Вацлав Михальский - Собрание сочинений в десяти томах. Том десятый. Адам – первый человек. Первая книга рассказов. Рассказы. Статьи
А тем временем курица в медной кастрюле вскипела, и всю нашу комнату стал наполнять вкусный запах куриного бульона.
XIВ доме было тепло, вкусно пахло куриным бульоном, в который тетя Мотя положила, кроме двух больших луковиц, срезанных плоскими кружками с корня и с вершка, очищенных только от первого слоя шелухи, а от второго и от третьего неочищенных для того, чтобы у бульона был красивый золотистый цвет; кроме морковки, добавила еще и корешки петрушки и укропа и даже лавровый лист, который когда-то достал дед Адам, кажется, через самого Франца… Запах в доме стоял изумительный.
– Я как старые времена вспомнила, – потянув носом воздух, с улыбкой сказала Бабук, и ее большие темно-карие глаза сияли при этом, как у юной девушки.
Тетя Клава давно порезала тонко раскатанные круги теста на узкие полоски вдоль, а потом несколько раз поперек, и теперь лапша подсыхала.
– Она обязательно должна подсохнуть, – сказала про лапшу тетя Клава. – А тем более курицу рано вынимать. Ты, Моть, воды долей, и пусть доваривается до мягка.
Тетя Мотя долила в кастрюлю воды. Я давно обратил внимание, что бабушки прислушиваются к советам друг друга, только теперь я понимаю, какая большая житейская мудрость и сколько такта было в этом.
Оба наших окна плотно запотели, и я протер в одном из них кружок, чтобы увидеть, что там – на дворе. Во дворе было серо и пустынно, сильный ветер пригибал вдоль канавы кусты цикория, с которых давно облетели белые улитки. Я понял, что во дворе мне делать нечего, подошел ко второму окну и нарисовал на стекле круглую мордочку, с круглыми глазами и широким ртом – длинной черточкой, подумал и еще пририсовал лопоухие уши.
К середине дня явились из города Ада и тетя Нюся.
– Как у вас вкусно пахнет! – радостно воскликнула озябшая тетя Нюся, подходя к плите и грея над ней руки.
– Ласка, – коротко сказала тетя Мотя и добавила, обращаясь к тете Клаве: – Так я курицу вынаю?
– Вынимай, а я лапшу буду кидать, она совсем сухонькая.
Прежде чем вынимать курицу, тетя Мотя вынула и выбросила в ведро обе луковицы. Вынула морковку, порезала ее на тонкие кусочки и положила обратно в бульон. Потом она вынула из кастрюли на большое блюдо куски курятины.
– Засыпай лапшу, Клань, – скомандовала тетя Мотя.
Мой дед Адам возился у себя за ширмой из куска брезента, наверное, снимал сапоги и надевал чувяки.
– Тебе помочь? – спросила деда тетя Нюся.
– Спасибо, не надо, – отвечал дед из-за ширмы.
– Лапша поднялась, всплыла, все готово, – объявила тетя Клава.
Первым мыть руки вышел к умывальнику мой дед Адам в мягких чувяках. Тетя Нюся не разрешала ему ходить по дому в сапогах, чтобы он не выбивал наш земляной пол, который она подмазывала каждую неделю. Потом пошли к умывальнику Бабук, за ней тетя Нюся, тетя Клава, тетя Мотя и, наконец, я. Мыть руки перед обедом было заведено у нас строго-настрого. Завела этот обычай Бабук и неукоснительно следила за его исполнением. Не зря она столько лет проработала старшей гувернанткой в доме у грека-миллионера Сократа Демантиди, правила хорошего тона были у нее, что называется, в крови.
На тот момент я и понятия не имел, кем работала Бабук, у какого миллионера? Я и не знал, кто такие миллионеры. Не знал, откуда взялась тетя Нюся. Как мой дед Адам стал автомобильным механиком? Откуда взялись тетя Мотя и тетя Клава? Все это были для меня такие же безответные вопросы, как, почему восходит и заходит солнце? Почему в ночном небе загораются звезды? Почему белая кобыла Сильва родила гнедого жеребенка? Да я, собственно, особенно и не задавался всеми этими вопросами, а о некоторых из них вообще не знал, что они существуют.
В большом медном блюде источали ароматный пар куски курицы. Тетя Мотя разливала лапшу по тарелкам: сначала деду, потом Бабук, затем тете Нюсе, тете Клаве, мне и в последнюю очередь себе.
– Грех под такую еду не выпить, – сказала тетя Нюся, ставя на стол возле деда початую бутылку водки, подала стопку деду, потом Бабук, тете Клаве, тете Моте и в последнюю очередь взяла себе.
Умение моих бабушек хорошо готовить и их навыки потом очень пригодились мне в археологических экспедициях. Когда в поле бывали у нас дни рождения или другие празднества, я объявлял себя шеф-поваром и готовил к торжественному столу все сам, конечно, с помощницами, от которых у меня отбою не было, хотя я вырос и не такой красивый, и не такой энергичный, и не такой ловкий, как любимец женщин мой дед Адам.
Дед разлил водку по стопкам и, поднимая свою, сказал:
– Ласка молодец. Ничего: в одном месте убудет, в другом прибудет.
Все они дружно чокнулись и выпили горькую водку. Я им не завидовал, потому что один раз уже пробовал эту противную водку, еле-еле отплевался.
Бабук приучила всех есть за столом бесшумно, и слышалось только легкое постукивание ложек о наши старенькие, выщербленные кое-где по краям глубокие тарелки.
Дед выпил вторую рюмку, за ней третью, тогда как все бабушки ограничились одной.
Все бабушки разрумянились, но особенно Бабук, а ее сияющие глаза разгорелись так ярко, что даже мне было понятно, что она не прочь выпить еще стопку, но сдерживает себя изо всех сил.
Доев лапшу в золотистом бульоне, все обратили пристальное внимание на куски курятины в медном блюде. Тетя Нюся хотела подать к столу наши гнутые алюминиевые вилки, но Бабук остановила ее:
– Птицу едят руками.
Есть руками я обожал, такой поворот дела мне очень понравился.
– Тебе белое мясо? – спросила меня тетя Нюся.
– Ага, – ответил я, и она дала мне большой кусок нежного белого мяса.
– Если кто не любит шкуру, отдавайте мне, – сказала тетя Клава.
Может быть, кто-то из нас тоже любил куриную шкуру, но все отдали ее тете Клаве.
– Сегодня мы много ходили, зато назад приехали, – сказал мой дед Адам, аккуратно обгладывая куриную косточку. – Вот кончится война, вернут нам машины, тогда опять будем ездить каждый день.
– А на чем ты сегодня приехал? – удивленно спросил я деда.
– На полуторке Заготзерно, завтра надо отогнать.
– Канадка кончилась, – сказала тетя Клава, – я даже этот бумажный мешок сожгла, в котором она была.
– Ничего, – сказал дед, – Франц кукурузной муки дал. Посплю, и будем разгружать.
– Ой, мамалыги наварим! – всплеснула руками тетя Мотя, знавшая толк в мамалыге.
Дед пошел спать за ширму. Тетя Мотя и тетя Клава в четыре руки быстренько помыли и вытерли посуду, убрали все со стола и вытерли его сначала мокрой, а потом сухой тряпкой. Самовар решили пока не ставить.
Бабук отсела к окошку с намерением распустить только что связанную жилетку точь-в-точь на деда.
– Мария Федоровна, да подождите распускать такую красоту, – остановила ее тетя Клава, – дайте хоть часок на нее полюбоваться.
Бабук польщенно улыбнулась и отложила жилетку в сторону.
– А можно я кости Джи отнесу? – спросил я тетю Нюсю.
– Нет. Собакам трубчатые куриные кости нельзя, они могут горло поранить, – сказала тетя Нюся и выбросила кости в мусорное ведро под крышкой.
Играть днем в солдатиков я не любил, идти на холодный ветер во двор не хотелось. Тогда я протер в запотевшем стекле окошка круг пошире и стал смотреть, что там происходит по ту сторону стекла. А там, оказывается, кое-что происходило. Во-первых, около конторы стояла бортовая полуторка с чем-то, прикрытым брезентом в кузове. Во-вторых, около машины сидел Джи и совсем недалеко ходил дедушка Дадав в длинном чабанском тулупе, в котором ему любой ветер был не страшен. Я понял, что дедушка Дадав посадил Джи охранять машину. Дедушка Дадав работал в конторе старшим сторожем, у него было под началом еще два сторожа помоложе, и они втроем, по очереди, конечно, вместе с Джи охраняли Центральную усадьбу. На ночь дежурному сторожу выдавалась охотничья двустволка.
Когда мы встречались с дедушкой Дадавом, он всегда гладил меня по голове и говорил, улыбаясь, «коп якши баранчук», что значит «хороший мальчик».
Вдруг в нашу дверь громко и требовательно постучали. Я первый бросился открывать, но тетя Клава стояла ближе к двери и опередила меня.
Напуская в дом холода, вошли один за другим два дядьки милиционера в шинелях, молоденькая доярка Зейнаб и счетовод Муслим в неизменной кепке-шестиклинке.
– Клава, дверь притяни как следует, а то не идут, а возом едут, – велела тетя Нюся.
Тетя Клава плотно прикрыла дверь.
– Где хозяин? – окидывая взглядом всю нашу компанию, спросил невысокого роста голубоглазый коренастый милиционер с лейтенантскими погонами на плечах шинели.
Второй милиционер – гораздо моложе первого, черноглазый, в шинели, болтавшейся на нем, как на вешалке, – был явно смущен стольким количеством женщин в комнате и, оглядывая наше жилище, невольно не забывал бросать жадные взгляды и на красивую Зейнаб.
– Где хозяин? – повышая басовитый голос, повторил лейтенант.
