Юлия Латынина - Там, где меняют законы (сборник)
– Зачем это все? – сказал Вырубов, – а? Зачем мы друг друга убиваем? Ради денег? Не нужны мне на хрен эти деньги, тошнит, как персиков переел… Я тебе скажу, Лена, если человек начал делать деньги, он не может остановиться, и если он начал убивать, он тоже не может перестать.
* * *На следующий день Сергей Вырубов обедал в «Капитолии» у господина Антоновича, и снова его сотрапезником был партнер Семина Игорь Тахирмуратов. Тахирмуратов постарел за эту неделю лет на десять.
– Ты знаешь, как он начинал? – спросил в конце обеда Игорь, – он собирал деньги с населения, пирамидка у него была такая маленькая… У тех, кто это делал… они переступили какие-то нравственные барьеры.
– Я тоже начинал тем, что собирал деньги с населения, – сказал Вырубов, – несколько другим способом.
– И Лену он до сих пор любит, – сказал Игорь, – представляешь? – Просто для него любовь – это вроде болезни, которая не должна мешать бизнесу. Понимаешь? Если у него почки болят, это для него не повод провалить сделку. А если он кого-то любит, это тоже не повод провалить сделку.
Когда Игорь ушел, Вырубов спустился в главный зал поглядеть на представление. Подвыпивший Антонович крутился вокруг своего хозяина, как стриптизерка вокруг шеста: весь прошлый месяц он провел в Америке и вернулся только вчера. Вырубов пил крепкий черный кофе и, сощурясь, разглядывал голых девок.
– А кстати, – сказал Антонович, заговорщически склоняясь к уху шефа, знаете, кто расписывал зал? Ратмирцева, бывшая любовница Семина.
– И сколько ты ей заплатил? – поинтересовал Вырубов.
Антонович пьяно хихикнул.
– Я что, дурак платить? – сказал он. – Я обещал ей десять штук. За все. А когда она расписала этот зальчик, я сказал, чтобы она расписала кабинки для свиданий. Сказал, чтоб она нарисовала голых баб и мужиков. И чтобы у мужика был вот такой хрен…
– И она?
Антонович захохотал.
– Она отказалась! А мы так, извини, не договаривались! Мы договаривались, чтоб она все сделала, как я хочу. А не сделала, так и пошла, сучка, на хрен!
Вырубов глядел на своего коммерсанта, и на губах его играла холодная и очень жестокая улыбка.
* * *На двадцать восьмое марта выдался роскошный весенний день, прозрачный, ясный, с ослепительно горящим в зените солнцем и хрустящим настом, сверкающим тысячью огней. Елена час гуляла по дорожкам дачи, а потом зашла в зимний сад, и ее сморило. Она свернулась калачиком на диване, и проснулась от звука открывшейся двери.
Когда она подняла голову, она увидела, что на пороге стоит Вырубов, и в его руках был большой букет темных роз. Наверное, розы были красные, но Елене, с ее испорченным зрением, они казались черными, как свернувшаяся кровь. Вырубов положил букет на кресло, стоявшее тут же рядом, улыбнулся своей старившей его улыбкой и сказал:
– Пошли на улицу. У меня для тебя подарок.
Елена накинула шаль и вышла из дома.
Солнце только-только начало заваливаться за деревья, и на улице было еще довольно тепло. С крыши понемногу сочился подтаявший снег, и возле крыльца, пропахав в насте глубокие колеи, стоял черный как розы внедорожник.
Вырубов кивнул, и по знаку двое ребят открыли заднюю дверцу джипа и вытащили оттуда здоровенный ящик из-под телевизора, весь обмотанный прочной целлулоидной лентой.
– Пошли, – сказал Вырубов.
Елена недоуменно последовала за ним. Она не понимала, что за подарок? Зачем ей телевизор? И почему телевизор тащат не в ее комнату, а вниз?
Ящик из-под телевизора действительно притащили в подвал. Двое ребят поставили его на цементный пол, Вырубов, улыбаясь, подал Елене большие ножницы.
– Прошу, сударыня. Режьте…
Елена поддела ленту зубчиком ножниц и принялась отдирать. Лента отдиралась плохо, и в конце концов Вырубов отобрал у нее ножницы и в два счета взрезал ленточку сам.
Потом Вырубов открыл ящик, кивнул своим парням, – и те, как большого плюшевого мишку, вытащили из коробки избитого и, видимо, потерявшего сознание человека. Елена вскрикнула.
Пацаны подтащили человека к толстой паровой трубе, змеящейся по стенке гаража, и защелкнули его о трубу наручниками. Человек забился, как мышь, свалившаяся в бутылку из-под кефира, заскреб по полу коготками, и в Елена с ужасом узнала в этом дрожащем, почти потерявшем от страха человеческий вид существе Антоновича.
– Ты деньги Елене должен? – спросил Вырубов.
Антонович только булькал.
– Не слышу! Громче!
– Я… я заплачу… Сергей Павлович…
– Ты ей платить собирался или нет?
– Да… конечно…
– А мне сказал, что нет…
– Я… а… да господи, кто же знал… А… а!
Антонович заорал, мешая крик со слезами. Вырубов взмахнул рукой. Миша-кимоно подхватил канистру, стоявшую в углу, и принялся поливать из этой канистры Антоновича. В воздухе отвратительно и тревожно запахло бензином.
Вырубов неторопливо щелкнул зажигалкой, и вверх взвился прозрачный язычок пламени
– Что с ним сделать, Елена Сергеевна? – спросил Вырубов. – Сжечь вместо свечки?
Елена в ужасе прикрыла рот рукой.
– Господи, Сергей… я прошу вас, отпустите его… ну пожалуйста…
Вырубов размахнулся и бросил горящую зажигалку под ноги Антоновичу, в растекшуюся лужу бензина. Коммерсант дико взвизгнул. Елена отшатнулась, ожидая вспышки.
Вырубов расхохотался, и вслед за ним захохотали Миша-кимоно и еще два парня, стоявшие в углу. И только спустя несколько секунд, когда живой и невредимый Антонович перестал орать, Елена поняла, что в канистре был отнюдь не бензин, а обыкновенная вода или, скорее всего, какое-то химическое соединение с характерным запахом ароматических углеродов.
Вырубов ударил Антоновича по лицу и сказал:
– Твой бизнес больше не твой. Твой клуб будет мой. А Елене ты выплатишь тройную сумму. Все понял?
Антонович часто-часто дышал и кивал.
– Миша, – повернулся Вырубов, – позови юриста. Пусть офомят сделку.
Елена бросилась вон из гаража.
На дворе еще сверкало яркое весеннее солнце, отражаясь в подтаявших лужицах вдоль газона и в блестящем хромированном боку внедорожника-»мереседеса», гревшемся, подобно огромному черному коту, у закрытых ворот. Возле внедорожника стояли двое парней и о чем-то мирно базарили.
Елена пробежала мимо парней по скользкой, как намыленной, дорожке, упала, несильно ударилась о бок внедорожника, тут же вскочила вновь и принялась биться о наглухо запертые ворота, как язычок колокола.
– Выпустите меня, – закричала Елена.
Парни бросились к ней, она увернулась и побежала в глубь участка, петляя между прогалин, из которых поднимались высокие розовые сосны. Потом она опять оскользнулась, неловко задела руками сосну и съехала с ледяного взгорка вниз, на каток, напоминавший сейчас ледяное корытце, по щиколотку заполненное водой. Через мгновение рядом с ней оказался Вырубов. Он был сильно зол: он выудил ее из воды и принялся орать, и это было первый раз, когда Елена слышала, чтобы он ругался на нее матом.
– Ну что случилось, мля, тебя, что ли, режут? Что тут такого случилось, чтоб о ворота биться? – орал Вырубов.
– Это… это ужасно, то, что вы делаете, Сергей. Нельзя так обращаться с людьми. Нельзя… ну нельзя жечь связанного человека…
– А так обращаться с людьми, чтобы они под колеса бросались, можно?
Елена вскинула голову, и мокрые пряди ее длинных волос с застрявшими в них хвоинками хлестнули Вырубова по лицу.
– Вам плевать, что люди бросаются под колеса. Вы их сами туда бросаете. Вы сначала говорите человеку: «ты мне должен», а когда человек не отдает долга, вы бросаете его под колеса…
– Между прочим, ты мне тоже должна. Новый дом, не забыла?
Елена помертвела.
– Ты не забыла?
Вырубов стоял перед ней, в легком спортивном джемпере, в котором он был в гараже, и со старившей его улыбкой на загорелом лице. Малюта по-прежнему держал ее за локти, и когда Елена взглянула на его длинные крепкие пальцы, она увидела под ногтями темные ободки.
– Неужели вы не заметили? – сказала Елена, – я никогда не смогу построить вам дом. Я больше ничего не смогу построить. Я не различаю цвета. Я даже не вижу, это кровь у вас под ногтями или грязь.
Вырубов глядел на нее ошеломленно. Потом осторожно – очень осторожно – обнял ее за плечи.
– Господи, – сказал он, – и ты… молчала?
Елена уткнулась в спортивный джемпер и заплакала.
* * *Вырубов оказался великолепным любовником. Елена подсознательно боялась его, – боялась всего, до чего он может дойти в постели и всех тех безобразий, которые он, наверняка, требовал от покорных ему проституток и которые для бандитов, по ее мнению, являются неотъемлемым признаком жизненного успеха. Но боялась она напрасно: Вырубов был нежен и силен одновременно, он нуждался не в том, чтобы самоутверждаться за счет слабой женщины. Он нуждался в любви.
Елена устала первая, откинувшись без сил на подушки, и Вырубов, опять-таки противу ее ожиданий, не стал тормошить ее, а тихо улегся рядом и прижал к себе, и Елена очень быстро заснула, уткнувшись головой ему в грудь.
