Таньчо Иванса - НеСказки о людях, случившихся на моем пути (сборник)
– Разве такое бывает? – ужаснулась Грета.
– Все бывает, – кивнул Карл. – Не со всеми, это да. Ну так вот. Я в этом месте родился и был таким же.
Грета посмотрела на Карла с почти суеверным ужасом, но промолчала. История будет продолжаться, чего зря слова по воздуху рассыпать, не соберешь ведь потом.
– Я там родился, – подтвердил Карл, качая головой в такт своим мыслям. – И история будет на этот раз обо мне, а не о каких-то чужих людях.
О себе – это серьезно, – подумала Грета, – О себе – это значит о самом важном.
– Ну да, – рассмеялся Карл в тон ее мыслям, – нельзя доверять такое важное дело как рассказывание историй о себе чужим людям, так что я уж как-нибудь сам.
Потом Историк вдруг стал сокрушительно серьезным и продолжил:
– Вся беда моих соотечественников в том, что они забыли самое главное. А я вспомнил. Но я буду рассказывать по порядку, так что для того, чтобы узнать «ТО САМОЕ ГЛАВНОЕ», тебе придется держать носик по ветру и не пропускать ни одного моего слова.
Грета серьезно кивнула, уткнувшись взглядом в подошвы своих туфелек, а потом развернулась к Карлу и рассмеялась – он так хитро улыбался. Ей сразу стало ясно: он не то, чтобы шутит, но и всерьез полагать, что она это САМОЕ ГЛАВНОЕ тоже забыла, не стал.
– Я был простым столичным студентом. В меру голодным, в меру ленивым, в меру образованным (образование – это не то, что можно получить в Университете, вот сколиоз – пожалуйста). Пылился в библиотеках, болтался по улицам, воровал круассаны у мечтательного сына булочника недалеко от съемной квартиры и не верил, что будет когда-нибудь окончание всему этому. Что придется применять полученные знания на практике и все такое. Время было тяжелое. Впрочем, легкого времени не бывает вообще, случается только что человек, паря на новоприобретенных крыльях не замечает того, с какой силой каждый прожитый час тянет его назад, к земле. В землю. Так я раньше думал и до сих пор, в глубине меня живет этот милый меланхоличный студент, который думает так же. К счастью, он – это уже не я.
Но история не об этом. Истории о времени коварны, лучше их рассказывать, когда времени либо вечность, либо его нет вообще, а так – беду накликать можно. Не будем.
Случилось так, что я влюбился. Да так «удачно», что всем вокруг, не исключая меня, сразу стало ясно: чувства мои, во-первых – безответны и, во-вторых – невозможны в силу социального статуса, финансового положения и всего того, из-за чего не возможны могут быть чувства между двумя людьми в том месте, где я родился.
Ты, Грета, не удивляйся, окружающий мир всегда похож на людей, которые в нем живут. В том мире люди полны противоречий, страхов и пребывают в полной уверенности, что скоро умрут и все закончиться, а значит сейчас, с одной стороны, можно все, иначе больше все равно нигде и никогда, а с другой стороны – все суета сует и все бесполезно. На фоне этого почему-то главное и второстепенное перевернуты с ног на голову, а значение имеет то, что вообще не должно бы значения иметь.
Я все понимал. Все-таки был не дурак. Поэтому даже не попытался спасти положение и попросить руки своей возлюбленной у ее высокопоставленного батюшки. Даже ей о своих чувствах не соизволил сообщить. Вот какой умный был. А уж смелый…
Карл смеется. Но Грете почему-то не до смеха – это ж что ж за место-то такое, люди добрые?..
Мучился-мучился… месяца три… и пошел топиться с тоски. Да-да, не смотри на меня так, милая, в моем мире это привычный способ излечения от любовной хвори.
Но летя с двадцатиметровой высоты, отделяющей перила моста и тонкую корочку декабрьского льда, разукрасившую реку причудливыми узорами, я понял, что вот здесь и сейчас умирать не хочу. И не просто «не хочу», а «НЕХОЧУНЕБУДУ!». То есть я не испугался, не сошел скоропостижно с ума за считанные доли секунды полета, а с чувством глубоко ослиного упрямства принял решение не умирать. И одновременно поверил, что раз не хочу, значит, и не буду. Такая ясность мышления, не поверишь, случилась со мной за две секунды до смерти…до сих пор удивляюсь…
И я не умер; вместо этого погрузился в ледяную воду, беззвучно взвыв от ее прикосновения к коже. Ее морозный поток беспощадно хлынул в легкие. Наверное, у меня должно было остановиться сердце в этот момент, но оно выдержало. Секунда обжигающего холода сменилась секундой невероятного жара, следующей стадией должны были стать судороги и смерть. Я потерял сознание и последней моей мыслью была: «Господи, сделай так, чтобы в Раю было теплее!».
Очнулся я жара. Сухость во рту, знойная пелена на глазах, горячий воздух, пробивающий себе путь к легким, медленно иссушая внутренности. Мне было больно дышать; еще не открыв глаз, я понял, что, кажется, избежал незавидной участи утонуть в ледяной воде. Идею, что я попал в Рай, о котором так просил перед тем, как потерять сознание, я откинул в зародыше.
В моем мире люди не верят в чудеса; хотя то, что я остался жив, противоречило этому неверию. С идеями всегда так – не успеют родиться, как уже чему-то противоречат. Скажу тебе по секрету, Грета, нужно выбирать то противоречие, которое тебе здесь и сейчас удобно считать истиной, иные – принимать как противовес, что еще с ними делать.
Полушубок, в котором я собирался тонуть и сапог, один из двух все еще были на мне. Сухие как трава в степи. То есть я успел высохнуть, и мне было что снять с себя ввиду перемены климата, что не могло меня как «новорожденного» не радовать. Вот что меня действительно огорчало – я не мог со стопроцентной уверенностью утверждать умер я или живой. Ощущения вопили о втором, а логика и здравый смысл – о первом. И я решил доверять телу. В конце концов, разум подводит нас всю жизнь время от времени и его можно лишиться, а тела лишиться проблематично и подводит оно нас по большому счету раз в жизни.
И тогда я открыл глаза. Воздух тек перед моим взором как апельсиновый кисель, песок путался в волосах и ресницах, а пустынные бесконечно-желтые песчаные дюны окружали со всех сторон.
Я оказался в пустыне. Хотел тепла – получите-распишитесь, называется. К слову сказать, несмотря на чудесное избавление, в Бога я не уверовал, как многие на моем месте. Обошлось.
Я решил не огорчаться раньше времени, вдруг люди где-нибудь недалеко, а лучшим лекарством от навязчивых мыслей о смерти посчитал медленные размеренные вдохи-выдохи и путь из пункта икс в пункт игрек.
В сказках на этом месте принято говорить: «Долго ли – коротко ли…»
И я скажу:
Долго ли – коротко ли, зашел Иван-царевич… прости Грета… то есть я, конечно. Зашел я в тупик. Хотелось есть, пить, спать, а ни ночь, ни оазис какой-нибудь и не думали преграждать мне путь. Лег я на песок, прикрыл лицо ладонью, и стал думу думать. Пришел к неутешительным выводам, скажу тебе. Сама понимаешь, ситуация была хуже некуда. И при всем при этом меня не покидала уверенность в том, что я и на этот раз выкручусь, а как же иначе? Стоило не умереть в воде, чтобы потом умереть от жажды. Глупость какая-то.
Я встал и решил идти дальше, пока хватит сил. Нарастающую сухость во рту, почти распухший язык, ломоту в непослушном теле, пот в десять ручьев мне удавалось как-то игнорировать. Не могу тебе сказать как. И не учил меня никто выносливости и отстраненности, но я воспринимал себя-идущего-по-пустыне как нечто меня не касающееся. Не знаю, как объяснить. Словно бы я был сторонним наблюдателем, а не участником. И как сторонний же наблюдатель спустя какое-то время я увидел, как тело мое падает на песок лицом вниз. В этот момент Наблюдатель вернулся в медленно угасающее сознание своего обладателя, то есть в мое, и успел зафиксировать следующие конструктивные идеи: первая – смерть всего лишь способ попасть куда-нибудь, и вторая – дальше может быть хуже, а не дай бог умру насовсем, так что лучше не умирать, а поднатужиться и что-нибудь путное придумать. Именно. При-ду-мать! Вот такой я был умный в молодости.
Для начала мне требовалось вернуться в сознание. Что я и проделал в меру своих скромных способностей. Изможденный последними событиями и долгой прогулкой, я заснул. Провалился в сон, как в последнее спасение, ибо «утро вечера мудренее». Уверен, что проспал я всего несколько минут, а подскочил как ужаленный. Подумалось: раз я захотел и не утонул, может быть, мне удастся так же «захотеть» оазис какой-нибудь?
Я не хотел думать что будет, если у меня не получится. Потому что иногда вера в себя – единственный способ выжить. Эту теорему я в тот день не просто постиг на собственной шкуре, я ее доказал раз и навсегда.
Не буду больше утомлять тебя подробностями, милая. Скажу лишь, что все у меня получилось. Сразу после того, как я смог отдохнуть под тенью раскидистого дерева на берегу собственными усилиями сотворенного озера, предварительно угостившись персиками с его веток, я сотворил воздушный шар и преодолел остатки пути к цивилизации за день. Ножками я бы шел до ближайшего человеческого поселения дня четыре, при условии, что не умер бы от жажды или ночного холода по дороге.
