Юлия Лешко - Ангел в темноте
Но волновала ли я его тогда так, как он волновал меня? Если что-то и было, он умело скрывал свои чувства. Очень долго.
Пока однажды, после очередной многочасовой записи в «шестисотке», он не окликнул меня на стоянке перед телецентром.
– Рита! Подожди меня.
Я остановилась. И пока он шел ко мне от своей машины, не думала вообще ни о чем, в голове был какой-то невероятный сумбур: как будто бал продолжается, я стою с бокалом шампанского, отпив уже половину, и жду его приглашения на танец. И вот он идет – приглашать меня на вальс.
– Не заводится. Подвези меня до Площади Победы, пожалуйста, – сказал он довольно буднично, пряча в карман ключи от своей «вольво».
Легкий звон в голове прекратился мигом: это, наверное, лопнули последние пузырьки шампанского в моем воображаемом бокале.
Я тоже что-то совсем обычное сказала в ответ, села за руль, он – рядом. Машина плавно тронулась с места.
Мы молчали всю дорогу. Сначала это было тягостно: все-таки хоть из вежливости можно было затеять какой-нибудь разговор. Можно было обсудить наш проект, поделиться впечатлениями, посплетничать немного, наконец.
Нет! Он молчал и смотрел в боковое стекло.
Я тоже решила молчать.
А в чем, собственно, дело? Я его везу, это его забота быть вежливым со мной. Я дама, в конце концов. И субординацию я тоже не нарушаю своим упрямым молчанием: а вдруг у шефа настроение плохое, машина не завелась, то да се?…
Где-то на площади Якуба Коласа, на светофоре, то есть за две минуты до нашей «конечной» остановки, я вдруг поняла, почему он молчит. И почему машина «не завелась». И мне стало трудно дышать…
Нет, я не настолько самоуверенна, как может показаться со стороны. Большинство моих поклонников – виртуальны. Я вышла замуж в восемнадцать лет, и все эти годы была «верной супругой и добродетельной матерью». В общем, во многих вопросах, в том числе в стратегии обольщения и в тактике измен, я полный профан.
Но я просто кожей почувствовала: он напряжен и взволнован не меньше меня. И я ему очень, очень нравлюсь.
Он сказал:
– Спасибо, очень выручила, – и вышел, мягко захлопнув за собой дверь.
Он не попрощался, а я не успела ничего сказать в ответ. Сидела, сжав руль руками в перчатках, и смотрела на него. А он стоял на тротуаре и тоже смотрел на меня, долго, минуту, наверное. Больше я выдержать не смогла и уехать тоже! В ушах пульсировало: «Назад-дороги-нет… Назад-дороги-нет…»
Выскочила из машины, успев, однако, автоматически включить аварийку, и мигом оказалась рядом. Он стоял, положив руки в карманы своего длинного пальто «редингот», и серьезно смотрел на меня, все так же молча. И вот каким был наш первый поцелуй: я крепко вцепилась в широкий воротник пальто, прижалась к нему всем телом, как смогла, и дотянулась губами до его щеки.
Он улыбнулся. И опять ничего не сказал! А чего, впрочем, говорить – все и так было слишком ясно нам обоим.
А вот каким был наш второй поцелуй: я изловчилась и попала в улыбающиеся губы.
Только тогда он мне чуть-чуть ответил – губами. И сказал вслух:
– Как я рад. Я уже думал, мне показалось, – и наконец-то обнял мои плечи.
– Показалось? – я засмеялась. – Да я с ума схожу по тебе!
– Давно? – настала его очередь засмеяться.
– Вот с того танго… – и я пропела, как смогла, «Stop».
Под мое мяуканье мы покачались немного друг у друга в объятьях. И… очарование первого признания почему-то рассеялось. Но снова стало душно и тесно, и сердце переместилось ближе к горлу. Я отстранилась, вернее, попыталась это сделать – он не отпустил. И сказал прямо в ухо, глухим, но властным голосом:
– Завтра мы встретимся на этом месте. И начнем все сначала.
Я улыбнулась, глядя в пол, и двинулась к машине. Ноги в таких особых случаях бывают ватными, но вата – это что-то легкое, а я тащила за собой пушечное ядро. Мне кажется, каждый мой шаг отдавался звоном тяжелой цепи. Как я не хотела уходить! Но все же влезла в машину, отключила аварийку и тронулась.
Чувствовала себя как зомби. «Завтра значит завтра. Здесь? Ладно. Сначала?… Да».
Вот так все и началось.
Продолжение было более прозаическим. Здесь, на площади Победы, была квартира его старшей дочери, которая в тот год уехала продолжать учебу во Франции, в докторантуре Гренобльского филиала Сорбонны. Вторая его дочь, тоже умница, учится в школе. А жена, говорят, очень хороша собой.
Но об этом я старалась не думать тогда, не хочу думать и сегодня. Понятно почему? Думаю, понятно.
Мы пришли в эту квартиру пешком. И лифта в этом старом доме не было. Пока поднялись на четвертый этаж, дыхание сбилось – у меня. Я так и не смогла восстановить его…
Если бы я решилась рассказать обо всем этом моей маме, то рассказала бы именно так. Конечно, никогда не смогла бы передать подробности.
Но они были прекрасны, как они были прекрасны! Если мужчина умеет так танцевать, еще лучше он умеет любить: я знаю теперь это наверняка. Он знает секрет гармонии. Покоряться его пластике и власти легко: да, он все решает сам, но ни один твой вздох, ни один порыв, ни одно движение, ни одна мольба не останутся незамеченными.
Я все-таки говорю об этом?…
Впрочем, все подробности можно вместить в одну простую фразу: «Я стала женщиной». С ним я стала женщиной, вот и все.
Эту тщательно оберегаемую и всеми силами скрываемую перемену во мне, к сожалению, отметили многие. Первым, конечно, ее заметил мой муж. И удивился. Наше отдаление друг от друга началось гораздо раньше, но если спросить его мнение, он будет придерживаться именно этого времени: осень прошлого года.
Ну, и что я могла ответить маме на ее вопрос?
Я ушла от ответа, сославшись на «кризис среднего возраста». И кстати, это тоже правда, просто не вся.
Глава 8
«Ситуация меняется, а модель поведения остается прежней»
Никто не знает, какой важный у меня сегодня день. Никто, даже Наташа, которая (по наитию, видимо) круто завила, распустила мне волосы по плечам и предложила яркую помаду, не знает, что сегодня я буду примерять на себя корону мега-звезды Опры Уинфри – непревзойденной королевы телеэфира. В душе у меня вполголоса звучат африканские «спиричуэлс», хотя я уверена, сама Опра предпочитает другую музыку.
Какую, интересно?… Музыкальные предпочтения – это, по-моему, безошибочный ключ к разгадке человеческой личности.
Опра должна любить классику, или григорианские песнопения, или Элтона Джона, одним словом, классику в любом жанре. Да, наверняка она предпочитает музыку, которая уравновешивает эмоции и восстанавливает душевные силы.
Вот я за великую Опру Уинфри все и решила. Надо будет все-таки поинтересоваться и ее мнением на этот счет, при случае, в Интернете.
Наташа брызгает лак на укладку, еще раз проводит кисточкой по лбу… Она закончила свою работу, у нас есть еще минут восемь, можно было бы поболтать. Но сегодня почему-то болтать не хочется.
Моего гостя, модного психолога-консультанта, уже причесали и слегка загримировали, и он вышел в коридор: сосредоточиться, собраться. Сосредоточусь и я.
Итак, Ольга Васильевна дала мне сегодня «карт бланш»: разрешила строить разговор в прямом эфире по принципу ток-шоу. Диалог будет живым, мои вопросы будут рождаться из ответов героя, или, наоборот, он будет меня спрашивать, а я отвечать. Как пойдет!
Конечно, персона Опры Уинфри в качестве эталона телеведущей «всех времен и народов» принимается у нас далеко не всеми. Мы все же по-разному мыслим с американцами, да и представления о границах откровенности у нас иные. Я даже не очень уверена, что блестящая полемистка, бесстрашная исповедница, а то и провокаторша Опра сделала бы на нашем телевидении такую же невероятную карьеру, как у себя на родине. В славянском менталитете изначально заложена скромность, а американцы, напротив, культивируют безграничную внутреннюю свободу, а уж как разнообразно ее проявляют, и говорить не стоит. В эфир к Опре приходят гении и сумасшедшие, латентные маньяки и самозваные пророки, оперные дивы и патологоанатомы, писатели и уборщики мусора. Но, конечно, есть какая-то магия в том, что все они – все, без исключения! – в конце концов открывают перед ней, а значит и перед зрителями, свою душу. Ну, или что там у них есть внутри вместо души…
Нет, я вовсе не стремлюсь выворачивать моих гостей наизнанку. И контингент у меня другой: даже в виде
«эксклюзива» не попадаются ни «пограничные» личности, ни маргиналы. Да и раннее утро, пожалуй, не так уж располагает к откровениям. Но если бы у меня, в самом деле, была авторская программа, и шла она в прямом эфире, в «прайм-тайм», мне было бы о чем поговорить с людьми. Ну, мечтать – так уж ни в чем себе не отказывать!..
…Работаем!
Как и следовало ожидать, психолог, которого зовут Олег Витальевич, сразу решил взять ситуацию под свой контроль, начав читать коротенькую, «минут на двадцать», лекцию о психологической совместимости, о трудностях взаимопонимания, поисках компромиссов в общении и так далее. Или я слишком много читаю, или тема уже несколько приелась: разобщенность, одиночество, коммуникативный голод, эмоциональная глухота…
