Ольга Покровская - Булочник и Весна
– Там же, где и ты. Во грехах! – бойко отозвалась Ирина и пошла прямиком к машине – закинуть Мишин рюкзак. – Чемодан на крыльце! – обронила она не поворачивая головы.
Тузин потрясённо вошёл в калитку и двинулся к дому. Когда он достаточно отдалился, Ирина шепнула:
– Костя, не уезжайте пока, подождите пять минут! Я сейчас провожу Мишу и зайду. У меня к вам дело!
Я пошёл в сторону дома и, не дойдя до калитки, сел на Колину лавочку. Над головой моей синицы нахваливали синий и золотой день. И как-то вдруг всё сдвинулось в сознании от их голосов. И берёзовый дым, и звон, и Николай Андреич с его худым и холодным рукопожатием, и рыжая чудачка, которая придёт сейчас и начнёт меня мучить своей досадной любовью к Пете, и Илья, и моё теперь уже несомненное примирение с Кириллом, и Лизино счастье с кошкой, и даже гнусная, но столько раз облегчавшая мне одиночество сигарета – всё это были дары, которых не заметит только полный болван. Я был осыпан дарами! Со всех сторон меня обступил желанный Замысел, исполнению которого никак не могли помешать мелочи вроде закрытой булочной.
От сладостного помрачения меня разбудил хруст шин. Мимо проползла машина с Туз иным за рулём и Мишей на заднем сиденье. Я помахал им.
А минуту спустя к лавочке подошла Ирина. Она с трудом ковыляла в сапожках на каблуках, но держала обновлённую голову гордо. Я встал ей навстречу. Её лицо было в слюде подмёрзших слёз.
– Ну вот – отдала сына! Вольна, как ветер! – сказала Ирина и, оскользнувшись, схватила меня за локоть. – Мы сейчас встречаемся с Петей, – выравнивая сбившееся дыхание, проговорила она. – Он тут будет по каким-то строительным делам, в городке. Хотел заехать за мной, но я не велела. Нет, это было бы лишнее. Мы просто по-дружески пересечёмся. Он хотел что-то рассказать по поводу работы для меня, куда бы мне можно пристроиться… – она отвела тревожный взгляд к лесу и быстро прибавила: – Я сегодня, может быть, не вернусь. Может быть, в Горенки поеду, не знаю… – и, расстегнув сумочку, достала ключи. – Вот! Пожалуйста, Костя, можно вас попросить? Тишка на кухне, дверь в зимний сад открыта, там у него вода, еда, всё. Васька, наоборот, в доме. Там тоже у неё всё есть. Вы, пожалуйста, проведывайте их, если вам не трудно. Я вам буду звонить.
Всё это она проговорила, глядя мимо меня – на резко синий под солнцем лес и небо с проплывающими по нему белыми рубашками Тузина.
Слабая надежда появилась у меня: раз Петя договорился с Ириной, может, у него всё не так плохо? Может, зря я решил, что у Пажкова к нам – общий счёт?
Я взял ключи и спросил, не подбросить ли мне её до города? Всё равно я сейчас еду.
Ирина задумалась на мгновение и решительно возразила:
– Нет, я сама. Поеду на автобусе, как независимый человек. А там, может, что-нибудь и переменится?
Она простилась со мной улыбкой и зашагала к дороге. Новую оранжевую её голову растрепал ветерок. Отойдя на несколько шагов, Ирина обернулась:
– А Миша сегодня ночью летит! Вроде бы погоду хорошую обещают, ясно. Как вы думаете, всё будет в порядке?
– Сто пудов!
– Я тоже надеюсь – может быть, ничего? Господи помилуй! И пусть грехи мои не перейдут!.. Пусть все будут живы! – сказав так, Ирина перекрестила окрестность, небо с белыми облачками, а заодно, в порыве благословляющей щедрости, – и меня.
Я остался докурить, а она двинулась по раскуроченной дороге вниз. На колдобине у неё опять подвернулся каблук. Сумочка слетела с плеча на локоть, но Ирина устояла и с удвоенной осторожностью поковыляла к остановке автобуса. Сердце моё дрогнуло. Я сгонял в бытовку за документами, выехал и, подхватив её на подступах к Отраднову, принудительно довёз до городка.На расчищенной площадке у булочной, где, как обычно, я запарковал машину, стоял дух запустения. То есть вроде бы всё было в порядке – пахло солнцем, снегом, самую малость – бензином. Недоставало только хлеба. Его тёплый ветер исчез. Я отпер дверь и вошёл в холодный коридор. Слева кабинет, справа пекарня – всё заперто, глухо. Созерцая этот булочный склеп, я уже подумывал, не сбежать ли, как вдруг у меня на мобильном заиграл Петин звонок. Я обрадовался ему как шансу на освобождение.
– Здравствуй, брат! Ты в деревне? Или в булочной? – спросил он очень ровно, без эмоций.
– В том, что было булочной, пока ты не стал пить с ворами! – ответил я от души.
Он перемолчал мою реплику и продолжил:
– У меня к тебе просьба. К парковке у перехода, там, где «Макдоналдс», должна подойти Ирина…
– Да она уж там давно – я её подвёз! А ты-то где шляешься?
– Так вот, ты послушай… – терпеливо продолжал он. – Съезди за ней и отвези в деревню. Очень тебя прошу!
Я помолчал и спросил:
– Петь, что?
– Да ничего для тебя неожиданного. Утром звонит секретарь, вызывает срочно в офис. Ну пришёл, а мне – приказ об увольнении. До Пажкова дозвониться пока не смог. В общем, съезди за Ириной, прошу тебя.
– А сам почему не хочешь?
– Мне надо выяснить. Неужели непонятно? – сказал он, слегка раздражаясь.
– Петрович, всяко бы лучше…
– Ты что, дурак? Я не могу к ней в таком виде явиться! – сорвавшись, заорал он, впрочем, сразу утих. – Приеду вечером. Или завтра. Я ей сейчас позвоню, скажу, чтоб она тебя подождала. Ты там её успокой. Скажи, что считаешь нужным…
– А сам куда?
– Куда! Ловить Михал Глебыча!На шоссе, отойдя немного от перехода и прибившись к уличным столам «Макдоналдса», оранжевая Ирина глотала шоссейную муть.
– Значит, это бесы меня водят! – сказала она, когда я, смягчая, где можно, объяснил ей Петины обстоятельства. – Ох, давайте сядем!..
Она опустилась за железный столик и, обхватив себя за плечи, ссутулилась. Подстриженные волосы дымились растрёпанно, узел шёлкового платка съехал на плечо. За какие-то минуты трезвость, сокрушение и мрак овладели ею.
Я сидел напротив, курил и слушал рёв шоссе, диким оркестром лёгший под Иринин солирующий голосок.
– Бесы водят меня! – повторяла она, чуть покачиваясь. – Мишу отпустила. Ребёнка моего без меня – на самолёт! – и, встрепенувшись, положила ладонь на рукав моей куртки. – Костя, миленький, а вам не надо сегодня в Москву? Вы отвезли бы меня! Отвезите, я вас прошу! Мне очень надо! Хоть на самолёт его провожу!
Я ничего не мог поделать с её умоляющим взглядом – «зелёный шум», талый лёд, и вот-вот уж польются слёзы. Конечно, у Майи совсем другие глаза. Но, видно, есть у меня что-то вроде долгового обязательства в отношении женщин с детьми. Я сказал:
– Ладно, поехали.
– Ах нет, не надо! – тут же передумала она. – Не надо. Там всё в порядке. Я взрослею. Взрослею, беру себя в руки… – и приложила пальцы к вискам. – Отвезите меня домой!Довезя Ирину до калитки, я загнал машину в ворота и, в нелепой надежде встретить Пажкова, спустился с холма. Горели солнцем сваи лыжных подъёмников, купол аквапарка, кое-где обсыпанный снегом, сверкал бриллиантово, а внутри уже бурлила вовсю зелёная вода. Я не стал прорываться на территорию, тем более что пажковской машины не было на стоянке. Да и что бы ей делать здесь? Проект почти закончен, на очереди десятки других.
Подчиняясь направлению дороги, я двинулся к монастырю и, свернув на снеговую тропу, через арку в крепостной стене, мимо хозяйственных построек, подошёл к храму. Я раньше не особенно разглядывал его – церковь как церковь. А теперь поднял голову и увидел на внешних стенах стёртые фрески. Может быть, такой же Илья, как наш, в незапамятные времена работал над ними. Эта мысль меня увлекла. Я стоял, задрав голову, и чувствовал, что моя жизнь стала на несколько веков длиннее.
А затем поднялся на крыльцо и, отворив по очереди две тугие двери, оказался в полумраке внутреннего помещения. Густо пахло цементом, краской, бог ещё знает чем. Ильи видно не было. Наконец я разглядел его в алтаре – он словно растворялся в напитанном побелкой воздухе. А на стенах уже зацветало что-то нежное, яркое – проступающие из вечности фигуры в хитонах!
Я смотрел на выглянувшие в дольний мир лики святых, на их живые, струящиеся одежды и позы и понимал, что Илья уже не укроется в благодати безвестности. Маленькая судьба, внутри которой он блуждал безмятежно, порисовывал да постукивал молотком, закончилась. Вечно теперь на лесах, в колоколе сырого храма, он будет тратить себя, как краску.
– А похоже чем-то на акварель! – сказал Илья, заметив меня. – Краска слоями!
В последние месяцы он не приветствовал меня при встрече. В том смысле, что без разлуки незачем и здороваться. Как будто каким-то краем между нами беспрерывно тёк разговор. Я видел – сомнения оставили его. Он был весь, с головой и сердцем, погружён в эти «слои». На шее у него висели наушники.
– Петя подарил! – объяснил он, выйдя со мной на пару минут – подышать. – Вот слушаю – Рахманинов «Всенощное бдение». Так мне нравится! А то я с Димой всё ругаюсь и думаю потом не о том. А тут включил – и хорошо.
– Ну как Архангелу Михаилу «лик» пажковский пошёл?
