Александр Яблонский - Абраша
Больше никогда в жизни она не приезжала в Комарово.
* * *Пару лет назад, когда Алене исполнилось тридцать пять лет, собралась у них большая компания. Еще намедни, когда они с Аленой и Абрашей обсуждали меню и вообще все детали наступающего торжества, Настя почувствовала, что свершится нечто необычное в ее жизни. Хорошее или плохое, было неясно, но, что случится, – точно.
Много гостей не ждали – человек 7–8, но, на всякий случай, Абраша закупил шесть поллитровок водки, четыре бутылки вина, пиво и принес давно припасенную «Рябину на коньяке» для Клары Нефедовой и Насти – они любили сладенькое. Алена наготовила человек на десять, стульев у оставшихся в поселке соседей натаскали полную прихожую. И не ошиблись. Во-первых, Зинаида Федоровна неожиданно для всех и для себя самой помирилась со своим мужем, который, как оказалось, «завязал» и три дня ходил «сухой». Посему семья Никитиных явилась в полном составе. Зина зорко наблюдала за своим благоверным – не сорвется ли. Благоверный же излучал исключительно положительные флюиды, на стол, уставленный бутылками «Московской», «Столичной», «777» и «Жигулевского», демонстративно не смотрел. Он прохаживался вдоль стола, потирал руки, оправлял топорщившийся пиджак, и пытался завести разговоры с остальными еще трезвыми и поэтому скучными и неразговорчивыми соседями. Во-вторых, Николай привел своего дружбана. Николай жил в домике напротив избы Фрола – кооперативного начальника, сторожа и дворника, который через год угорел в парилке, напившись перед этим самогона, присланного из Белоруссии. Самогон был хорош, его многие в поселке отведали, но угорел только Фрол, так как выпил слишком много. Да и запивал, наверное, пивом. Но это будет еще не скоро, а пока что Фрол задерживался. Он пришел позже, поздравил Алену, расцеловал прямо в губы – это при всех-то, при Абраше, и выпил одним махом стакан «Столичной». Так вот, этот Николай привел своего друга – высоченного и здоровенного парня, неловкого на вид и поэтому с виноватой, но хорошей улыбкой. Настя, как увидела, так и обомлела, поняв: это – то самое.
В тот вечер пили хорошо – хотя, кто мне скажет, когда это на Руси пили плохо? Благоверный был сер и скучен, он брезгливо царапал вилкой по тарелке, всем своим видом подчеркивая, что это – гнусь: есть такую закуску – салат оливье, винегрет, квашеную капусту, соленые огурцы, селедку с горячей картошкой и прочие прелести – и не пить. Он и не пил, чем Зинаида Федоровна явно гордилась. Она еще не знала, что, свершив сей подвиг, ее Егорушка, с омерзением давившийся дармовой закуской, назавтра сорвется с такой злобной решимостью, с такой мстительной радостью, с которыми она ни разу не встречалась за двадцать семь лет совместной жизни и о которых не подозревала: благоверный пил три недели, начав с коньяка «Двин», подаренного ему на пятидесятилетие год назад сослуживцами по Банно-прачечному тресту, где он служил в свободное от запоев время, и закончив одеколоном «Шипр», который выпросил у Фрола в долг.
Абраша пил много, но не пьянел. «Удивительный он, всё же», – думала Настя. «На еврея не похож – те все чернявые, маленькие и хитрые, а этот – высокий, светлый, хотя, скорее, седой – есть люди, рано седеющие, умный». И все в поселке, несмотря на его имя, уважали его, дети поначалу поддразнивали «Абраша – бяша», «Абрамчик – хуямчик», но, получив порцию подзатыльников от родителей, переключили свое внимание на хромого и убогого Свирю, жившего Христа ради в отгороженном закутке Правления. По любому вопросу обращались за советом к Абраше, и ни разу он не обманул доверие и надежды «обчества».
Как-то пару лет до того дня рождения Настя решилась спросить: «А почему ваше имя – Абрам? Вы на еврея-то не очень-то похожи?» – «А ты что, многих евреев знала? – «Да нет, не много, но – знаю». – «Ну, коль скоро ты такой знаток иудейства, чего мне тебе объяснять?». Однако снизошел – Настя еще больше запуталась.
Она-то хотела узнать, еврей ли Абраша, надеясь рассеять свои сомнения – Настя ничего против евреев не имела, но за Алену было боязно: сестрица втюрилась в этого мужика, пока он на нее не реагировал, но Настя знала, что Алена своего счастья не упустит. Так что у них наверняка сладится, тогда вдруг Абраша позовет ее к венцу, то есть в ЗАГС, а он…
Диалог ей запомнился.
– С чего это ты взяла, что, если Абрам, то – еврей?
– Так, это… ну, имя-то еврейское, не русское же.
– Не русское, это точно. А что, Авраам Линкольн – он тоже еврей?
– Так он же Авраам.
– Настя, милая, ты же – умная женщина. Это – одно и то же. И родился этот Абрам Линкольн в нищей хижине в американской глубинке, и был назван в честь деда, которого убили индейцы, и вкалывал он разнорабочим в полях, землемером, лесорубом, лодочником. По твоим понятиям – вздорным, кстати, – это биография еврея? Евреи вкалывают, дай-то Боже, но ты-то считаешь иначе?
– Ну, так я и не знала… Думала, он негров освободил.
– Раз освободил, значит, еврей?
– Иди ты, Абраша. Я – по имени.
– По имени… Кстати, Авраам – прародитель не только евреев, но и арабов, те имя его произносят «Ибрахим».
«Это уж ты загнул», – подумала Настя, но спорить не стала.
– Кстати, в России «Абрам» – одно из самых распространенных имен у староверов.
Настя было открыла рот, чтобы возмутиться, но вдруг вспомнила Абрама Тихоновича – глубокого старика, который приходил когда-то в их дом колоть дрова, убирать двор, подправлять ворота или забор и делать другую мелкую работу. Настя была тогда мала, но запомнила, что взрослые иногда шептали: «Абрам-то наш – из староверов».
Она уж пожалела, что затеяла весь этот разговор – дело было летом, и она собиралась за малиной – каждый раз, идя за грибами или ягодами, она торопилась уйти пораньше, так как боялась, что кто-нибудь опередит, соберет ее «урожай». Понимала, что это – глупость, но ничего с собой поделать не могла. Однако Абраша не унимался. – «Ишь, завелся!».
– А вот скажи мне, знаток ономастики.
– Чего?
– Это наука об именах.
– Ну…
– Дуги гну. А русские имена это —?
– Иван да Марья.
– Вот и ткнула пальцем в…
– Небо.
– В небо, в небо. Чё юбку-то одергиваешь. Имена эти – еврейские, друг ты мой. Иван, или Иоанн – от библейского Иоханан, то есть «будет помилован Богом». Это греки переделали на Иоанна, и пошло – Жан, Джон, Янис, Вано, Ханс, Хуан…
– Сам ты Хуан!
– … Иван. Поди, «Евангелие от Иоанна» не читала… И вообще, что ты читаешь? Кстати, большинство всех имен на свете – библейские, то есть еврейские. Особенно в англоязычных странах и у мусульман.
– Ни фига себе.
– Самое популярное женское имя в Ирландии – Сара. Процентов шестьдесят имен – от евреев, твоих нелюбимых.
– Да чего они мне сделали? – Нелюбимых! Люди как люди.
– Процентов двадцать пять – греческие имена. Скажем, Александр – «защитник людей», самое распространенное имя на земле. Остальные имена – национальные – у нас, как правило, славянские. Ну – Вячеслав, к слову, – «самый славный».
– Откуда ты всё это знаешь?
– Болел в детстве много. Делать было нечего, читал. Привык.
– Болел, болел, а такой здоровый вымахал. Перестань, да ну тебя, опусти на землю. Всё Алене скажу!
– А Мария – мать Иисуса. Так что она просто не могла не быть иудейкой.
– Это я сама могла бы догадаться, – подумала и тихо шепотом произнесла несколько обескураженная Настя.
– Мария, – не мог успокоиться Абраша, – это – от Мирьям, имя встречается еще в «Книге Исхода»: «Мариам пророчица, сестра Ааронова»… Так что «Абраам» – имя интернациональное. Ладно, иди по свои ягоды, истомилась. И не описайся от удивления.
– А ты не хулигань.
– Э-э, постой. Я что тебе задаром лекцию читал?
– Соберу – отсыплю ягод.
– На хрена мне твои ягоды, только живот пучит.
– Хорошо, с Аленкой пришлю поллитровку. Хороший самогон, белорусский, слеза!
«Словом, одни евреи кругом», – подытожила Настя, пробираясь через ручей, отделявший поселок от леса. Она почему-то успокоилась и вспомнила анекдот, рассказанный как-то за столом – встречали, кажись, Новый год. «Приходит сын из школы и спрашивает отца: “Пап, учительница сегодня сказала, что Бог был евреем. Как так может быть?” – “Да, сыночек. Тогда все были евреями. Время было такое”». Насте с Аленой этот анекдот очень понравился, но все гости при словах «Бог» и «евреи» почему-то стали усиленно закусывать и громко говорить, какое в этом году вкусное «Советское шампанское» – полусладкое и пора выпить за Новый год еще раз.
И вот сейчас, глядя на хмельных раскрасневшихся гостей, она подумала: «Удивительный все-таки человек, Абраша, и, конечно, не еврей. Евреи так много не пьют, не пьянея». Больше об Абраше в тот вечер она не думала. А думала она об Олежке – Колином дружбане.
Олежка пил мало, пригубит и поставит, пригубит и поставит. Когда все прилично выпили и поели, пошли танцевать. Настя специально переместилась поближе к нему. Он сидел в одиночестве, разглядывая свои большие ладони. Она сразу заметила: не разговорчив, застенчив, при кажущейся неповоротливости – ловок, проворен и… остроумен – молчит, молчит, но как скажет – все в хохот. Короче, запала она на него. Одно тревожило: он был моложе ее лет на пять, если не больше. Она несколько раз ловила на себе его взгляд. Поэтому и переместилась поближе к нему, как только стали отодвигать стол, составлять в углу стулья, и с радиолы сняли тарелку с хлебом.
