Кира Сапгир - Двор чудес (сборник)
Вчера она позвонила.
– Представляешь, врываются к нам двое, как начали на Бранко орать – у-ужас! Говорят, по их машине бегал ночью. Он с Мартиники, чемпион по плаванию. Здоровый – ужас! Как трахнет кулаком по огнетушителю – ба-бах! Пены – ужас! Прямо рычит, а я вся дрожу, повисла на нем, чтобы те-то убежали, а он меня к себе прижимает, говорит: «Красивая, красивая!» Представляешь? У-ужас! Слушай, давай мы с ним к тебе придем на Рождество. Он хочет с тобой познакомиться. Только он совсем простой, подражает голосам диких зверей и плавает. Я ему про тебя рассказала. Он сказал: «Я уже люблю ее». О’кей?
– Ага.
– Завтра в девять, о’кей? Он до того провожает в аэропорт сестру, она улетает на Мартинику. Чао.
(И вот замерцало в туннеле метро, потекло по ее жилам что-то светлое, мутноватое. Пусть придут, пусть спасут. Не все ли равно как?)
В девять позвонила Таня.
– Я заболела, ужас! Бранко придет без меня.
– Ой, да как же я?..
– Да брось ты, он же простой, он как ребенок. Поговори с ним о его острове. Чао.
(Решительно, люди – не Армия спасения.)
В ожидании она задремала. Ее разбудил стук в дверь. Сонная, подошла она к двери, заглянула в глазок. На площадке качалась огромная тень. Открыла дверь. Золотистый бог Южных морей стоял на пороге. Спокойно улыбался глазами под пушистыми ресницами, всем нежным золотым лицом. С его куртки на коврик в прихожей стекал дождь.
– Здравствуйте, заходите, пожалуйста. Таня не придет. Она заболела.
Не спуская с нее глаз, он стянул с плеч куртку. Уселся на стул, ровно уложив руки на колени.
– Таня хорошая, – сообщил он. – Я ее люблю. Я и тебя люблю.
– Вот и хорошо. Давайте есть яблочный пирог. Пирог вкусный.
– Я не люблю есть, я плаваю. У нас на Мартинике много не едят.
– Хотите вина, чаю?
– Не надо вина, я не пью вина, я и чай не пью, я люблю только воду. Дай мне воды.
Она вернулась из кухни со стаканом. Он, сидя так же прямо, все так же разглядывал стену.
– Я скоро должен идти, – сказал он. – Сестра улетает домой, на Мартинику. Я должен ее проводить.
– Таня сказала, что ты уже проводил сестру на Мартинику.
– А Таня твоя подруга?
– Да, Таня моя подруга, и я ее очень люблю.
– Я теперь тоже твой друг, и я тебя тоже люблю, я и Таню люблю, мы пойдем с тобой в бассейн. Ты любишь воду?
Они поковыряли вилкой яблочный пирог.
– Расскажи мне о твоей Мартинике, – попросила она.
– Там много цветов и всегда солнце. И море. Я уплываю в море на целый день, с бутылкой пресной воды у пояса, я ведь люблю только воду. Тут я все время таскаю пыльные тюки, а я люблю солнце. Я люблю HLM[16] – там много солнца. Я в HLM живу, со мной моя сестра и братья. А в твоей комнате мало солнца, как ты можешь жить? Надо жить в HLM.
– Это правда, что ты подражаешь голосам диких зверей?
– Да, а еще я хожу по канату. – Он уже натягивал свою синюю куртку. – Мы с тобой друзья. Пойдем в бассейн в воскресенье? А теперь я должен проводить сестру. Хочешь пойдем в кино в воскресенье?
– Да, да, я хочу пойти с тобой в бассейн в воскресенье. И в кино тоже.
– В воскресенье. Если я не пойду в бассейн, мы пойдем в кино.
На пороге они поцеловались.
– Ого, недурно, – сказал он. – До воскресенья. Чао!
Но они не пошли в воскресенье в бассейн и в кино. Бранко не звонил, а она все утекала вниз, вниз, переливаясь из пустого в порожнее, перемалывая муку в муку, изживая, изжевывая себя.
(Жизнь моя, жизнь моя, как прожить мне без тебя? К черту нищих. Бог подаст.)
Было уже около полуночи, когда телефон зазвонил.
– Это Бранко. Как дела?
– О’кей. А чего ты так поздно звонишь?
– Я был в бассейне, а тебя не было. (Врет, собака!) Ты хочешь пойти в кино?
– Сейчас поздно. Мне завтра надо работать.
– Сегодня воскресенье, сегодня не надо работать. В воскресенье надо ходить в кино.
– Хорошо, мы пойдем с тобой в кино. Приходи.
Она дремала и ждала. Как была, заспанная, в затрапезе, открыла на стук, не поглядев в глазок.
На пороге была копия ее хорошего знакомого, поэта С. Такой же маленький, тот же на нем тесноватый джинсовый костюм, на длинных волосах тот же плетеный ремешок, борода до бровей. Но из глаз смотрело другое. Чужое. Горящие черные без белков глаза были звериными, могли глядеть только прямо перед собой – он не глядел, а озирался, сразу всем лицом. Гость был моложе С. на 50 тысяч лет!
– У вас много книг, – сказал, вдвигаясь в комнату, доисторический С.
– Кто вы такой?
– Меня зовут Синг. Я друг Бранко, ему стало плохо в кафе, он прислал меня к вам.
С этими словами он протянул ей книгу. «Казаки» на французском языке. (Пропуск к русской хозяйке дома, что ли?)
– Я тоже с Мартиники, – продолжал Синг, не переставая озираться. – Бранко мой друг. Ты ведь не работаешь по воскресеньям? В воскресенье надо ходить в кино, веселиться.
– Нет, нет, я работаю по воскресеньям! Мне надо… еще поработать. Иди в кафе, я приду через двадцать минут.
– Я лучше здесь обожду, внизу холодно. – Он уселся на диван и дотронулся до нее.
– Не надо, – поежилась она. – Иди в кафе, в кафе нехолодно. Я приду через двадцать минут, и мы пойдем с тобой в кино.
– Тогда я оставлю здесь это. – Синг попытался закинуть за нее на диван книгу.
– Нет, нет, не надо, я приду в кафе через двадцать минут, – торопилась она, тесня его к двери.
– Я потом поднимусь к тебе, внизу холодно.
– Да, да, через двадцать минут. Чао!
Но через пять минут она уже летела, мчалась в такси куда-то, ее бил озноб от чужого. Чужое черной бабочкой бьется об ее двери и окна. Чужое – камень, поющий под ногами на дороге. Чужое – цветок, выросший у тебя на глазах в один миг.
Бранко позвонил вскоре.
– Как дела?
– Что случилось? Тебе было плохо в кафе? Кто такой Синг?
– Синг мой друг. Раз так, он и твой друг. Как тебе понравился мой друг Синг?
– Мне не понравился твой друг Синг!
– Мой друг Синг плохо себя вел?
– Нет… Но почему ты не звонишь, когда обещаешь, и присылаешь ко мне гостей без спроса?
И тут он сказал:
– Что ж. Я не комильфо. – Эта фраза в его устах ее потрясла.
Потом она долго просто лежала, вжимаясь в диван все глубже, и однажды вечером вошел Синг без стука. Приблизился к ней и взял, и было смертно-сладко, будто пошла горлом кровь. И она приказала Сингу исчезнуть, и он повиновался.
(Мы из разных миров, но и здесь мы чужие.)
Конечно, наутро позвонил Бранко.
– Тебе хорошо было вчера? Мы пойдем с тобой в кино?
– Да, мы пойдем с тобой в кино!
– Мы никогда не пойдем с тобой в кино. Я уезжаю в Англию, буду там работать в бассейне, я ведь люблю только воду. Но к тебе придет мой друг Синг. Он передаст тебе на память от меня одну вещь. Мы ведь друзья?
– Таня сказала, что у твоего Синга жена и ребенок.
– Неправда, – закричал он. – Таня все перепутала!
Потом долго не звонил никто.
А она все летела, вместе с диваном, со своим домом, вниз, вниз, все вниз, стекая с блюдца на блюдце, с круга на круг:
НО ЕСТЬ ЖЕ ДНО?!
Весной зазвонил телефон.
– Это я, Бранко. Я в Париже.
– Не в Англии?
– Нет, я в Париже. Я в дерьме.
– Что случилось?
– Мне негде ночевать.
– А где твой HLM? Где сестра?
– Я хочу тебе кое-что сказать, – сказал Бранко. – Я не Бранко. Я с бородой, а безбородый был не Бранко. Это я Бранко.
– Бранко, – вскричала она, – тебя же зовут Синг, Синг тебя зовут, и ты любишь только воду!
– Не надо смеяться, – сказал он. – То было дерьмо. Мы шутили над тобой; они над тобой дерьмово шутили.
– А я пишу об этом рассказ.
– Нехорошо, – сказал он.
– Чао, целую тебя! – Она повесила трубку.
(Все падает, все летит, все никак не может ссыпаться, скатиться, вниз,
вниз,
вниз…)
НО ЕСТЬ ЖЕ ДНО?
У молчащего моря
Идиот
В газетной треуголке
Свистит и поет
Как птица.
Ой, да не будите!
(Цыганский реквием)
Посвящается Слободану Ивановичу[17]
Певец Ярко заказал другу – художнику Духовному свой портрет. На портрете бархатный ус, гитара, на плечах шаль в пунцовых розах. Серьга бриллиантовая в ухе…
Красуется картина на видном месте – в баре «Штар», что на Больших бульварах близ Монмартра. На стене напротив в рамке золотой диск-пластинка, которую напел Ярко – певец полночный. По ночам в баре пел и играл – перед глазами пунцово-черное летало.
Словно пунцовая шаль с черными розами.
Словно огонь над угольями в ночном чистом поле.
Напевшись, садился играть в карты. Как-то утром, когда очень уж везло, выглянул из дверей – дух перевести. Поглядел вдоль недлинной светлой улицы, глотнул воздуха, улыбнулся – да и упал. Так и лежал у порога, улыбаясь.
