Олег Михалевич - Ночь с Марией. Рассказы
Первые самостоятельные деньги я заработал на практике в порту после второго курса мореходного училища. В это время в моду вошли туфли с длинными острыми носами. В магазинах такие не продавались, производили их только подпольные сапожники и продавали по высокой для тех времен цене, по сорок рублей. Первую зарплату я отдал посреднику за туфли. О примерках тогда никто и не думал, назывался лишь размер. Но колодки у подпольных сапожников, как выяснилось, были рассчитаны только на сорок первый. Это меня не смутило. Уж очень хотелось выглядеть красиво. Подумаешь – на два размера меньше. Длинный носок должен был компенсировать недостающее пространство для пальцев ног, а остальным неудобствам можно было не придавать значения. Кое-как натянув туфли, я отправился на танцы. Ноги стягивало так, словно меня пытали испанским сапогом. Гордиться остальной одеждой не приходилось, но туфли! Я выплясывал так, что видно было только их. Девчонки хохотали над моими шутками. После танцев я пошел провожать одну из них домой, и ноги были единственной заметной частью моего тела. Форма моей ноги изменилась по форме туфлей с длинными носами, и я научился стойко переносить любую боль.
Не удивительно, что, когда я стал штурманом торгового флота, самыми значимыми для меня покупками стала обувь. Я заходил в роскошные обувные магазины загнивающей Западной Европы, и у меня перехватывало дыхание. На полках бесконечными рядами стояли туфли с острыми носами, с носами круглыми и прямоугольными, прошитые и проклеенные, с заклепками и без, на тонких кожаных подошвах и на толстых платформах, всех красок и оттенков, настоящий обувной рай! И при этом – любого, даже самого моего дефицитного сорок третьего размера! Проблема была только в одном – стоила обувь по меркам заработка советского моряка непомерно дорого. Приемлемыми для наших зарплат были лишь специальные магазины колониальных товаров. Дикарям в колониях предприимчивые торговцы продавали бусы и цветные побрякушки. Для советских моряков – умещающиеся в карман плащи из болоньи, гипюр, похожий на покрытый позолотой тюль, мохеровую пряжу красочных тонов, уродливые женские парики и дешевые складные зонтики. На родной земле все это пользовалось невероятным спросом, и жить морякам позволяло безбедно. Но купить для себя обувь… Я, однако, помятуя о былом костюме, надежды не оставлял. И не напрасно.
Постепенно мой обувной гардероб начал пополняться. Последним приобретением стали роскошнейшие туфли на только что вошедшей в моду платформе с широкими, красиво округленными носами. Рост мой сразу увеличился сантиметров на семь. Туфли сложного, коричнево-зеленого оттенка отливали всеми цветами радуги и сами, без малейших моих ухищрений притягивали взгляды прохожих. В Ленинграде я одел их для культурной прогулки в Эрмитаж. Незадолго до этого прошел дождь, воздух был чистым и свежим, светило солнце, отражаясь от лакированной поверхности туфель, и мы с другом не спеша шагали к музею вдоль Невы. Перед входом в музей растеклась лужа. Я прыгнул через нее и, приземлившись, ощутил на правой ноге дискомфорт. Посмотрев вниз, я с ужасом обнаружил, что заостренный несколько лет назад палец насквозь пробил поверхность новой туфли и нахально выглядывает из нее, как мышь из норы. Изучив повреждение ближе, я понял, что верх десятидолларового башмака изготовили из простого картона, который все равно расползся бы при первом же дожде, и предназначались туфли скорей всего для манекенов, что, возможно, и пытался объяснить мне при продаже продавец на непонятном для меня языке. Второй же мой вывод заключался в том, что на действительно добротные вещи заработка советского моряка недостаточно.
Искать что-либо подходящее в советских магазинах было бессмысленно. Единственная возможность придать своему облику индивидуальность возникала лишь при покупке вещей в комиссионных магазинах или с рук. Поэтому, оказавшись в Риге в очередном отпуске, я с интересом разглядывал рукописные по большей части объявления на деревянном стенде у центрального железнодорожного вокзала. Спрос определенно превышал предложение. Люди мечтали снять комнату или квартиру для молодой бездетной пары, купить педали для велосипеда «Спутник» или женские сапоги сорок седьмого размера. Вместо этого, охотникам за удачей предлагались беспородные котята, репетиторство по французскому языку и старые чугунные ванны с самовывозом. Объявления писались на крохотных клочках бумаги, вырезанных их клетчатой бумаги школьных тетрадок по математике, и снабжались бахромой телефонов с указанием звонить в рабочее время. Квартирные телефоны были роскошью, и в объявлениях, как правило, отсутствовали. То ли их счастливые обладатели уже обеспечили себя всем необходимым для дальнейшей жизни, то ли осторожничали. Зато к доске время от времени подходили неприметные бабульки в серых байковых платках и заговорщицки спрашивали, не хочу ли я снять комнату по сходной цене.
Комната меня не интересовала. Так и не найдя ничего любопытного, я уже собирался уходить, когда возле меня, благоухая духами «Южная ночь», остановилась красотка в красном приталенном пальто. Запах был мне хорошо знаком, потому что точно такие духи я накануне подарил девушке, с которой нас связывали странные, очень переменчивые отношения. Раскрывая флакон, она умудрилась его уронить и разбить так, что большая часть духов оказалась на моих ботинках. Сделала она это случайно или с досады, что вместо ожидаемых Шанель номер 5 ей досталась продукция местной парфюмерной фабрики «Дзинтарс», я так и не успел понять, потому что сразу после неудачи с подарком она вспылила и ушла. Возможно, запахи влияли на ее характер не меньше, чем на мой – одежда. Но сейчас, когда у остановившейся возле меня красотки упала перчатка, я наклонился и легко сумел сравнить аромат ее духов с запахом, все еще источаемым моей обувью. Рядом с перчаткой лежал листок.
– Это тоже ваш? – спросил я, протягивая незнакомке листок вместе с перчаткой из мягкой, хорошо выделанной кожи.
– Спасибо. Вы такой внимательный… – она улыбнулась, блеснув золотой коронкой. – Нет, листок не мой. Похож на объявление. А что на нем написано?
Я быстро прочитал про себя короткий текст и посмотрел на элегантно, явно не из магазина одетую красотку. У нее была завораживающая улыбка и неплохая фигура, я располагал свободным временем и, наверное, свободой для отношений, ситуация для знакомства складывалась более, чем благоприятная. Но что, если…
– Да так, чушь какая-то, – ответил я, сминая листок и кидая его в урну. Точнее, делая вид, что кидаю, потому что на самом деле я зажал его пальцем и как можно более незаметно опустил в карман. – Однако, мне пора. Приятно было познакомиться.
– Так ведь мы не…
Но я уже шагал прочь. Красоток в городе было много, с духами или без. А подобное предложение – единственно и неповторимо. Судьба подала мне знак, и упавшая перчатка определенно была лишь составляющей частью ее плана. Листок мог отклеиться и упасть сам, но мог быть и обронен заинтересованной стороной, поэтому вопрос, как учили правила хорошей морской практики, надо было решать сразу, решительно и последовательно. И потенциальная конкурентка в таком деликатном вопросе мне была совсем ни к чему.
Отойдя от доски объявлений подальше, я развернул смятую бумагу и еще раз прочитал записку. Стандартный, ничем не примечательный листок был заполнен крупным и неровным, как у школьника, почерком с сильным наклоном влево. Телефон на объявлении не обозначался, зато был указан адрес для обращения – судя по всему, домашний. Идти от вокзала было недалеко. Осень выдалась сухой и морозной, в воздух пахло близким снегом, улицы были чисто выметены. Не так чисто, конечно, как в период моего детства, когда дворники по утрам намыливали тротуары и выдраивали их щеткой, как матросы палубу, но от опавших листьев уже не оставалось и следа. Порыв ветра прорвался под мою щегольскую бельгийскую куртку, выглядевшую как настоящая кожаная, и я напряг мышцы спины. Говорят, таким способом греются охотники в засаде. И я мало чем отличался в эти минуты от охотника.
Улица называлась Сарканармияс, что в переводе с латышского означало Красноармейская, и относилась к центральным и наиболее респектабельным. Правда, в последних двух кварталах, примыкающих к железной дороге, от респектабельности не оставалось и следа. Четырех – пятиэтажные дома не ремонтировались, наверное, с досоветских времен и были пристанищем так называемых неблагополучных семей. Можно было только догадываться, что в этом определении было первично: то ли жилищные комитеты специально подбирали неблагополучных жильцов, то ли они становились таковыми, пожив в неуютных маленьких квартирах с окнами, выходящими в узкие дворы-колодцы, и с пропахшими кошками подъездами. Я поднялся на второй этаж и позвонил. Дверь приоткрылась на цепочке, и я поспешно объяснил, что пришел по объявлению.
