Айтен Акшин - Вальс на разбитых бутылках
В машине было тепло и, наблюдая за мурлычущим себе под нос врачом, неторопливо и осторожно обрабатывающим его рану, Нариман успокоился. Положив какую-то прохладную мазь, обращаясь к самому себе, врач щелкнул пальцами и сказал:
– È finita» [23] .
Заговорила рация. Он что-то громко и отрывисто ответил и, взглянув на часы, расхохотался. Нариман сидел, прислушиваясь к доносившимся снаружи голосам и шуму и выжидающе смотрел на него. Они встретились взглядом. Врач жестами показал Нариману, что тот свободен и, помахав на прощание рукой, отвернулся.
Выбравшись наружу, он постоял некоторое время рядом с машиной, ослепленный ярким светом прожекторов и оглушенный звуками, запахами все еще шумевшей площади. Затем, сориентировавшись, присоединился к потоку уходивших в сторону станции метро.– Mamma! Augurii! [24] – раздалось откуда-то сверху.
Задрав голову, Нариман увидел прямо над собой проплывавшего молодчика в кожаной куртке с массивными цепями, свисающими до самого живота, и миниатюрным сотовым, почти затерявшимся в его огромной ладони. Другой рукой он прокладывал себе дорогу. Шумно прошла, толкаясь и скаля зубы, группа парней. Кто-то из них нажал на «сирену». Нариман поморщился от резкого звука и тут же схватился за лоб. Пощупав повязку, вспомнил про кепку, которую все это время не выпускал из рук. Продолжая идти, расправил ее в руках и только тут обнаружил, что кожа на кепке спереди лопнула. Нахлобучив ее на голову, вначале расстроился, потом успокоил себя тем, что благодаря испорченной кепке избежал швов на лбу. Потом вдруг страшно обиделся: «А может у меня сотрясение?!» Ему показалось, что врач скорой помощи недостаточно времени уделил ему. С этими мыслями он уже почти выходил с площади на улицу, когда людской волной его вновь отшвырнуло назад. Оказавшись прижатым к стене, он выставил одну руку вперед, сдерживая напор двигающихся на него спин. А другой инстинктивно схватился за лоб. Встав на цыпочки, попытался понять, что произошло на этот раз.
На выходе с площади была та же давка, которую ему уже довелось испытать на противоположной стороне. Все пытались пробиться к входу в метро, которое находилось по левую руку. Сообразив в чем дело, Нариман начал уходить вправо и постепенно выбрался из людского плена. Отойдя подальше и встав на безопасном расстоянии на относительно свободный островок дороги, он огляделся. Прямо перед ним там, где должна была находится станция метро, возвышалась нелепая куча, в которую сбилась молодежь, атакующая подступы в подземные переходы. Отчаянно сигналили пытающиеся уехать машины на порционно вываливающихся с площади на улицу людей.
Нариман перебежал дорогу и, еще толком не решив, что собирается делать дальше, отчаянно замахал медленно движущемуся в его сторону такси. Затем побежал к машине сам и, открыв дверцу, буквально упал на сидение. Таксист что-то негромко сказал ему. Порывшись в нагрудном кармане, Нариман извлек на свет визитку гостиницы и неоправданно громко и раздельно сказал на одном дыхании:
– Отель Галилео, плиз, то есть прего [25] .
Таксист молча тронул машину. Искоса взглянув на него, Нариман добавил:
– Аугури!
Машина опять остановилась. Впереди сигналили.
– Augurii, – задумчиво отозвался таксист и тоже пару раз равнодушно нажал на сигнал.
Они медленно проезжали запруженные людьми улочки. Нариман разглядывал возбужденные радостные лица горожан. На тротуаре, собравшись в небольшую группу, некоторые радостно что-то выкрикивали. Около одной из таких групп такси задержалось и Нариман обнаружил, что здесь люди толпились у банковского автомата. Он удивился, но перед глазами всплыло лицо Яшара и радостно сказало ему что-то про «исторический момент». Поняв, что начисто забыл о вводе новой валюты, Нариман хлопнул себя по лбу и тут же взвыл от боли. Таксист резко повернулся и внимательно оглядел его. Не обращая на него внимания, забыв о боли и обо всем на свете, Нариман вначале прильнул к окну, затем быстро открыл его.«Исторический момент» проходил крайне воодушевленно. Двое парней, поддерживая на весу третьего с купюрой евро над головой, исполняли своеобразный танец. К ним с воплями радости присоединялись все, получившие со своих счетов новый денежный знак. Стоявшие еще в очереди перед банкоматом с некоторой завистью смотрели на тех, кто уже демонстрировал купюры евро, размахивая ими перед носом прохожих и перед окнами проезжавших машин. Все танцевали и смеялись. И ничто не могло омрачить эти минуты, даже если кто-то вздумал бы сейчас рассказать обо всех неудобствах, которые начнутся уже на следующий день в музеях, ресторанах и гостиницах Рима.
Такси плавно тронулось. Нариман, заразившись общим весельем, все еще улыбаясь, закрыл окно. Водитель включил радио. Салон машины наполнили звуки вальса. Он решил, что ведется прямая трансляция с площади, и вспомнил про оставленную у прожектора бутылку. Вначале расстроился, думая, что кто-то может облить шампанским из его бутылки или кого-то поранить, затем постепенно успокоился, разглядывая ярко освещенные улицы, пешеходов, переходивших дорогу группами, толпящихся у банкоматов и танцующих с новыми денежными знаками в руках горожан. Гордый сознанием того, что увидел своими глазами момент ввода новой валюты, Нариман улыбался возбужденным людям, разделяя в этот момент их радостную эйфорию. Постепенно усталость вечера навалилась на него, откинув на мягкое сидение такси. Немного ныла голова и, чтобы не видеть прыгающих на счетчике такси цифр, он прикрыл глаза и задремал.
Машина медленно двигалась по ночному Риму. Мельком взглянув на задремавшего пассажира, таксист усмехнулся. Неожиданно мужчина всхлипнул во сне. Слегка притормозив, таксист вновь недоуменно оглядел его и только сейчас увидел на голове под кепкой кусочек белой повязки. Покачал головой и, немного убавив звук радио, осторожно повез его в направлении гостиницы «Галилео».
А Нариману снилась его узкая кровать, с которой поднял его запах свежеиспеченного хлеба. Не в силах пошевельнуться, он встал в спальне, пытаясь выйти в соседнюю комнату. Но кто-то с силой удерживал дверь. Стало душно. Задыхаясь, он попытался толкнуть обеими руками вдруг легко поддавшуюся дверь и непослушными ногами вошел в пустую гостиную. Появился стол, за которым один за другим расселись дети. Кто-то поставил на середину самовар, подаренный в день их свадьбы. Бесшумно вошла Салима. Дети что-то щебетали, потом затихли и под их удивленными взглядами Нариман и Салима медленно закружились в вальсе. Она с тряпкой в руке, которой вытирала его черный чемодан, а он, придерживая лоб, разбитый в новогоднюю ночь в Риме.
Примечания
1
Хаş (азерб.) – азербайджанское блюдо, известное также как «еда бедняка», варится из телячьих ног. Готовят его в основном зимой, оставляя на медленном огне на всю ночь. Похлебку едят на заре, добавляя соус из виноградного уксуса и мелконарезанного чеснока.
2
Xala, baсı (азерб.) – тетя, сестра; уважительное обращение к старшим по возрасту (здесь)
3
atа (азерб.) – отец.
4
Вокзал «Термини»… эта часть города изобилует карманниками и бандами, похищающими детей (англ.)
5
müəllim (азерб.) – 1) учитель; 2) также, уважительное обращение к лицам мужского пола.
6
оборванец (азерб.)
7
Но базилики (здесь . церкви ) всегда открыты! (англ.)
8
«Можно, например, пройти пешком за один день от Колизея через Форум до Испанской Площади и затем к Ватикану напротив…» (англ.)
9
Большое спасибо! Конечно! (итал.)
10
Я тоже нет! (итал.)
11
Искаженное «Thank you» (англ.) – спасибо.
12
Хорошо знать иностранные языки! (азерб.)
13
gurban olum (азерб.) – да, буду я жертвой твоей!
14
Двенадцать! (итал.)
15
Одиннадцать! (итал.)
16
Десять! Девять! Восемь! (итал.)
17
Шесть, семь, восемь (азерб.)
18
Два! (итал.)
19
Одиннадцать (азерб.)
20
С Новым Годом! (итал.)
21
Извини! Разрешите! (итал.)
22
Доктор (итал.)
23
Конец (итал.)
24
Мама! С Новым Годом! (итал.)
25
please (англ.), prego (итал.) – пожалуйста.
