Мирослав Бакулин - Зубы грешников (сборник)
– С чего это так мне не везет?
Батюшка сказал:
– Потому что живешь не по-божьи.
– А как бы мне так сделать, чтобы и по-божьи, и чтобы у меня все было? – спросил Колька.
– А ты попроси у Бога все, что тебе надо.
– Это как так?
– А вот пойдем со мной.
Поп подвел Кольку к большой иконе Христа и сказал:
– Господи, подай рабу Твоему все, что ему надобно. Потом обернулся:
– А что тебе, кстати, надобно?
Колька, не моргнув глазом, выпалил:
– Квартиру, машину, дачу.
Батюшка снова обратился к иконе:
– Подай, Господи, рабу Твоему Николаю квартиру, машину, дачу. Аминь.
Через месяц у Кольки на винзаводе произошло какое-то расформирование, и ему от администрации выдали квартиру и выделили деньги на покупку автомобиля, на которые он не только машину, но и дачу себе купил. В полном недоумении он пришел к батюшке.
– Как же так-то?
– Да и слава Богу. Ты у Бога просил? Просил. Получил? Получил. Сам заработал? Нет. Ну, так благодари Господа.
– А как?
– А так и благодари. Скажи: «Благодарю Тебя, Господи!»
Колька растерянно поблагодарил и даже решил с этого случая в церковь ходить и поститься. И под насмешки друганов пропостился целый пост зимою, но за два дня до Рождества напился пьяный и с тех пор не постился. Но стал считать себя весьма религиозным.
Меня этот батюшка Колькин всегда удивлял. Я его встречал в компьютерных магазинах. Все тамошние продавцы его знали. Выяснилось, что он когда-то закончил Московский университет как раз по компьютерным технологиям, а потом почему-то стал попом. После чудес с Колькой я тоже хотел с ним поговорить, но не мог решиться. А может, не хотел, просто мне было любопытно. Но, уважая его компьютерное прошлое, несколько раз заходил к нему в храм. Там мне не понравилось, было скучно и непонятно. К этому времени я учился в университете, и единственное, что мне нравилось, – это читать книжки.
Как-то мне попалась интересная книжка «Пролог» с короткими рассказами на каждый день. И вот по утрам, за чаем, я читал по одному рассказу. Как-то утром читаю историю про Антония Печерского[11], как он увидел, почему иные иноки выходят из храма до конца службы: бес посыпал их цветочками, которые в просторечье называются «липки», и те из них, к кому эти сатанинские цветочки липли, находили какую-нибудь пустую причину и уходили. Мораль была проста: выходить из храма до конца службы нельзя. Я прочитал, подивился поповской пропаганде, но мораль понял: нельзя выходить до конца службы – значит, нельзя!
В тот же вечер я случайно оказался в храме у попа-компьютерщика. В те времена приходилось учиться и работать, и устал я в этот день до последней степени. Как я оказался в храме, не знаю, скорее всего, пришел за книжкой какой-нибудь (в храм тогда я ходил как в специализированный книжный магазин). Зашел, стою, книжки смотрю. И вдруг появляется мужик в серебристых одеждах, а в руке у него такая штука, и оттуда дым валит. И он этой штукой прямо на меня качает. Ну, я посторонился, думаю, пусть человек пройдет, коли ему надо. А он на меня глаза вытаращил, все качает и качает на меня дымом-то. Я посторонился еще, а он опять за мной. Я по стеночке, по стеночке, пропускаю его, а он за мной идет. Я же не знал, что это диакон и что ему по стеночке весь храм обходить нужно. Вот так этот диакон своим кадилом и загнал меня внутрь храма.
Я, как дурак, оказался на службе: устал ужасно, ничего не понятно, чего они там кадят-читают. Народ безмолвствует. То свет погасят, то зажгут, то запоют что-то, то бормочут монотонно и тоскливо, но все больше непонятное.
Поначалу я хотел уйти, но вспомнил, что уходить-то нельзя. Вспомнил про Антония и про цветочки сатанинские. Неохота все-таки, чтобы к тебе всякая гадость цеплялась. Думаю, ладно, поди, скоро закончится, достою. А они зарядили и зарядили. Свечи то зажигают, то гасят, священник то тихо в алтаре говорит, то вдруг запоет на всю церковь.
Усталость жуткая и уйти-то до конца не могу, ведь только сегодня про это дело читал. Человек я упертый, знаю, что не уйду, а то уважать себя перестану. Придется до конца стоять. Может, думаю, хоть сесть-посидеть. Глянул, нет, придется между бабушками на одинокую скамейку втискиваться, неохота позориться. Вот стою я, рассматриваю грязные кончики своих ботинок и думаю, как было бы хорошо сейчас упасть на крашенные коричневой краской доски церковного пола и заснуть. Настолько мне плохо, так я устал, что начинаю я заниматься противоцерковной деятельностью. Начинаю я про себя говорить так: «Господи, да сделай ты так, чтобы эта служба кончилась». Стою и повторяю это про себя. И чем больше слабость и усталость накатывают на меня, тем чаще и чаще повторяю это: «Господи, да кончай ты эту бадягу, я устал, мне домой на диванчик охота. Скорей бы уж эта служба кончилась, и после я сюда ни ногой». И вдруг я совершенно отчетливо понимаю, к Кому обращаюсь с этими словами. То есть я поднимаю глаза и вижу перед собой икону Христа, а Он улыбается мне, и у Него в руках Библия открытая, а там написано: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и я успокою вас». Это я – труждающийся! Это я – обремененный! Я посмотрел на Его лицо, и служба для меня вдруг закончилась. Это понимание, к Кому я обращаюсь, как будто мне сказало: «Все, служба для тебя закончилась». Сначала я испугался. Огляделся вокруг. Увидел, что люди, стоящие в храме, все пришли к Нему по делу, что все обращаются к Нему. Посмотрел на отрытый алтарь и вдруг явственно, не глазами, а всем существом своим понял, что Он стоит там и благословляет нас всех. Он там! И священник прямо в лицо Ему говорит свои молитвы. Я замер. Я утих. Я исчез. Обычно в голове все время что-то крутится, какие-то мысли, обрывки, что сказать, что сделать. А тут мое сознание превратилось в совершенно спокойную поверхность воды, которую не тревожила ни одна, даже самая малая волна. Мирно стало мне, покойно. Так спокойно, так хорошо, как никогда не было.
Это было похоже на то, как я звонил в роддом, когда родился мой сын. Я набирал номер и спрашивал медсестру, кто родился? Она говорила, что сын. Я, не веря своему счастью, снова набирал номер и снова спрашивал, она снова отвечала, я снова набирал и спрашивал. На четвертом или пятом звонке она стала раздражаться, потом – ругаться: «Молодой человек, вы надоели, перестаньте звонить». Тогда я попросил позвонить мою маму, она поговорила с медсестрой и ласково сказала мне: «Все, у тебя родился сын, с женой все хорошо, иди спать». И я, совершенно счастливый, отправился спать. Конечно, не спал, я лежал и думал: «Ах, как хорошо, сын родился, новый человек, каким он будет, кем он будет?» Все существо мое было наполнено новизной, покоем и радостью.
Нечто подобное, но гораздо глубже, я испытывал и теперь. Стоял, пораженный открывшимся, совершенно новым, и ни одна мысль не тревожила меня, все замерло, все было напоено невероятным спокойствием. И стало вдруг ясно, о Ком говорят и поют. Я смотрел на Его икону, а Он смотрел мне в сердце, и мне было так хорошо.
Служба закончилась для меня. Я не чувствовал время. Незаметно разошлись прихожане, ушли певцы с клироса, остались в храме только несколько человек. К ним вышел батюшка с Евангелием и крестом, поставил рядом с аналоем табурет с цветным половичком, присел на него. Началась исповедь.
А я не двигался с места. В храме выключили общий свет. Перед иконой горела лампада. Я стоял и просто смотрел на Него. Вскоре и исповедь закончилась. Священник, разоблачившись, прошел мимо меня, недоуменно посмотрел на застывшего, как мумия, идиота, уставившегося на икону, и на всякий случай перекрестил. Я почти не заметил его.
Какая-то старушка стала мыть пол в храме. И вот, когда немытое место в храме осталось только подо мной, она дернула меня за рукав и сказала:
– Ты бы шел уже.
Я посмотрел на нее, потом на золотой иконостас и теплящиеся лампады, обернулся к дверям, – там, в проеме, было что-то лиловое, сумеречное, осеннее, холодное и промозглое. Посмотрел и спросил ее:
– Да куда же я пойду отсюда?
Она резонно заметила:
– Домой.
И я побрел домой, неся в своем сердце такую вот первую встречу с Богом, которая рождается иногда из всякого мусора в душе.
Теперь, оглядываясь назад, я думаю, как же я мог не замечать всего? Как я мог не видеть, что промысл Божий был во всяком движении моей семьи, во всяком человеке, с которым сводила меня жизнь? Может быть, я просто рос и сейчас расту и многое еще не понимаю. Но я всегда помню эту первую встречу, которая во многом меня изменила. И я думаю, что каждый, кто заглянет к себе в душу, в историю своей семьи, найдет это попечение Божие, которое открывает человеку тайну жизни.
Как-то я спросил священника, который молился за Кольку:
– Батюшка, а для чего человек должен быть христианином?
Он улыбнулся и сказал:
– Для того чтобы быть счастливым.
– Но почему же тогда так много людей живут без Бога?
– Потому что пока еще не произошло встречи. Просто, может быть, нужно однажды, идя по улице, в тишине душевной обратиться к Нему: «Господи, вокруг Тебя столько разговоров, а я не знаю Тебя, откройся мне!»
