Шамиль Идиатуллин - Город Брежнев
Лорина беременность была как тонкий белый месяц в небе незнакомой окраины: идешь по неосвещенной обочине, спотыкаешься о торчащую арматуру, скользишь на заплатах грязи, шарахаешься от темных арок и сигаретных светляков под детскими грибками, и чем дальше, тем темнее и мрачнее, впереди свалка, а дальше черный лес – и вдруг поднимаешь голову, а там светит месяц, светит ясный, как полукруглая щелочка, за которой ослепительное счастье. И как-то все равно становится, что щелочка эта в небе, до которого с трех разбегов не допрыгнешь.
Они с Лорой допрыгнули. Пусть нечаянно, пусть Вазых этого не хотел, боялся, все откладывал на потом или вообще говорил, что слишком любит сына, чтобы делить эту любовь с кем-то еще. Привык просто к тому, что сын один. Значит, привыкнет и к другому раскладу.
На этом фоне даже дурдом, в котором Вазых внезапно оказался, выглядел больше декорацией, чем тупиком, в который привела жизнь. Какой же это тупик, если новый ребенок и если столько хлопот по его поводу: кормить, растить, воспитывать, создавать условия. Создадим, думал Вазых: я нестарый, работать умею, окончательно с КамАЗа выгонят – найду куда устроиться, хоть в ЖЭК электриком, в зарплате двадцатку потеряю, да и то не факт, учитывая схемы, по которым электрики работают. Зато свободного времени и вообще свободы прибавится. А что статус несолидный – так это ерунда полная. Много мне солидности нынешний статус подарил? В том-то и дело.
Зато, хоть мне сорока еще нет, я уже главные вещи заработал: квартиру, дачу, машину, пусть паршивую, гараж. Другие об этом лишь мечтают, а у меня теперь другие мечты. Перестану дергаться и суетиться, буду жить спокойно и без глупых беспочвенных мечтаний о том, что заметят, повысят или заберут куда-то. Не ждет нас ни Израиль, ни Америка, ни Москва с Тольятти. Тут наша земля обетованная, в нее нам и врастать корнями и фундаментами. Будем врастать, обрастать стенами и украшать их картинами, чеканкой и коврами.
– Артур! – крикнул он. – Айда-ка мускулы на пользу семье применишь.
Ковров было много, три здоровых – два с пола, один со стены, – три средних и два рулона дорожек. Они выстелили весь пустырек за детской площадкой, который сегодня, к счастью, еще не успели занять соседи – вчера-то успели, но оставленные ими огромные темные прямоугольники закрасил опавший за ночь слой снега. Под визг оккупировавших горки неповоротливых дошкольников Вазых с сыном топтали, выбивали и стряхивали тяжеленные неповоротливые полотнища часа полтора, пока предплечья не занемели, разбухнув, шапки с шарфами не вымокли от пота и жаркого дыхания, а контрольный отпечаток последнего из ковров, лысеющего Лориного наследства, не оказался лишь чуть сероватым. Турик к тому времени тоже был не сероватым и тем более не зеленым, а преимущественно алым – при случайно сохранившихся белых пятнах причудливой формы. Вазых погнал его таскать скатанные ковры в квартиру, а сам с трудом распялил приданое на крючкастой раме для белья и принялся уже без особого энтузиазма, вползамаха, сбивать с него мусорный снег. Когда Турик уволок последний большой ковер, Вазых понял, что ему не показалось, и некоторое время ждал, но ничего не дождался. Поэтому, закинув сыну на плечи средние ковры, он не стал наклоняться за выбивалкой, а старательно поправил шапку, шарф, куртку, сообразил, что добровольчества не дождется, и без особой охоты махнул рукой – подходи, мол.
Виталий подошел тоже без явной охоты, но и без промедления. Чего приперся, спрашивается, и чего за углом тихарился, как в засаде. Вазых уже орудовал выбивалкой, так что был повод не подавать руки. Он кивнул навстречу Витальеву «здравствуйте, Вазых Насихович» и принялся ждать дальше.
Виталий потоптался и спросил:
– Вы как вообще?
– Нормально, как видишь. Весь в делах и пыли, как пчелка.
Виталий покивал, огляделся и с усилием произнес:
– С завода там… Нет новостей?
– Ну какие новости, – с усилием ответил Вазых, в несколько волновых движений заставляя ковер вползти чуть повыше. – Литейку обратно объединяют, нашу службу тоже. Потом скажут, где я работаю. Если работаю, конечно. Да ты, вообще-то, лучше меня должен…
– Меня тоже отстранили, – объяснил Виталий. – До конца разбирательства. А когда конец и какой там…
– Да понятно какой, – сказал Вазых снисходительно. – Там голова покрупней нужна на крайнего. Они ее нашли, мою, в смысле. А тебя не тронут, если сам, конечно, лезть не будешь, так что не бойся.
– А похоже, что я боюсь? – спросил Виталий и зачем-то быстро оглянулся на дошкольников и на гулявшего неподалеку мужика с овчаркой.
Вазых принялся, поддергивая ковер, сворачивать его в трубку.
– Нет, похоже как бы? – настаивал Виталий, и тон у него был незнакомый.
Вазых пожал плечом и искренне сказал:
– Виталий, я не знаю. Да и неинтересно мне. Раньше, может, интересно было. А сейчас как-то все равно, честное слово.
Он закинул рулон на плечо, присев, поднял дорожки и шагнул в сторону подъезда – но оказалось, вплотную к Виталию. Виталий тихо сказал, глядя на него сверху вниз:
– Вазых Насихович, вы же сами сказали никому ничего не говорить. Я сделал, как вы велели, а теперь виноватый как бы получаюсь?
– Виталий Анатольевич, я вам много чего говорил, но послушались вы только в этот раз. Ну и, как говорится, слава богу, что хоть в этот. А виноватый… Я сам виноват, ошибся в вас, неправильно оценил. И не я один, похоже, – это у вас, видать, трагедия такая личная, все вас неправильно воспринимают.
– Не понял, – сказал Виталий. – Это что значит?
– Дай пройти.
– Не, серьезно, Вазых Насихович, что за «неправильно воспринимают»? Вы по-хорошему как бы скажите, а то…
Вазых засмеялся и уточнил:
– О. Ты мне угрожаешь, что ли?
– Ну а если так?
– Ну если так, то, это самое, действуй быстрей. А то я испугаюсь и расскажу всем, что это ты во всем виноват, а?
– Ну и ладно, – сказал Виталий и снова огляделся.
– Не ссы, – сказал Вазых. – Нужен… Нужны вы мне, Виталий Анатольевич, как… В общем, живите спокойно, долго и счастливо. И дайте пройти, меня сын ждет.
– Слушаюсь, – помедлив, сказал Виталий и отступил в сторону.
Турик уже выходил из подъезда.
– А все, товарищ, задание выполнено, – сообщил ему Вазых с удовольствием.
– Давай хоть с этим помогу, – сказал Турик, отбирая у него дорожки. – А я думал, ты один утащить не можешь, поэтому меня ждешь. Ты чего долго так?
Вазых удивился и пояснил, поворачиваясь так, чтобы не сбить сына ковром:
– Так вот же…
Виталия не было ни на пустырьке, ни во дворе вообще. Тем лучше. Из сердца вон – для Турика это было более чем актуально. Любил он, кажется, Виталия.
– Ну извини, – сказал Вазых бодро. – Пошли премию получать.
Дома он вручил Артуру приемник, который пересобрал накануне, и объяснил, что контакты вот здесь и здесь надо зачищать и прилаживать как следует, а батарейки у нас, вообще-то, в трюмо лежат, в верхнем ящике, иди сам и вставь. Через три минуты из спальни донеслись свист, шипение и неразборчивая симфоническая музыка, и Турик выполз, расплывшись в улыбке шире плеч. Весь вечер он бродил по квартире с приемничком наперевес, даже перед теликом сидел с уткнутым в ухо ребристым динамиком и время от времени радостно принимался пересказывать новости про размещение «Першингов» с «Томагавками» у советских границ и про ситуацию в Ливане.
Поэтому, кстати, Вазых и не отправил сына чистить картошку, как собирался, а целиком взял ужин на себя. Пусть порадуется малец, такие минуты грешно усекать. Он и сам радовался, наверное, пуще Турика, светло и безоглядно, впервые за последние дни забыв про несправедливость жизни и подлость коллег, которые тогда не вступились, а теперь даже не звонили. Звонили ребята с других заводов и из УГЭ, пытались утешить и зазвать куда-то, Полонский даже на базу отдыха всем семейством заманивал. Но Вазых не хотел чувствовать себя инвалидом на спартакиаде.
Сегодня тоже весь день звонки, кстати, были, но дурацкие – на той стороне молчали или, может, линия барахлила. Вазых столкнулся с этим с утра, потом передоверил сыну. Турик подбегал, кричал в трубку: «Алло, алло, э, ну что за дела-то?!» – и швырял ее на рычаги с каждым разом все раздраженнее, а на очередную, совсем в ночи, трель телефона отозвался негодующим воплем, перешедшим в «пап, ну ты возьми!».
Вазых хмыкнул и взял. Звонила Лора, и он сперва всполошился, но зря. Супруга радостно сообщила, что уломала врачей выпустить ее не через три дня, а завтра после обеда, при условии что она будет следить за собой и чуть что бежать к врачам. И совсем она не дура, потому что с нею все в полнейшем порядке, угрозы здоровью и вообще ни малейшей, Акрам Закиевич сам сказал, а чего лежать-то зря. Так что завтра приходить не надо и встречать ее не надо, от Медгородка «трешка» прекрасно до самого дома идет. Размечталась.
Впрочем, спорить Вазых не стал и радости скрывать не стал, дважды обоснованной, даже трижды. Со здоровьем порядок – это здорово, по Лоре он успел соскучиться. И слава богу, что сына после каникул в школу она будет собирать, а то Вазых слабо представлял себе, как это делать и за чем следить при этом.
