Шуа, Уф, Атрии и Сцэфог почувствовали сигнал, пошедший из серебристо-голубого небоскреба по всем направлениям планеты Земля:
– Преображение!
Каждый из 23 000 должен принять этот сигнал. Он должен дойти, достать каждого брата, каждую сестру. Должен коснуться их всех. В тысячах мобильных телефонах проступает слово «Преображение» на десятках языках, тысячи факсов печатают на бумаге это слово, на тысячах мониторах вспыхивает оно, молодые губы братьев прошепчут его беспомощным старикам и грудным младенцам, чьи сердца уже готовы :
– Преображение!
Десять рук сцеплены воедино, пять сердец пылают Радостью Предвкушения Главного События Братства. Сияет сердце над золотым цилиндром. Летит сигнал во все стороны Земли:
– Преображение!
А за сотни километров отсюда, в Доме на Острове медленно приоткрылись глаза Храм и Горн: уставшие сердца их возрадовались своей, тихой радостью…
Ключ
Утром в среду, вырезая 121-й ремешок, Ольга поранила себе палец, и бригадир Хорст перевел ее к старикам. Усевшись за стол в углу цеха, она стала сортировать вырезанные ремешки, складывая их в пластиковые коробки. Рядом с Ольгой сидела пожилая румынка, не говорящая по-английски; напротив – седой, трясущийся исландец, а рядом с ним – тот самый немец, Эрнст Вольф. С ним Ольга несколько раз обедала и ужинала, он был ей интересен. Когда Ольга с забинтованным пальцем оказалась в «стариковском» углу, Вольф улыбнулся ей и подмигнул как старой приятельнице. За месяц, как ей показалось, лицо его еще больше пожелтело и высохло, но держался он неизменно бодро, во всем оставаясь хладнокровным и рассудительным. Он постоянно шутил с ней на своем старомодном, выученном в заключении английском. Ольге чем-то нравился этот старик, хотя она, как и покойные родители, недолюбливала немцев. Но от Вольфа шел какой-то завораживающий покой. Его невозмутимость и обстоятельность успокаивали Ольгу, заражали ее уверенностью, которой так не хватало здесь, в бункере. За едой Вольф много порассказал ей. Она знала все о нем и почти все о Братстве Света. И самым удивительным для Ольги было то, что Вольф верил в миссию Братства, верил в 23 000, верил, что, собравшись однажды вместе, братья Света поставят точку в истории Земли и человечества. Сперва Ольга злобно смеялась над стариком, потом спорила до хрипоты. А потом – всерьез задумалась.
– Вы не понимаете, дорогая моя, насколько наша планета уникальна, – говорил ей Вольф. – Поверьте, во Вселенной нет и не было ничего подобного. Все рассуждения о братьях по разуму, о новых формах жизни на других планетах – чушь собачья. На миллиарде миллиардов планет нет и не может быть никакой жизни. Земля одна во Вселенной, она уникум. А Homo sapiens – уникум вдвойне, втройне. А если это так, то Землю надо рассматривать как аномалию, как странную планету, как лакуну в теле Вселенной.
– А может – как чудо? – возражала Ольга.
– Чудо, Ольга, это и есть аномалия. А любая аномалия во Вселенной – нарушение равновесия, разрушение порядка. Прямую можно провести через две точки, через три, через 33. А через одну точку прямую проводить нет смысла. Потому что одна точка – это всего лишь точка. Это не путь. Это не закономерность. Поэтому мы с вами, как и вся наша планета, – ошибка Вселенной. И у нас нет будущего.
– Значит, вы хотите, чтобы Земля исчезла?
– Я не против, учитывая мой возраст и мое нынешнее положение.
– И вы на стороне Братства?
– О нет, Ольга. Я не на стороне Братства.
– Почему же? Ведь, по-вашему, они стремятся исправить ошибку Вселенной.
– И они очень постараются это сделать, поверьте. Но я не на их стороне.
– Почему?
– Потому что я не умею говорить сердцем. Это во-первых. А во-вторых, они мне физиологически противны. В общем… – улыбнулся он, – считайте, что старик Вольф им просто завидует!
После этого разговора Ольга и задумалась всерьез. Лежа ночью на своей койке, она размышляла под тихое журчание кондиционера и под сопение и храп женщин:
«А вдруг это правда? Что мы вообще знаем о нашем мире? Что Земля круглая? Что после зимы обязательно наступит весна? Что человек произошел от обезьяны? Что мы умнее животных? В школе и университете мне говорили, что Вселенная бесконечна, что все произошло от Большого взрыва, от вспышки… Что-то вспыхнуло – и образовались звезды, планеты. Все верят в это. А что было до? Пустота? Почему? А кто создал Пустоту? Откуда она? Сама собой появилась? Люди верят в то, о чем лишь могут договориться… Тысячу лет назад они верили, что Земля – центр Вселенной. А еще раньше – что Земля стоит на четырех слонах… Если это Братство верит в то, что́ они хотят сделать, если они тратят на это огромные деньги, совершают преступления, похищают и убивают людей, если такая мощная корпорация всерьез занимается этим – значит, очень может быть, что все это – не бред убогих сектантов, а чистая правда. И люди действительно делятся на избранных, способных говорить сердцем, и остальной мусор. А эти избранные когда-нибудь станут лучами света, и Земля исчезнет. И мы все погибнем, как дураки…»
Ольга пыталась делиться своими мыслями с соседями по проклятому бункеру. Бьорн слушал ее внимательно, потом в свойственной ему занудливой манере опровергал опасения Ольги относительно гибели Земли. Он был уверен, что похищение людей, игры со Льдом и все сопутствующее этому – лишь вершина айсберга корпорации «LЁD», возглавляемой мощной группой интернациональных преступников, рвущихся к власти в Китае. Бьорн утверждал, что «LЁD» занимается секретными опытами, связанными с генной инженерией. Цель этих опытов – создание новой расы, стоящей на принципиально новых моральных принципах, элиты, способной возглавить такую мощную страну, как Китай, и добиться мирового господства.
– Китаю при его технологическом рывке для мирового господства не хватает только одного – новой идеологии, – убежденно говорил Бьорн, – новой не только для Китая, но и для человечества в целом.
Ольга слушала этого двухметрового выпускника физико-математического факультета, выросшего в семье шведских математиков, боготворившего теоретическую физику, хранящего дома портреты Бора, Гейзенберга и Эйнштейна, доверяющего только формулам и технологиям, мечтающего о карьере большого ученого, но по воле не зависящего от формул случая оказавшегося здесь, в бункере, где его заставили обдирать дохлых собак, и… не верила ему. Бьорн был слишком прямолинеен в своей логике, он рассуждал слишком правильно. В то время как все произошедшее с ним как бы не имело логики, было неправильным, ускользающим от логического анализа.
Но Бьорн упорно стоял на своем.
Любые рассуждения о Братстве Света он отметал сразу, не давая Ольге даже закончить свою мысль.
– Ольга, я с детства верил только в то, что подчиняется законам физики. Свет – это направленный поток фотонов. Написать формулу?
Ольга уставала от споров с ним. Ей казалось, что она натыкается на стену, которую ничем невозможно сдвинуть хотя бы на сантиметр.
– Меня учили верить только в то, что можно потрогать или осмыслить логически. То, что я не понимаю, – для меня не существует! – говорил он.
Его родители были убежденными атеистами, левонастроенной шведской научной элитой. В бурном 68-м отец примкнул к шведским маоистам, ходил в университет на лекции в желтой повязке с иероглифом «самокритика» и красной книжечкой Великого Кормчего.
Покойные родители Ольги тоже были атеистами. Они тоже учили Ольгу верить в то, что можно понять и потрогать.
– То, что не участвует в процессе товарообмена, просто не существует, – любил повторял профессор, читающий Ольге в университете курс макроэкономики.
Ольга никогда не верила ни в Бога, ни во что-то сверхъестественное. Но как еврейка она верила в судьбу. Хотя и с судьбой было не так все просто.
– Судьба ведет по-своему, – говорила мать. – Надо чувствовать свою судьбу, верить в нее, не спугнуть ее.
Отец тоже что-то бормотал по поводу «силы рока». Но в целом вопрос оставался темным.
«Те миллионы евреев, что погибли в концлагерях, тоже верили в судьбу, верили в Бога, – думала Ольга. – Ну и что? Судьба отвернулась от них, Бог не помог. Значит, надо верить только в свои силы и надеяться только на себя».
Теперь же, став жертвой непонятного Братства, потеряв родителей и оказавшись в зловещем бункере, Ольга потеряла веру в себя. За два последних месяца она поняла: есть что-то, что больше ее, сильнее ее воли.
