Алексей Ручий - Наркопьянь
Электричка плавно тормозила, приближаясь к очередной станции. Мимо поплыла платформа, замелькали люди. Мы с Лехой ездили уже часа два, постоянно меняя направления: сначала ехали в одну сторону, потом пересаживались на обратную электричку. В карманах у Лехи звенела мелочь. Он покупал пиво, расплачиваясь мятыми десятками. У меня в кармане тоже лежали несколько десяток и пригоршня мелочи. Я уже не помнил, когда в последний раз у меня были деньги.
Двери открылись, и Леха вдруг выскочил на платформу. Я остался стоять в тамбуре, решив, что он шутит. Мы не собирались здесь выходить. Леха покрутил головой секунд пять и вдруг куда-то быстро пошел, причем, у меня складывалось впечатление, что обо мне он забыл напрочь. Гитару он держал наперевес, словно грозное оружие, способное одним выстрелом сметать с лица земли мирные села и города. Он был не в себе, но не просто пьян, а безумен, проспиртован насквозь. Он исчез из поля моего зрения.
Осторожно, двери закрываются, – пророкотал сиплый динамик. Я рванул к выходу и еле успел выскочить, сзади с шипением сомкнулись створки автоматических дверей электрички. Издав протяжный свисток, похожий на стон, она тронулась. Я искал взглядом Леху.
В дальнем конце платформы на скамейке сидела компания – человек пять или шесть. Рядом с ними стояли пивные бутылки, целые и пустые, было видно, что эти ребятки навеселе. Они громко кричали и размахивали руками. Я скользнул взглядом по ним и увидел Леху – он стоял рядом.
Внутри заскребло, по спине пробежала, шевеля всеми своими лапками, ледяная сороконожка тревоги. Я знал, чем все это кончится. Это не Питер. Хотя и в Питере попробуй-ка ночью прогуляться до круглосуточного ларька за сигаретами где-нибудь в Купчино или Рыбацком – далеко не факт, что вернешься домой целым и невредимым. Здесь же действовали исключительно биологические законы: каждый защищал свой ареал. Чужака могли запросто избить до полусмерти. Это в лучшем случае. Убийства тоже не были редкостью. Я сжал кулаки и пошел в их сторону, готовясь к самому худшему. Наши шансы были низки, я бы сказал, что они были нулевыми.
Я приблизился на расстояние, с которого можно было начинать атаку. Нужна была какая-нибудь тяжелая штуковина – кусок арматуры или что-то вроде того – тогда можно было бы рискнуть отбить Леху и попытаться уйти. Хотя здравый смысл подсказывал, что никуда тут не уйдешь – электричка отчалила и следующая будет не раньше, чем через час, а вокруг только эта глушь, в которой наши противники наверняка чувствуют себя как рыбы в воде. Ничего не подворачивалось. Я собирался драться голыми руками. То есть сознательно выбирал верную смерть. Ладно, хоть подохну не от голода, а в бою. У древних скандинавов это считалось почетной смертью: викингов, павших от руки врага, забирали в Вальхаллу девы-валькирии; после смерти им причиталось вечно пировать за праздничным столом у бога-воина Одина.
Каково же было мое удивление, когда я увидел, что Леха как ни в чем не бывало беседует с ними. Дракой тут и не пахло. Местные просили его сыграть на гитаре. Леха делал вид, что ломается и стебался над ними. Достаточно опасная игра. Правда, и Леха достаточно хитровыебанный тип, чтобы местные что-нибудь просекли.
– Братан, ну сыграй че-нить… Цоя можешь?
– Цой? А кто это?
– Ты че Цоя не знаешь? Ну ты, бля даешь…
Я подошел к ним вплотную. Местные смерили меня оценивающими взглядами. Так львы смотрят на антилопу, которую намереваются сожрать. Леха обернулся, увидел меня и заулыбался.
– О, братан, вот ты где. А я тебя потерял.
Ну ничего себе! Он меня потерял. Как будто это я метнулся из электрички, как в задницу ужаленный и побежал прямиком к компании местных хищников, терпеливо стерегущих добычу.
– Это, пацаны, мой братуха, – Леха криво улыбался мне, – прошу любить и жаловать… вот для него я спою щас… и сыграю, бля. – его качнуло.
– Давай Цоя… или че-нить такое… пацанское.
– Сейчас…
Леха провел пальцами по струнам, потом начал играть нервным боем, извлекая из гитары резкие безумные звуки. Пел он словно раненое животное. А на лице застыла издевательская гримаса. «Катись, колесо» группы Сплин. Он смеялся над ними. Он смеялся над всем этим глупым и бесполезным миром, похожим на старую тряпичную куклу.
Кто-то из местных протянул мне бутылку пива. Я взял и отхлебнул. Непроизвольно посмотрел наверх (видишь ли ты меня сейчас, бог отверженных, Бог Последнего Шанса?). Небо было затянуто серыми тучами и лишь на западе у самой кромки, там, где оно соприкасалось с черными зубьями хвойного леса, алела раскаленная закатом полоска. На станцию медленно наползали ранние мартовские сумерки.
– А вы че в натуре братья? – обратился ко мне быковатого вида парень с мутным от поглощенного спиртного взглядом – тот, который дал мне пиво.
– Ну да.
– Че родные?
– Да, родные, а что непохожи?
– Вообще-то не особо. Хотя хуй его знает…
Он сделал длинный глоток, который можно было сравнить разве что с затяжным прыжком с парашютом, когда ты несешься к земле на всех парах, и неизвестно приземлишься ли ты мягко или расшибешься в лепешку. Пиво в его бутылке стремительно убывало, а дно приближалось. Когда он, наконец, оторвался, взгляд его помутнел еще сильнее.
– Пиздец, – коротко изрек он. Потом протянул мне руку. В его пятерне поместились бы две моих. – Серега, – представился он. Его щеку рассекал кривой розовый шрам.
– Леха, – я сунул свою ладонь в эти тиски из плоти.
– Пиздато твой братан играет…
– Ага.
Местные оказались неплохими ребятами. Когда кончилось пиво, они сходили и купили еще. Причем Серега спросил меня:
– Тебе какое взять? – деньги были его, он угощал.
– Мне все равно. Возьми такое же как и себе.
Он принес мне две поллитровых «Балтики-семерки». Леха играл. Он находился в состоянии творческого экстаза, полубезумия, когда плевать на то, что играть и кому играть. Он мог бы играть пингвинам на вершине айсберга у берегов Антарктиды.
Я сидел и беседовал с этими простыми русскими парнями, которые не захотели нас убивать (я почему-то был уверен, что убить они могут). Похоже на беседу кролика с удавом, который отказался его жрать, ссылаясь на несварение желудка. Парни работали на Балтийском вокзале – обходчиками или что-то в таком духе. Они любили свой родной поселок со скромным названием Тайцы и ненавидели чужаков – они мне сами об этом сказали. Тем приятнее было сознавать, что для нас они сделали исключение. Черт побери, Бог Последнего Шанса, я знаю: ты наблюдаешь за мной. И иногда я даже нравлюсь тебе.
Окончательно стемнело. Мы потеряли счет часам. Леха все играл. Я ощущал, что нирвана где-то рядом. Возможно, мы лишь в шаге от нее. Сейчас, еще чуть-чуть – и она окутает нас облаком веселящего газа.
Внезапно темноту разорвал свет прожектора и раздался оглушающий стон электрички. Она с ревом надвинулась на платформу из темноты, заскрипела тормозами и застыла возле нее. Зашипели двери. Леха неожиданно подорвался, закинул гитару в чехол, и так же стремительно, как не так давно выпрыгнул из электрички, в электричку же и рванул. Не прощаясь. Я выпал в осадок. Его стремительности мог бы позавидовать метеорит.
Слава богу, я уже был знаком с этими его закидонами и поэтому не растерялся. Я начал спешно прощаться с новыми знакомыми, извиняясь за Леху и отмазываясь тем, что у нас еще куча дел, а на дворе ночь и вообще скоро электрички ходить перестанут, и тогда мы останемся здесь куковать до утра. Серега предлагал остаться и заночевать у него. Я отказался, еще раз извинился за Леху и кинулся к электричке, пока не закрылись двери. Серега напоследок сунул мне в руки еще две поллитровых «Балтики».
Я заскочил в тамбур, и двери у меня за спиной со свистом закрылись. У противоположной стены тамбура стоял Леха и смеялся.
– Блядь, ну ты даешь, – гневно закричал я. Он не отреагировал, просто продолжал смеяться и все. – Хоть бы предупредил, что собираешься отчаливать.
– Э, братишка, не сердись, – наконец остановился Леха, – надо ж было когда-то заканчивать этот концерт и сваливать.
– Ну не так же… пацаны, похоже, обиделись.
– И хуй с ними… попьют пивка и забудут. Им все равно с кем пить.
– Может, и все равно, но… все равно так не поступают.
– Бля, только так и поступают, – он ухмыльнулся, – и вообще забей – сейчас мы по электричке пройдемся, денег заработаем и напьемся до усрачки.
С трудом верилось. Я вновь почувствовал голод. И усталость.
– Валяй, – сказал я, – но я – пас.
– Как хочешь, – ответил Леха.
Я остался сидеть в вагоне, а он ушел. Я открыл пиво и неспешно тянул его, глядя в окно. За окном была только темнота, непроницаемая для глаза. Поэтому я видел лишь грязное серое стекло. Контролеров на поздних рейсах обычно не было, поэтому я мог сидеть, не дергаясь. Минут через двадцать Леха вернулся. Он прошел весь поезд и реально заработал больше, чем за все время до этого, бумажные десятки из карманов чуть не вываливались. И это притом, что он все это время пил. Ума не приложу, как у него это получалось.
