Людмила Стрельникова - Мастера вызывали?
На следующее утро, проснувшись чуть свет, он недовольно спросил:
– Ты чего это меня связал?
– Чтоб не выступал, – сердито пояснил сын, вставая с постели и натягивая брюки. – Запомни, – предупредил он, – если хоть раз выпьешь еще – поколочу.
Николай Афанасьевич хмуро окинул спортивную фигуру сына с широкими плечами, крепкими бицепсами и угрюмо протянул:
– Конечно, вымахал как – отца в дугу согнул.
– Пока не согнул, а будешь выступать – согну.
– Убегу, – глядя отрешенно в потолок, мрачно бросил Николай Афанасьевич.
– Найду и всыплю как следует, – пригрозил сын и для пущей убедительности помахал крепким кулаком.
Отец совсем нахмурился и заворчал, но уже более примирительно:
– Кому сказать: дети уже родителей воспитывают. На свою шею нашёл сынка. А он дохнуть не дает… Ну, ты меня развяжешь, или весь день мне колодой лежать?
– Развяжу. – Сергей наклонился над спеленатым телом. – Но запомни: чтоб не пил, не курил. По выходным будешь ходить в баню, в массажный кабинет. Там займутся твоею рукой.
– А что рука? Я к ней привык, – забеспокоился Николай Афанасьевич. – Она мне совсем не мешает, я левой приспособился есть.
– Вот то-то, что есть. А надо ещё и работать. Я не собираюсь быть тебе слугой. Кой-какие дела по дому обязан выполнять. Ты – член коллектива, семейного, и должен по мере сил вносить вклад в общее дело. Я один за всем не успеваю, а ты целый день бездельничаешь. Рукой займись серьёзно и без всяких выкрутасов.
Он развязал отца и, одевшись, вышел на кухню приготовить завтрак.
Николай Афанасьевич, кряхтя, поднялся с раскладушки, размял приседанием ноги и заворчал:
– Ишь, как с отцом обращается. Никакого уважения. Ох, что-то я опять разволновался, того гляди – паралич последнюю руку разобьёт. – Он пошарил в кармане широких брюк. – Где же оно? – и ничего не найдя, переключился на второй карман, но и тот его ничем не порадовал. – Куда же оно запропастилось? Так ведь и пропасть с горя можно. – Он похлопал себя по бокам и от радости даже вскрикнул: – Вот она, родимая! Ишь, куда запропастилась. Ну ничего, «лучше поздно, чем никогда» – сказала бабка, когда помер дед, – с этой прибауткой Николай Афанасьевич извлек из-под рубахи небольшую зелёную бутылочку с надписью «Лосьон огуречный». – Да простит меня Дарья Даниловна. – Он опустошил пузырек и, успокоив нервную систему, заворчал: – Он меня, видите ли, – учит. А я вот возьму и не пойду на массаж или убегу в другой город и поминай как звали… – но при последних словах Николай Афанасьевич смолк и насупился. Куда ему бежать теперь, старому да однорукому, кому он нужен. Он вздохнул и осторожно выглянул в кухню, но тут же пришлось спрятаться: там сын в тактичной, вежливой форме запугивания давал наставления хозяйке квартиры.
– Поймите меня правильно, Дарья Даниловна, я не против хорошего застолья среди старых друзей, но времена сейчас не те, мы боремся с пьянством и объявляем ему непримиримый бой. Вся общественность стоит именно на этих позициях, а вы не хотите перестраиваться по новому. Я на вас не донесу, но заглянет сюда кто из соседей, по нюху сразу определит, чем вы занимаетесь или заметят, с каким блеском в глазах выходят от вас люди. Скажут – она спаивает народ, а за это может быть срок.
– Да? – Дарья Даниловна озадаченно подперла пухлой рукой двойной подбородок. – И срок могут дать? Что ж так строго? Как же тогда праздники справлять, гостей принимать?
– Покупайте электрический самовар, пеките пироги – и будут ваши гости не менее довольны.
Хозяйку он оставил в глубокой задумчивости, впрочем, как и отца.
Глава 8
На заводе Сергей сразу же окунулся в деловую атмосферу и временно забыл о семейных неурядицах.
Приближался конец месяца, цех жил напряженной жизнью, точнее – лихорадочной, потому что как всегда в начале месяца не хватало деталей, а в конце месяца – времени, чтобы пустить их в оборот. Ему и самому пришлось «подключиться» к паяльнику, чтобы приблизить выполнение плана к намеченному. Работая над схемой, он мельком бросил взгляд в сторону стеклянной перегородки, за которой обычно сидели Рыкунов и его зам – Крабов. Один в этот момент лениво зевал, изнывая от скуки, второй, надвинув на глаза очки, вот уже четвертый час рассматривал буквы в справочнике. Сергеи, нахмурясь, опять уткнулся в схему. Но его мнению, когда план, «горит», начальство обязано само принимать непосредственное участие в ликвидации прорыва, раз не способно организовать нормальную плановую работу. Но, к сожалению, это было только его личное мнение, и поэтому начальник и заместитель скучали за стеклянной перегородкой в ожидании выполнения плана.
Понимая, как тяжело томительное ожидание, Лыкова – одна из монтажниц цеха, добровольно принявшая на себя полномочия неофициальной секретарши – чисто из сострадания, чтобы начальство не уснуло, дважды до обеда и раз после обеда заваривала крепкий чай и носила его Рыкунову и Крабову в «аквариум», как называли их кабинет. Естественно, что такая забота была не бескорыстна, но в чём тут дело, молодой мастер пока не улавливал и только следил за каждым её шагом. При всей своей сообразительности он никак не мог понять, наблюдая за работой Лыковой, как это при такой болтливости, частых отлучках с рабочего места и природной медлительности ей удаётся выполнять и перевыполнять план. Он работал быстро, но всегда оказывалось, что делал меньше, чем она.
Вот и сейчас, во второй раз, с обворожительной улыбкой она вплыла за стеклянную перегородку с подносом в руках и внесла свежую, горячую струю в работу руководящего состава. Спустя несколько минут Рыкунов схватился за телефон, откуда-то позвонили, испортив чаепитие. Трубку он поднял с недовольством на лице, но сообщение оказалось приятным, потому что мимика его изменилась на противоположную, он просиял и вслед за этим по селектору раздалось:
– Торбеев, зайди ко мне.
Сергей шёл раздраженный и думал: «Только от дела отвлекают. Нет, чтобы самому подойти, сказать, что надо, дорога каждая минута».
– Торбеев, радуйся, – провозгласил начальник, как только Сергей очутился в «аквариуме». – Сейчас пойдём в бухгалтерию за деньгами. Твою рационализацию оплатили.
– Надо Степанову позвонить, – напомнил Крабов.
– А Степанов при чём тут? – не удержался рационализатор: о нём ранее не упоминалось, кроме тех, с которыми он уже примирился.
Начальник покачал головой неодобрительно.
– Дотошный ты чересчур… Степанов два раза к директору за подписями ходил, думаешь, так легко протолкнуть твоё предложение? Сто подписей собери и за каждой раз десять побегай.
В бухгалтерии дотошный мастер, естественно, не мог не обратить внимания на получаемые суммы. Рыкунову выплатили сто рублей за то, что не отклонил рационализацию, его заместителю – сто за то, что не возражал; Степанову – девяносто за то, что два раза сбегал к директору; шести авторитетным лицам – по восемьдесят рублей за авторитет – и самому рационализатору за идею двадцать рублей.
Распределение вызвало внутренний протест в душе молодого человека, но он постарался подавить его, решив, что сейчас при его затруднительном материальном положении каждый рубль равноценен сотне.
Начальник и его зам покинули бухгалтерию крайне оживлёнными и Рыкунов, дружески похлопав мастера по спине, подбодрил:
– Ты молодец, Торбеев, – мыслишь. Если будет еще какая рационализация, подавай – я поддержу.
– Мы поддержим, – уточнил зам.
– Да, послушай, Торбеев, хочу услышать твоё личное мнение, – обратился Рыкунов к Сергею, пока они шли по длинному коридору к цеху. – Нам предложили выдвинуть Калинину в депутаты. Передовик производства, нормы выполняет на двести процентов. Будем выдвигать или как?
– Не будем, и именно потому, что передовик производства.
– Как это понять?
– Она передовик здесь, в цехе, быстро и качественно паяет схемы, но она же не передовик в общественной работе. Я не понимаю, почему у нас такое мнение – если передовик производства – обязательно в депутаты. Я считаю – это двойной вред: производство теряет отличного работника, а общественность приобретает плохого администратора, потому что в общественной работе у них обычно – ни навыков, ни склонностей, ни опыта.
– Что ж, ты, пожалуй, прав, – согласился начальник. – Над этим стоит подумать.
– Пётр Иванович, хорошо бы сделать заявку на кинескопы, – напомнил Сергей. – У нас до конца года не хватит, я подсчитал.
– Молодец, думаешь о будущем цеха, вот ты и оформи заявку.
– Да, и ещё, Пётр Иванович. Я пока паял, мне пришла идея ускорить выпуск блока цветности, достаточно три детали заменить на одну.
– Ну зачем такое сейчас, в конце месяца, – возразил Рыкунов и даже поморщился. – Перестройка нам может дорого обойтись.
– Но почему? В газетах как раз упирают на перестройку, – с жаром подхватил молодой мастер. – Мы только в этом месяце отстанем, зато в последующие у нас пойдёт перевыполнение в полтора раза. Вот вам и ускорение.
![Владлен Бахнов - Иван Васильевич меняет профессию [альбом]](/uploads/posts/books/24676/24676.jpg)
