Инна Тронина - Дух неправды
– Дурак, в общагу прёшься, да? – Таня свистнула собаке и снова зашептала: – Хоть бы Катьку дождался и спросил! Ты ведь замочил сынка очень крутого предка! Это тебе не пэтэушники с окраин, которые только пиво сосут и слэм[40] танцуют. Катькин падонок про эту банду знает, там почти все с Рублёвки! Антифа так и обалдели, что Фюрера замочили, а потом испугались. Могут на них подумать и всех повязать. Теперь твоё табло[41] по всем каналам! Особо опасный преступник, детишек кушает! Короче, смойся подальше отсюда. Клёво, что я с Джеком вышла и тебя застукала.
Таня смотрела на меня сквозь контактные линзы со звёздочками и поправляла на руке повязку с бутафорской кровью. Вчера в ресторане она объяснила, что это в их среде модно – как будто резала вены.
– Я в том, точечном доме живу! – она показала в сторону. – Флэт есть? Квартира?
– Я не буду скрываться! Ты же видела, как всё было. Не знаешь, что с другими? С Викой, с Леной? Сергея били очень…
– Да я бы его вообще убила! – вдруг зло сказала Таня. – Нас вчера в ментовке допрашивали, недавно только отпустили. Я ментам сказала, что несовершеннолетняя, да и убежала почти сразу – на помощь звать. А те трое подписали знаешь какой протоколъчик? «Фашики» никого не трогали – раз. Вы с Ганиным их оскорбили первые – два! Ты применил запрещённый приёмчик – три! Они-то не знали, что ты убиваешь людей энергией! Вроде решил остальным показать, что такое возможно, и спровоцировал драку. Паровозиком пойдёшь, если поймают. Ганину и девчонкам не в кайф конфликтовать с рублёвскими, сам понимаешь. На них не надейся, им лишь бы самим выскочить, а моё слово ничего не стоит. Пока темно, может, ещё пройдёшь, а потом точно остановят. Если повезёт, найдёшь, куда заплыть на время, хоть Новый год встретить. А потом родакам звони – пусть выручают. Ведь и те, кто на вашу драку из окон пялился, подтвердили, что ты всех бил. Катькин парень из антифа просил передать, что хороший адвокат потребуется. Даже если присяжные будут судить, придётся хреново. Своих у нас всегда пожалеют, даже если они и скины…
Я слушал её и не верил, что всё происходит на самом деле. Я, как истинный индиец, с рождения любил всё живое. Не только родителей, брата и сестру, не только родственников и друзей. Я любил солнце и звезды, ветер и дождь, землю и камни. Я любил так же естественно и незаметно для себя, как дышал, и думал, что иначе нельзя. И я любил Вику даже сейчас, несмотря на то, что произошло. У нас принято перед свадьбой составлять гороскопы. И хотя наш союз астрологи сочли нежелательным, я упросил родителей проигнорировать их. Несмотря на внешнюю мягкость, я всегда добивался желаемого. Переубедить меня не могли даже мать с отцом. Да, я склонялся перед их авторитетом, но думал всё равно по-своему. И сейчас, кажется, пожалел об этом.
Таню кто-то окликнул, и она убежала. Во двор въехала милицейская машина, и я в панике бросился к автобусной остановке, решив, что меня хотят арестовать. Но, похоже, час ещё не пришёл, и машина завернула за угол Катиного дома. Я с бега перешёл на шаг и искренне порадовался, что всегда носил с собой документы, которые и теперь были при мне. Осталось только решить, куда лучше всего направиться.
Подошёл автобус, почти пустой. Я поднялся в салон. До станции метро нужно было проехать одну остановку, а пройти её пешком я не мог. Тупо смотрел в забрызганное тёмное стекло закрытой двери, но видел там не своё собственное лицо, а вскинутые руки бритоголовых, чёрные дырки их ртов и налитые кровью глаза. Отсвет фонаря упал на стекло, и я зажмурился, представив, чем вчера могло бы всё закончиться. Но теперь ищут меня, а не их. Странно, что одно и то же событие можно так по-разному истолковать. Своим преступлением я перечеркнул преступления «наци», и смысл встал с ног на голову.
Когда выходил у станции метро «Академическая», уже точно знал, куда поеду. И если Михаил Печерский не на гастролях, а в Москве, я спасён. Миша примет меня всегда и везде, как принял бы Лала и любого родственника дади Кальпаны. Ведь благодаря ей мог теперь снимать апартаменты в отеле «Пекин», а не мотался с гитарой по поездам и харчевням. Мобильник был при мне, но я боялся звонить. На пересадке у Китай-города мне встретился милиционер, один вид которого привёл меня в ужас. Народу было мало, затеряться в толпе я не мог. На моё счастье, он заметил нескольких азиатов, судя по всему, гастарбайтеров, и направился в их сторону. Я вскочил в подъехавший поезд, из которого вышел на «Пушкинской». И мне показалось очень странным, что станция с таким названием находится в том же городе, где нас вчера били. А потом вздрогнув, представил, что они избили бы и Пушкина, повстречайся он этой элитной банде в черёмушкинском дворе…
Швейцар у входа в «Пекин» меня обрадовал. Сказал, что господин Печерский вернулся с гастролей по Южной Америке два дня назад, а сейчас спит, потому что вечером много играл на бильярде. Разбудить он просил часов в двенадцать дня, а раньше не беспокоить. Я отошёл к киоску, купил газету и уселся в холле гостиницы на диван, закрыв лицо печатным листом. Попробовал прочитать несколько строк и с ужасом понял, что забыл русский язык. Успокоив себя тем, что Михаил знает английский, я представил себе его лицо, вызвал образ и мысленно попросил его проснуться побыстрее, встать и спуститься в холл. Я так страстно умолял его поскорее увести меня в номер, спасти хоть на время от преследования и выслушать, что не особенно удивился, когда через полчаса Печерский появился в холле. Он подошёл к тому же киоску, где я недавно купил газету. Тогда я приблизился к нему, встал рядом и тронул за плечо. Он обернулся и не поверил своим глазам.
– Санкар! Откуда ты взялся? Представляешь – снился всю ночь сегодня! Напролёт! Не такой, как сейчас, а маленький, шестилетка. Хорошенький, как кукла, в клетчатом пиджачке и с галстуком. Волосы у тебя были длинные, до плеч, и глаза огромные. Ты плакал и звал меня. А утром я проснулся от тоски. Захотелось то ли выпить, то ли полистать глянцевый журнал. Я вышел, чтобы купить его, а тут ты. Ну, пойдём ко мне. Расскажешь, что случилось, как живёшь…
* * *Опершись ладонями на подоконник, Райдер Миррен наблюдал как в банкетном зале гости увлечённо едят со своих тарелочек. Через три стрельчатых окна, распахнутых во вьюжную январскую ночь, пирующих было видно, как на ладони. Кое-кто не пользовался тарелочками, хватал лакомства руками, заталкивал в рот, жевал, а потом снова бежал, к сластям и самоварам. В самом дворике не осталось никого, кроме трёх снежных баб и украшенной ёлки. Упившийся пожилой мужчина в смокинге разгуливал между снеговиками и ёлкой, кланялся им, расшаркивался. Потом снова, описав петлю, возвращался назад. Миррен приоткрыл окно и глубоко вдохнул.
– Извините… – Господин с «бабочкой» задев плечом хвойную ветку, с шарами и гирляндами. – Прошу прощения! Неловко получается, понимаю, с-сударыня… Прекрасно понимаю всё свинство своего положения и стыжусь! Поверьте мне – стыжусь! Имейте сострадание, мадам! – сказал мужчина теперь уже снежной бабе. – Выпил немного больше, чем дозволено, и вот… Вы танцуете бальные танцы, мадам? А ваша доченька? – Он поклонился другому снеговику, поменьше. – Молчите? Да, я смешон и стар, но всё-таки пока способен удивить женщину, потому что лечился у лучших специалистов!
Райдер Миррен знал русский хорошо, но не афишировал это. Сейчас он понял всё. Обернулся и увидел, что Санкар, подойдя близко и прищурившись, рассматривает картину Марины Печерской – одну из многих, украшавших виллу. На картине, навеянной посещением горы Моисея в Египте, багровое солнце поднималось из-за горизонта. Кроме него на полотне, по сути, ничего и не было, но почему-то именно оно привлекало всеобщее внимание. Польщённая художница охотно рассказывала, как они с мужем и дочкой взбирались на легендарную гору в одном караване с туристами, проводниками, бедуинами[42] и верблюдами.
Санкар заметил, что Миррен смотрит на него, и быстро подошёл.
– Вы сомневаетесь? – Он облизал пересохшие от жара губы. – Всё было именно так. Я даже не пытался выгораживать себя, сэр.
– Я в этом не сомневаюсь. – Миррен смотрел спокойно, даже равнодушно. Потом опустил веки и похлопал юношу по плечу. – Похоже, дружище, что ваше положение незавидное. Превышение пределов необходимой обороны – такую статью могут вам вменить запросто. Слишком расплывчатая формулировка, и это очень удобно. Как определить во время драки, что выше, а что ниже предела? Это в Индии вы – брахман, а здесь… – Миррен осёкся и понизил голос. – Скины вам объяснили позавчера, кто вы здесь. Чурбан – и всё. Чернозадый. Кстати, хороший адвокат вряд ли поможет. Он вам необходим, но всё-таки лучше всего предварительно укрыться в посольстве. Если, конечно, вас не перехватят по дороге туда, что очень возможно. Ведь банда состояла из «золотой молодёжи», у которой имеются любящие родственники. Они не пожалеют денег, чтобы найти; задержать и осудить вас. Не получится посадить по закону – расправятся во внесудебном порядке. И ваши родители опечалятся куда сильнее, чем теперь. То, что семья богата, лишь распалит аппетиты коррумпированных чиновников. Возможен международный скандал. Если вас удастся вытащить из тюрьмы, хорошо. Но, вполне возможно, длинные руки пострадавших дотянутся до вас за решёткой. Объявят о вашем самоубийстве – и дело с концом. Я весьма сожалею, но жить и учиться в Москве вам не придётся. Не нужно искушать судьбу, Санкар Никкам. Вы – индиец. Знаете, что такое касты. Только у вас в стране их много, а здесь – три. Правящий класс, силовики и быдло. Силовики защищают правителей от быдла. Защищают не во время бунтов, которых тут почему-то нет. Они просто обеспечивают для элиты возможность жить, как в раю, ездить по пустым улицам, безоглядно тратить деньги, говорить и делать всё, что вздумается. Нижестоящий всегда виноват даже если его убьют, раздавят на дороге, случайно застрелят во время облавы. Исполняя завещание Кальпаны Бхандари, вы приехали сюда с открытым сердцем, веря только в добро. И ни она, ни вы не виноваты в том, что индийский брахман здесь тоже считается быдлом. Простите, Санкар, но это именно так. И потому вам ни в коем случае нельзя сдаваться властям, стараться доказать свою правоту. Вам остаётся одно – бежать из России. Не людям спорить с богами. Так сложилась ваша судьба. Иного выхода нет. Не считайте себя обманщиком, Санкар. Кальпана Рани сказала бы вам сейчас то же самое, что я. Кто знает, а вдруг она сейчас вещает моими устами? – предположил Миррен, и Санкар уставился на него, как безумный. – Вас уничтожат, если вы останетесь здесь, раньше или позже. И никто не защитит. Вас предали все, включая друзей и невесту…
