Райдо Витич - Скиф
– Робин Гуд.
– Перчатки не мешают?
– Курить?
– Лук натягивать.
Парень хмыкнул, склонил голову до вазы с печеньем, скрывая лицо. И Маша невольно улыбнулась, приняв это за попытку скрыть от нее, как и от других, какой он на самом деле.– Ты же совсем другой, я же вижу. У тебя очень добрая улыбка и глаза, как…
– Бирюза, – закончил за нее, уставившись исподлобья. – Приплыла что ли? Чего под бок не легла?
Девушка поджала губы, взгляд стал неприязненным. Ей так и хотелось осадить его, но язык не повернулся, вовремя достойного ответа не нашлось. Маша видела кровоподтек на скуле и над губой и понимала, что ему больно, и уверила себя, что Скиф как любой больной просто капризничает, выказывает свой нрав, не потому что он паршивый, а потому что так проще скрыть боль. Мужчины не любят, когда их жалеют, мужчины всегда перебегают к нападению, если чувствуют что кто-то переходит границы их территории. И Скиф не исключение. Сейчас его территорией была его боль, его тело, его душа, и он не хотел касаться темы себя.
И Маша понимала его, и, наверное, поступала бы так же. Правда, на столь вопиющую грубость ее бы не хватило.
– Не стоит обижать людей, которые хорошо к тебе относятся, – заметила и встала. Вытащила из холодильника колбасу и масло, принялась мастерить бутерброды.
– У меня братья точь в точь как ты. Миша, помню, в аварию влетел, так его не задеть было. Я с вопросом, а он кричать. Дети вы.
– Мы?
– Мужчины. Везде и всюду хотите проявлять силу, силу выказывать. Но вы же люди, а любому человеку бывает больно, бывает одиноко или плохо. Но разве он слабый, если находится тот, кому не безразлично, что у него на душе? Тот, кто хочет помочь.
– Ты мне помочь хочешь? – деланно удивился Скиф, щурясь на нее из-за табачного дыма.
– Хочу. Резкий ты, а почему? Зачем? – поставила перед парнем тарелку с бутербродами. – Кушай.
Скиф внимания на пищу не обратил – Машу изучал:
– Всем помогаешь?
– Нет. Только тем, кто нравится.
– Я нравлюсь?
– Да, – не стала скрывать.
– Чем? – он явно насторожился и действительно удивился. – В своем уме, мать? Любая нормальная телка меня стороной обойдет. Я головная боль, куколка, я твой кошмар, я экстрим в ботах. Ты на себя в зеркало посмотри. Домашняя курочка, прилежная, хозяйственная, заботливая. Тебе телка надо, чтоб ты ему сено давала и по холке гладила, а тот бы млел и стоял, где поставили.
Маша насупилась, смотрела на него не мигая:
– Много ты понимаешь.
– Не прав? Девочка созрела для приключений? Бурной страсти, романа за гранью реальности, взрыва, драйва.
Он усмехался, в глазах вспыхивали огоньки, зрачки то расширялись, то сужались. Он смеялся, он издевался и изучал.
Маша подперла щеку рукой и с улыбкой смотрела на него: мальчишка, как есть – мальчишка. Сорванец, глупенький, неприкаянный, не знающий что такое любовь, но уже познавший пошлость секса, и думающий что это и есть отношения между мужчиной и женщиной.
– Чего лыбишься? – разозлился.
– Над тобой. Такой весь крученный – верченый, а на деле – дурачок. Парень сверкнул глазами и вдавил окурок в блюдце. Поднялся:
– Притомила ты меня, – поддернул штаны и попер в коридор. – Привет братовьям.
– А «спасибо»? – все с той же улыбкой спросила Маша.
Скиф накинул куртку и взял сумку, только тогда удостоил ее взглядом. Помолчал и нехотя кинул:
– Спасибо. Кофе варить умеешь. Запомню.
И вышел, не сказав «до свидания».
Дверь хлопнула, а Маша так и осталась стоять, подпирая косяк и улыбаясь. Не смотря на неоднозначность Скифа, меж ними явно появились отношения, иначе бы он не сбежал. Значит, зацепила, значит и он почувствовал то же влечение, что и она.
Девушка посмотрела на себя в зеркало и поправила волосы, подмигнула своему отражению и улыбнулась. В душе зарождалось робкое чувство. Она была уверена – жалость и не понимание. Вчера уверена, а сегодня, сейчас отчетливо поняла другое – Скиф ей нравится. Даже его хамоватость, даже его угрюмость и резкость. Она подозревала, что это напускное, что это какой-то протест и его форма одежды, и манеры тоже определенная форма протеста против чего-то – может быть, системы, может, мира вообще. Но это значило, что он смел и неординарен, что умен и силен достаточно, чтобы выживать и жить, не ломая себя, не гнуться под принятые рамки.
А руки у него нежные, – вспомнилось. И Маша засмеялась: Скиф совсем не такой, каким себя выказывает. Он определенно очень добрый и умный парень. С таким нестрашно, такому можно довериться. Правда забияка и грубиян… Но какой красивый! А глаза? Не смотрит – в плен берет.
На душе было тепло и хотелось почему-то танцевать.
Девушка включила магнитофон и закружила по комнате.
Скиф закрылся в ванной, чтобы не слушать нотации отца. Да, мягкие, да жалкие, но самое неприятное было не в этом. Отец переживал, отец боялся, а ему было невыносимо это чувствовать, осознавать.
Влад умыл лицо и уставился на себя в зеркало: отделали, конечно, хорошо, но могло быть хуже.
Завтра надо взять с собой цепь. Если Щегол появится – он его уроет.Глава 4
Суббота паршивый день – идти на занятия откровенно было в лом, но Скиф заставил себя подняться и двинуть в техникум. Если он не придет, все решат, что Щегол сильно помял его и тем взял реванш. Ни хрена!
Голова болела, тело ломило, видно ребрам досталось неслабо, но Влад вида не показывал – завалил в аудиторию, бровью не поведя в сторону любопытных.
Плюхнулся на свое место, как всегда, ноги на стол вытянул и зевнул, выказывая наплевательство на всех и вся.
Люся в упор смотрела на него, но сказать что-нибудь не решалась. Зато Маша сказала. Прошла и, молча скинув его ноги на пол, бросила:
– Ты не в баре и сидишь не один.
– Да? – немного растерялся от такой наглости Скиф. – Не много на себя берешь?
– В самый раз, – заверила, выкладывая учебники и тетради на стол. Парня развернуло к ней, полулег на парту, рассматривая слишком пристально. Девушка немного смутилась, но стойко делала вид, что ей, в общем, почихать на его оценку. А оценивать было что: новая блузка, цветастая, а не белая, игривый макияж, неяркий, но достаточный, чтобы выделить достоинства лица, глаз. Волосы уложены.
Скиф понял к чему такие метаморфозы и сгреб свою сумку, кинул ее на соседнюю парту рядом с Логиновой. Рухнул на стул рядом с девушкой. Не вовремя – в аудиторию зашла пожилая учительница, женщина строгая и слишком опытная, чтобы у нее на уроках баловали.
– Скифарин – на место! – бросила не глядя, положила на свой стол журнал и выдала. – Достали тетради. Начинаем тест по пройденному материалу. Скифарин?! Тебя за ухо на место перетащить?! Или сейчас же садишься на свое место или вылетаешь вон!
– И пролетаешь с тестом, – недовольно заметил себе под нос Влад и нехотя пересел обратно. Маша сделала вид, что вообще не заметила, что он уходил.
А Серафимовская уже писала на доске вопросы и задачи.
– Круто, – оценил Скиф предстоящую контрольную. – Ответы знаешь? – спросил у Маши.
– Угу, – бросила и начала писать в тетрадке, чуть повернув ее к парню, чтобы тому было удобнее списывать.
Если бы не Маша, он бы точно завалился, но что было вспоминать, если пара прошла, а пары не предвиделось? После напряжения двухчасового теста очень хотелось прилечь, но на столе неудобно и Скиф бросил соседке:
– Сходи, погуляй.
– Зачем?
– За бубликами!
Маша хотела огрызнуться, но подумала, что пока не стоит идти поперек и ставить Скифа на место – не приручила еще. Он напоминал ей дикого мустанга, а это очень гордые животные и не каждому на аркан попадут, не у каждого с рук корм возьмут. С ними нужно иметь много терпения.
И девушка взяла книгу, отошла к окну.
Скиф тут же развалился на двух стульях и водрузил ноги на подоконник. Закрыл глаза и проспал всю перемену.
Маша поняла, что парень геройствует, а на деле все еще плохо себя чувствует после вчерашней драки и простила ему все разом.
– Болеешь? – спросила уже на занятии. Тот сонно глянул на нее и заверил:
– С детства.
Она опять готова была обидеться на него, но заметила на перемене, как он втихую закинул в рот какие-то таблетки и попер из аудитории, оставив сумку.
Значит она права – ему плохо. Обида вновь прошла, но появилось мысль, что это не нормально то обижаться, то прощать его. Невозможно так метаться бесконечно, но с ним, отчего-то, иначе не получалось.
Скиф зашел в кабинку, когда никого не было в туалете и, вскоре услышал, как кто-то протопал и словно затащил кого-то.
– Короче, объясняю последний раз, лошарик. Здесь у каждого есть крыша, у тебя крыша я. Усек? С тебя сто баксов.
Кабан, – узнал по голосу парня Влад: опять первокурсников прессует.
Вышел из кабинки, спокойно вымыл руки и достал сигареты. Закурил, прислонившись плечом к зеркалу рядом с Кабаном и Свитой – его верным оруженосцем. Оглядел тщедушного паренька в очках, что забился в угол от наката атлетов, и выдал:
