Виктория Токарева - Извинюсь. Не расстреляют (сборник)
– Ты чем занимаешься вообще? – спросила Надька.
– Банкир. Председатель совета директоров.
Это какие же надо иметь мозги, чтобы быть председателем над директорами? А по виду не скажешь. Внешне – поручик Голицын или корнет Оболенский. Прямая спина, высокая шея.
Надька украдкой поглядывала, сидя в машине, и не верила своим глазам. Зачем мотаться по Германиям и Франциям, когда в своей стране ходят такие – с золотыми мозгами и прямой спиной?
Дачный поселок был освещен фонарями. Надька успела заметить, что дом Андрея стелился по земле на манер французских шале. Много стекла, веранд. Было вложено не только много денег, но и много вкуса. Интересно, кто этим занимался?
Но главное достижение – это кровать. Матрас из особого каучука был тугой и мягкий одновременно, как будто погружаешься в целебное море. Но основное погружение – это нежность Андрея. За всю свою двадцатишестилетнюю жизнь Надька не испытывала ничего подобного. Она впитывала его страсть и отдавала свою, и они как будто торопились сделать это каждый раньше другого.
Надька собралась было поиграть на нем как на пианино, заученными пассажами. Но техника не понадобилась. Музыка шла изнутри.
Вместо «дай денег» Надьке захотелось выдохнуть: «Я тебя люблю». Но промолчала. Не хотела подставляться.
Надька заснула на его груди. Она часто видела в кино: женщина спит на мужской груди, и всякий раз удивлялась – это же неудобно. Голове неудобно, и он дышит прямо в лицо. Гораздо удобнее обособиться, сдвинуться на край кровати, лучше под отдельное одеяло, чтобы никаких прикосновений. А еще лучше – вообще уйти в другую комнату.
А сейчас она хотела именно так: голова на груди, чтобы объединить биополя и стать одним.
Среди ночи Надька проснулась. Захотелось пить.
Она выбралась из кровати. Голая пошла бродить по дому в поисках воды. Напилась из чайника. Вышла на балкон.
Летняя ночь. Луна. Звезды. Надька. Одна в ночи, но не как сирота, а как царица. Повелительница всего сущего. Откуда взялась эта гордая уверенность, независимость, самодостаточность? Вот так стоять над притихшим миром, а рядом – поверженный, мерно дышащий Андрей Хныкин с чистым дыханием и золотыми мозгами…
Луна стоит светящимся блином – далекая планета, но не такая уж далекая. Люди по ней походили, ничего не увидели, никакой жизни. Тогда, спрашивается, зачем она крутится в небе – пустой бесполезный шар. Надька подозревала, что на луне селятся души умерших людей. У них другое время и пространство, они не видны живым. Но они там. Поэтому собаки воют на луну. Поэтому у нее такой алюминиевый, безжизненный свет.
Подобные мысли подчеркивали Надькино счастье. Ей так далеко до старости, не говоря о смерти. У нее все только начинается. Птица счастья села на плечо и звенела крыльями у самого уха. И не надо никаких денег и никаких квартир, и никаких Парижей тоже не надо. Кем она там была? Пораженка, содержанка… А тут – царица под луной.
Надька вернулась в горячие жадные руки Андрея. Они сплелись и, как две рыбы, пошли на глубину. А океан обтекал их литые тела.
Утром Надька сказала:
– Ты должен любить теперь только меня.
– Я женат, – легко уточнил Андрей.
– А как же теперь? – не поняла Надька.
– Будем встречаться… Иногда.В город ехали молча. Надька смотрела в окно. Она не будет просить у него денег и не будет встречаться иногда. Как с турком или с арабом. Для «иногда» можно найти что-то попроще. Чтобы не рвать душу.
Подъехали к клубу. Там Надька бросила свою машину.
Андрей спросил:
– Когда?
– Никогда, – твердо ответила Надька.
– Как хочешь… – не обиделся Андрей.Встретились в этот же день. Вечером. И на другой день, тоже вечером. И понеслось. Андрей звонил Надьке на мобильный каждые полчаса, и она жила только ожиданием нового звонка. А если Андрей задерживался на минуту-другую, звонила сама.
О чем они говорили? Да ни о чем. Просто дышали, что-то произносили. Формировалась новая душа – одна из двух. Одна большая душа из двух маленьких.
Это – любовь.
* * *Через месяц Надька почувствовала, что она беременна. С одной стороны, это – ни в какие ворота. На одного ребенка нет времени, а тут – второй. Но с другой стороны, Надькины позиции укрепляются. Одно дело – просто любовница. Их может быть сколько угодно. Не одна, так другая. И совсем другое дело – любовница с ребенком. Младшая жена. Родной человек.
У Андрея нет детей. Это неправильно. Надька поправит ошибку. Родит ему маленького царевича, породистого и сероглазого. Или девочку-хунвейбиночку, с азиатским разлетом глаз. Ребенок перетянет Андрея от жены к Надьке, и тогда сбудется мечта. Она выйдет замуж за Онассиса, но не старого, бывшего, траченного молью. А за молодого, желанного и неисчерпаемого. Ей казалось, что она будет любить его всегда с неослабевающим напором.
А если Андрей не захочет уйти от жены, все равно не бросит Надьку с ребенком. Будет помогать. У нее появится пожизненная пенсия. Это умно и дальновидно. Но главное – она хочет иметь живую частичку Андрея, которая всегда будет при ней. Маленький будет расти, а взрослый набирать года, и Надька окажется свидетелем всего жизненного цикла: детство, отрочество, зрелость и так далее…
Надька стала думать: как ему сообщить? Не по телефону же…
В один из вторников поехали на дачу среди дня. Удалось вырваться.
Отправились в лес. Стояла молодая осень. Желтое, зеленое, багряное. Деревья отражались в стоячей реке.
Нашли четыре хороших гриба: три белых и подосиновик. Сорвали зачем-то. Надька увидела змею. Взвизгнула от неконтролируемого брезгливого ужаса.
– Это уж, – сказал Андрей.
– Откуда ты знаешь? Он дал тебе визитку?
– У него желтый воротничок – визитка.
Вернулись домой. Надька начала сооружать грибной супчик. Андрей стоял рядом и помогал. Чистил картошку и морковку специальными ножичками. Потом расставляли тарелки – тоже вместе. Ничего не значащие движения и действия были наполнены тихой радостью и смыслом, почти откровением. А откровение в том, что жизнь, оказывается, – счастье и праздник, когда рядом тот, кто тебе нужен.
Ничего особенного: просто супчик, просто рука протянулась за хлебом… А оказывается – целый мир, будто открыл железную дверь в стене.
После обеда улеглись на диван, включили телевизор. Передавали новости. Надька в новости не вникала, слушала ушами обывателя.
Андрей видел все изнутри. Он был в центре политической тусовки, к которой Надька не имела никакого отношения.
Андрей умел держать язык за зубами. Но Надька была так близка и не опасна, что хотелось расслабиться.
Андрей слушал выступление некоего Игрека и проговорился, что этот Игрек держит деньги в его банке.
– Много? – спросила Надька.
– Девять нулей.
– Это сколько? – не поняла Надька. – Миллион?
– Миллион – это шесть нулей.
– С ума сойти… А где он взял?
– Взятку получил.
Надька не вникала. Она лежала возле любимого, тормозила страсть. Впереди было много времени, не хотелось обжираться близостью. Но страсть накатывала, как цунами, и в конце концов победила. Они любили друг друга под бормотание телевизора, и было так незначительно все, что говорилось в новостях, в сравнении с тем, что происходило между двоими.
После любви наступила легкость, как после молитвы. Это был хороший момент.
– Я беременна, – призналась Надька.
Андрей безмолвствовал. Комната наполнилась особой тишиной.
Андрей лежал. Смотрел в потолок. Потом встал. Надька наблюдала молча.
– Ты не рад? – спросила она.
– Дело в том, что у меня не может быть детей. В двадцать лет я переболел свинкой и получил осложнение. Ты беременна от кого-то другого.
Андрей не смотрел на Надьку.
– Это твой ребенок, – твердо сказала она. – Я не могу его убить. Я верующая.
Это было вранье, но частичное. Верующей Надька не была, хотя как знать…Время шло.
Андрей обожал беременную Надьку. В ней появилась мягкость, беспомощность, глубинная женственность.
Надька похорошела, как ни странно. Лицо похудело, глаза светились счастьем, а живот выпятился, как футбольный мяч. Андрей гладил Надькин живот и приговаривал: «Дом, который построил Джек».
– Дом, который построил Андрей, – поправляла Надька. Андрей верил и не верил, но не хотел ничего менять. Пусть все идет как идет. Куда-нибудь да вывезет.
Он любил ходить с ней по ресторанам. Не боялся огласки. Кому это придет в голову доносить Светлане… Ему было гордо сопровождать беременную красавицу. Все-таки у него был комплекс бездетности, и Надькин живот как бы выпячивал его полноценность. Он – как все, и лучше всех.
Андрей никогда не заговаривал с Надькой о перемене участи, не строил планы. Надька, в свою очередь, вопросов не задавала, чтобы не спугнуть птицу счастья. Надька кормила ее с ладони и гладила скользкие перья.
Молчание – знак согласия. И если Андрей молчит – значит, одобряет. А как еще?
