Максим Кантор - Красный свет
– Полтора миллиона долларов?
– Это реальная цифра.
– Но это же… – не нашелся что сказать Семен Семенович Панчиков.
– Вы можете поискать другого адвоката. Рекомендую Семена Жицкого, Колю Басистова.
– Колбасистов? Кто это? Почему отказываетесь? – путаясь и запинаясь, сказал несчастный Семен Семенович.
– Я назвал представителей своей гильдии. Обращайтесь к ним, хотя расценки будут не ниже.
– Что вы! Я всецело… То есть хотел сказать, всей душой… Только и молюсь… Может быть, попробовать без признания. Тем более что я не убивал.
– Надеюсь, вы не пожалеете о решении. Долгий суд – как затянувшийся ремонт; получается дороже, чем покупка новой квартиры. Сталкивались с длительным ремонтом?
– Мы на Сардинии перестраивали… – «О чем я говорю, какая Сардиния?»…
– Полумеры всегда накладнее, чем решительные действия.
– Нельзя ли дать в газеты… – с надеждой спросил Панчиков. – Ведь я – жертва произвола. В рамках общей борьбы…
– Можно организовать интервью. Запишем ваше выступление на магнитофон, прокрутим запись на митинге. Пришлю журналиста – Варвара Гулыгина может сделать статью. Но судьи не любят, когда апеллируют к прессе. У судей возникает претензия, что вы кормите кого-то третьего.
– Кого же кормлю я, господи боже…
– Терпеливо объясняю, что этот вопрос необходимо решить.
– Как скажете. Доверяю всецело…
Чичерин с брезгливостью отметил подобострастную интонацию клиента.
– Сегодня передам вашей супруге номер своего счета. Определенную плату привык получать вперед.
– Разумеется, – сказал Семен Семенович покорно.
8
Александр Янович Халфин, автор трехтомника «Возможна ли Россия?», профессор Колумбийского университета, человек пожилой, явился на допрос к Чухонцеву точно по часам, и, войдя, незамедлительно предложил следователю сотрудничество.
– Спасибо вам, Александр Янович, – сказал Чухонцев. – Сотрудничество мы поощряем. А то, прямо скажу, замучились мы с вашим братом интеллигентом. Амбиции у всех – мама дорогая! Каждый человек – как это называется? – личность. Спасибо, хоть вы утешили.
– Я знаю, кто убил и зачем убил, – прошептал Александр Янович и подался вперед, приблизив сморщенное лицо свое к лицу следователя. – И я скажу вам обо всем.
Всякий человек, видя Халфина, думал, что ученый простужен: впечатление возникало оттого, что дробные черты Халфина напоминали смятый платок, в который только что сморкались. Чухонцев непроизвольно отодвинулся, подумав: не заразиться бы. Он спросил:
– Кто убил?
– Так сразу? – осведомился Халфин. – Вы даже не ведете протокола? Не спрашиваете, кто я?
– Имя, фамилия? – Чухонцев ненавидел писанину.
– Халфин Александр Янович. Ординарный профессор Колумбийского университета. Ординарный профессор – это означает «постоянный», утвержденный пожизненно профессор, а вовсе не «заурядный», – уточнил Халфин. – Надеюсь, вы понимаете разницу. А то некоторые думают…
– Что? – Следователь Чухонцев воззрился на Халфина в недоумении.
– Вы записывайте, молодой человек. Пишите разборчиво, не сокращайте. Итак, автор девятнадцати монографий… Пишите, пишите…
– Это к дело не относится…
– Как раз именно это к делу и относится! Пишите, я настаиваю! Автор девятнадцати монограгий, опубликовал более пятисот статей… Да-да, пятисот… Я бы вам советовал написать прописью, а то иногда ноль сотрется… Итак, пятисот статей… Записали? Принял участие в составлении семи сборников…
– Достаточно! – вскипел Чухонцев.
– Организовал четыре конференции по кремлинологии, культурологии и историософии…
– Прекратите! Кто убил? Немедленно говорите?
– Прежде всего скажу вам, зачем убили, – прошептал Халфин. – Цель преступления объясню. Его убили, чтобы меня опорочить. Так подстроили, словно это я Мухаммеда задушил.
– Вы?! – картинно изумился Чухонцев. – Пожилой человек? Кто же на вас подумает?
– Вы дадайте себе вопрос, молодой человек: зачем потребовалось меня опорочить?
– Зачем? – спросил Чухонцев, сам поражаясь своей сговорчивости. Халфин обладал своеобразной властью над людьми; собеседник заражался его логикой.
– Отвечаю. Оговорить хотели из зависти, из профессиональной ревности. Кому-то не давали покоя мои девятнадцать монографий.
– Причем здесь Мухаммед Курбаев?
– Молодой человек, завистник знал, где у меня больное место. Я любил Ирен, ныло сердце. Оскорбительно наблюдать… Однако для меня важнее созидательный труд – зажечь свечу хотел!
– Какую свечу? – спросил Чухонцев. – Не успеваю за вами, Александр Янович.
– Лучше зажечь свету, – сказал Халфин, – чем проклинать тьму. Вот девиз. Свечу свободы хотел зажечь.
– Свечу зажечь хотели, – сказал Чухонцев. – А убил татарина кто?
– Вы скоро поймете.
– Давайте по порядку, – попросил Чухонцев. – Скажите, с какой целью в галерею ходите. А потом про убийцу.
– Они спонсируют издание книги «Не пора ли ставить на России крест». Пришел обсудить.
– Галерист Базаров издает ваши труды?
– Назовем это так, – сказал Халфин тихо.
– На доходы от подпольного казино?
– Разве это важно?
– И все девятнадцать монографий на доходы от подпольного казино?! – поразился Чухонцев.
– На гранты Базарова издано семь моих книг.
– А остальные на какие шиши?
– Молодой человек!..
– Интересно получается! – сказал Чухонцев. – На выручку от нелегальной игры ваши книги печатают. Вам и гонорар платят. Вы в доле, получается, да?
– Я не для шуток пришел. Мне в карман положили вот это, – и Халфин достал из кармана тонкий шнурок. – Вот этим Мухаммеда задушили.
– А ремень как же?
– Ремнем душили уже мертвого, – сказал Халфин, – чтобы пустить вас по ложному следу.
– Запутался я, – сказал Чухонцев честно. – Мне и без ложного следа ничего не понятно. Кто шнурок подбросил?
– Убийца подбросил, – прошептал Халфин. – Убийца мне в карман этот шнурок сунул!
– Как зовут убийцу?
– Ройтман это, – совсем тихо прошептал Александр Янович, – мошенник Ройтман! Тихо – в карман – мне – шнурочек – сунул. Он и убил!
– Ройтман? Но его же в галерее не было! И зачем ему?
Александр Янович тихим настойчивым голосом поведал младшему следователю всю подноготную преступления. Оторопев, слушал Чухонцев повесть профессора Халфина. Многое становилось яснее. Как оказалось, Халфиным была открыта теория, согласно которой в мире существует только одна цивилизация – западная, а прочая история является как бы неудачной копией этой хорошей истории. В частности, русская история, согласно профессору Халфину, является неправильной версией истории западной, в этом и состоит русская проблема. Публицист Ройтман, по словам профессора Халфина, бессовестно воспользовался открытием и стал излагать теорию от собственного лица.
– Его теория есть вульгарная версия моей теории! – негодовал профессор.
– Так у вас у самого теория про вульгарную версию.
– Теория Ройтмана о неудачной версии западной истории есть неудачная версия моей теории о российской истории! Что тут неясно? Что?!
И Халфин еще раз, с примерами текстуальными, рассказал о хищениях.
– Значит, вы первый сказали, что в России истории не было?
– Наконец-то!
– А Ройтман украл идею?
– Поздравляю! – иронически сказал Халфин. – Вы поняли! Я девятнадцать книг про это написал!
– Никто до вас и не догадался? Уважаю!
– Видите! Даже вы, человек, так сказать, далекий.
– Получается, оба говорите одно и то же? – наивно спросил Чухонцев. – А что же в этом плохого? Убедили, значит, мужика.
Халфин пояснил следователю особенности интеллектуальной жизни столицы. Первенство не поощряют – кругом завистники. Вообразите, в «Русском альянсе» молодежь затыкает старому профессору рот! Ему, читавшему лекции в Колумбийском университете! Не для того он писал три тома сочинений, чтобы розовый пупс Бимбом обрывал его на полуслове. А Ройтман просто ревнует к славе.
– Мухаммеда задушил, чтобы на меня подумали!
И профессор изложил план Ройтмана. Поскольку, по теории Халфина, виновником отставания России в прогрессе являлось татарское иго, мотив преступления у профессора имелся. Для Александра Яновича убийство татарина могло быть жестом интеллектуального сопротивления историческому детерминизму. Убив Мухаммеда, Ройтман подводил следствие к мысли о Халфине. Оставалось подбросить профессору орудие убийства, что Ройтман проделал в Лондоне.
– Негодяй! Шнурок подсунул!
– Но как Ройтман умудрился убить Курбаева?
Халфин вздохнул. Непонятно это.
– Разрешите подарить вам… – Халфин извлек из портфеля трехтомник «Возможна ли Россия?» – Некоторые за одну ночь прочли – не могли оторваться.
– Не надо! – сказал Чухонцев.
– Нет уж, позвольте.
9
Фрумкина приняла следователя Чухонцева в редакции. Чухонцев поразился интенсивности трудового процесса.
