Татьяна Булатова - Ох уж эта Люся
Иногда Владик отступал от заданного курса, преимущественно ночами. Сокурсницы страстно его желали, активно кокетничали, но выбор красавца обычно падал на тех, кто с готовностью, без ужимок откидывал матримониальные запросы и легко соглашался поделиться с ним радостью. Естественно, плотской.
Любовником Владик слыл отменным: нежным и обстоятельным. Понятно, что Петрова об этом не догадывалась, причем по причинам самым что ни на есть простым: она вообще ни о чем подобном не догадывалась. Хотя кое-что и до ее ушей долетало. И, стоит добавить, сразу куда-то отлетало.
Первую сессию Люся трудилась, как каторжная. Не секрет, что многие вещи она понимала буквально, поэтому слова преподавателей, что студент первого курса работает на свою репутацию, а оставшееся время репутация – на него, восприняла как руководство к действию.
На первом году обучения Петрова ни разу не ходила на танцы в гарнизонный Дом офицеров, ни разу не проспала утреннюю лекцию, ни разу не сбежала ни с одного общественного мероприятия. Колхозы, субботники, политинформации, комсомольские собрания факультета – все это она воспринимала с противоестественной для семнадцатилетней барышни ответственностью. Кроме того, Петрова устроилась на работу в первую городскую больницу нянечкой. Собственно, ее одесский послужной список мог служить лучшей рекомендацией в профессии: нянечка – медсестра детского отделения, потом – хирургического, потом еще какого-нибудь. Отнюдь не каждый новоиспеченный доктор мог похвастаться таким количеством медицинских «университетов». А вот Петрова могла бы, но… не стала – тщеславием не отличалась. «Ну, было и было…» – пожимала она плечами, чего, мол, тут рассусоливать?
– Вы что, действительно решили набраться опыта и медицинскую карьеру начать с мытья уток?
– Да брось ты, мне были нужны деньги.
– То есть вот так примитивно?
– А ты как хотела? – признаваясь в этом, Люся сердилась. Миф о воплощении высокой мечты рушился на глазах младшей подруги. Петрова ощущала себя предательницей по отношению к юности, а потому искала пути к реабилитации.
– Ты понимаешь, – тянула она. – С одной стороны, я зарабатывала себе на жизнь.
– Что, стипендии не хватало?
– Конечно, не хватало.
– Ну, присылали же что-то из дома?
– Мама Лена пересылала алименты, но я отправляла их обратно.
– Зачем?
– Мне было неловко: она же меня растила, а я – кусок из семьи. С другой стороны, я многому научилась в профессии.
Петрова не лукавила. Кстати, пациенты этим активно пользовались: поставьте систему, откапайте взрослого дяденьку, сделайте ребеночку клизму, вставьте дочечке свечечку, уколите, погладьте и все такое. Но это позже, а пока Петрова стала каторжницей.
Готовилась к сессии ночами и не в комнате, вместившей четырех будущих медичек, а в холле на этаже. Именно его в одну прекрасную ночь и пересек Владислав Геннадьевич Измайлов, тайком пробиравшийся из женского отсека общежития в мужской.
Встреча с Люсей стала для номенклатурного дитяти полной неожиданностью. Никто не мог потрясти обласканного старшекурсницами студента, но вот Петрова сумела. Конечно, зрелище это было не для слабонервных ценителей женского очарования. Линялый байковый халат, изрядно потертый и выцветший под мышками (одевался для тепла бегавшими на лестницу перекурить студентками), две худые ноги в шерстяных носках природного окраса (производитель – черный козел), распухший от очередного приступа аллергии нос и очки в оправе, лишенной изящества. Петрова шмыгала и прикашливала, но дело свое продолжала – старательно раскрашивала анатомический атлас уже неизвестно на какой странице.
Поначалу Владик заподозрил в этом существе одну из дежурных, но быстро сориентировался, что род занятий свидетельствует о принадлежности к иной социальной категории. Потом выкатил грудь вперед и замер над ничего не подозревавшей Петровой.
– Какой курс? Почему нарушаете правила проживания в общежитии? – гаркнул шутник.
Впрочем, это Люсю нисколько не смутило. Она подняла отекшее лицо с заплывшими глазами и, поправив очки, спросила:
– Что?
– Повторяю вопрос: какой курс и почему нарушаете правила проживания в общежитии?
– Говорите тише, пожалуйста. Все уже спят.
– Не все: я не сплю, вы не спите, она не спит, он не спит, они не спят, мы не спим…
Петрова шутку не оценила и переспросила:
– Кто не спит?
– Никто, – стушевался Владик.
– В смысле? – озадаченно посмотрела на него полусонная студентка.
– Измайлов, – представился полуночник и приземлился рядом. – Владислав Геннадьевич, студент-медик, курс пятый.
– Петрова, – Люся приняла правила игры. – Людмила Сергеевна, студентка, пока не медик, курс первый.
– Молодо-зелено?
– Кому как…
– Мне молодо!
– Да ради бога, студент-патриарх.
– Патриарх?
– Что, не устраивает?
– Ты откуда такая языкастая?
– Языкастая, очкастая?
– При чем тут это?
– Ну, ленивый не заметит.
– Да я и есть ленивый. Чего творим?
Люся перевернула страницу и торжественно прочитала:
– Мышцы.
– Молодца. А днем чего, недосуг?
– Недосуг, работала.
– Нужда замучила?
– Да нет.
– Ради интереса науке служим?
– Может, и так.
– Науке служить – мозги сушить.
– То-то я смотрю, они у вас девственно влажные.
– Ка-а-ак?
– Не я первая начала.
– А слабо по ночному городу со мной прогуляться?
– Слабо, Владислав Геннадьевич. И по ночному, и по любому другому.
Измайлов опешил:
– Это почему?
– Это потому. Не хочу.
– С чего это?
– Да ни с чего – не хочу и все.
– А если на свидание приглашу?
– Если на свидание, – Люся улыбнулась. – Тогда подумаю.
Петрова захлопнула атлас, прихватила карандаши (те вкусно стукнули друг об друга) и резко встала:
– Спокойной ночи, студент-медик пятого курса.
Владик, не проронив ни слова, убрал ноги. Полуночница в байковом халате прошла мимо, не оглянувшись.
А дальше – как в романтической истории: любопытство героя, поиск незнакомки, встреча, первое свидание, второе свидание, прогулки под луной, ночной пляж, платонические чувства, предложение выйти замуж, разлука.
– А разлука-то зачем?
– А я замуж вышла.
– За кого?!
– За Павлика.
– Я понимаю, что не за Петю. Чем Измайлов-то вас не устроил?
– Всем устроил.
– Тогда в чем дело?
– Я была ему не пара.
– Кто это сказал?
– Все это сказали.
Роман Петровой с Измайловым стал главным событием того учебного года. Причем Люсе даже никто не завидовал, потому что никто не верил в искренность интереса Владика. Студенческое сообщество постановило считать происходящее измайловской блажью: хочет парень взять крепость приступом – пусть берет. Все ждали грехопадения Петровой. Ставок, конечно, никто не делал, но спорить – спорили. Отчаянно.
Всякий раз Владик терпеливо встречал Люсю с дежурства, по-барски организовывал ей экскурсии по Одессе, курировал на экзаменах, пожимал в кино ручку и, обнимая, почему-то всегда прижимался к ее виску. Прижимался, еле ощутимо целовал и вздыхал грустно. Петровой это нравилось.
– И больше ничего не было?
– Нет.
– Почему?
– Он от меня этого не требовал.
– Боже мой, какое целомудрие!
– Не все объясняется постелью, и это тебе известно.
– С семнадцати до сорока все этим объясняется.
– Он говорил, что ему это от меня не нужно.
– А что ему тогда было нужно?
– Общение. Мы очень много разговаривали.
– О чем?
– Обо всем.
– Тогда почему разрыв?
– Разрыва не было.
– А что было?
– Он уехал. Попросил ждать его.
– И вы ждали?
– Да, целый год.
– Просто не вернулся?
– Нет, вернулся.
– Тогда в чем же дело?
– За мной ухаживал Павлик. Ему сказали. Он решил не мешать.
– Это он вам объяснил?
– Да. В открытке.
– То есть ни встречи, ни разговора не было?
– Нет, – Петрова загрустила. – Я тогда думала, что умру.
Но не умерла, а ушла в работу. Это стало привычкой. Не умерла еще и потому, что могла погибнуть на самом деле: в Одессе случилось землетрясение, и Люся поняла, что от любви не умирают – есть силы пострашнее.
