Станислав Савицкий - Самоучитель прогулок (сборник)
Так встречают любимый полк президента, одевающийся в винтажных бутиках. Каждый офицер наряжен на свой лад. Гладко выбритый лысый толстячок идет в стильных желтых бриджах, пляжных тапочках и футболке с мило болтающимся за спиной капюшоном. Коренастый лобастый прапорщик надел по случаю праздника черные лосины и ослепительно белую сорочку с пышным жабо. На ногах – синие кеды. У его коллеги, хорошо сложенного, но неприметной наружности, на голове фригийский колпак. К джинсам с большими карманами по бокам он подобрал легкий льняной пиджак с голубоватым отливом и короткие ботики, опасаясь, что будет дождь. Нескладно, но от души фавориты поют свою любимую строевую “Be-Bop-A-Lula She’s My Baby”.
Чу!
В тишине, без песен, проходит отряд симпатичных маленьких девушек – убойная дивизия, обладающая невероятной разрушительной силой. Публика провожает ее уважительным и настороженным молчанием.
Следом за ними – зверополк. 246 животных, состоящих на службе во Французской армии: гарцующие гнедые скакуны, идущие крадучись овчарки, бредущие вразвалочку ослы пуату с оттопыренным членом, скунс, который на днях отличился в бою с повстанцами в Мали и был представлен к правительственной награде, кот – любимец генералиссимуса, а также слон, который обходится армии недешево, но покрывает все репутационные и имиджевые риски.
Вечером над Эйфелевой башней – фейерверк при большом стечении публики. Над Марсовым полем звучит диско, народ пританцовывает. Все завершается мирным рэгги Сержа Гэнсбура на слова «Марсельезы».
Во Франции русских узнают по акценту, по открытости в общении, но, конечно, далеко не всегда и не везде. Париж слишком большой, в нем живет столько разных людей, что даже присутствие наших соотечественников, которых здесь предостаточно, вне туристических мест в нем неощутимо. Знали ли жители окрестных кварталов, что в подвальчике на rue de Paradis долгие годы был театр, в котором жил и работал Алексей Хвостенко? Вокруг – арабские места, рядом веселая улица Сен-Дени. Никто и не догадывался, что за жизнь тут шла. Иногда, приезжая в Париж, я не звоню никому из русских приятелей, обхожу стороной Тургеневскую библиотеку и книжный на Сент-Женевьев, и тогда у меня полное ощущение, что Гайто Газданов, Виктор Некрасов и Оскар Рабин – жители другого, воображаемого города. Несмотря на четыре волны эмиграции из России, нахлынувшие в эту ко всему привычную столицу, русское присутствие в нем не так заметно, как афроарабское или китайское. А вот украинцы, кстати, встречаются тут чаще, чем наши соотечественники. Как-то в один из первых приездов я гулял по Сен-Жермен, тогда он казался мне очаровательным уютным бульваром. Так жаль, что первое очарование так скоротечно. И вдруг посреди этого сказочного мира – несколько десятков мужичков, мешающих украинский с русской бранью. Гастарбайтеры, собирающиеся у памятника Тарасу Шевченко, что у церкви прямо на бульваре. Жизнь, что называется, вносит свои коррективы.
Кроме Парижа, русскую речь можно услышать и в Лионе, и в Марселе, и в Бордо. Но всегда это будет один из дюжины языков, звучащих на улицах. Мне нравится ощущать себя русским, то есть одним из многих и многих людей, живущих или бывающих во Франции, представляя себя частью большого мира, где все говорят на разных языках, а объединить всех может французский.
Говорят, что русским в Париже быть хорошо. Сделаешь хорошо свою работу, тебе скажут: «Гениально! У вас, у русских, все само собой получается». Запорешь – скажут: «Ну ничего. Ну, ладно. Он же русский». Наша зависимость от настроения, наша вольготность вносят в здешнюю регламентированную жизнь оживление плюс немного безумия, допустимого в здешних, разумных пределах. Так что мадам де Сталь, ожидавшую, что Карамзин будет сначала петь и смеяться, как дети, а потом озарит ее своим духовным оком и духовно же обогатит, можно понять.
А вообще здесь уже все и вся так перепуталось, ты и сам перестаешь понимать, в чем наша русскость состоит и есть ли какие-то приметы, по которым нас можно отличить от других. Как-то официант в ресторане на Дофин, узнав, что я из Петербурга, решил рассказать, в каком многополярном мире живет он. Он здешний уже давно, но родился в Неаполе и в юности много лет жил между Неаполем и Марселем. Дети его – на треть испанцы, так как жена из Каталонии, или на какую-то часть испанцы, а на какую-то каталонцы, эту хитрую пропорцию я не берусь воспроизвести, зная, как каталонцы пекутся о своей самобытности и независимости. Дочка его замужем за перуанцем, причем выходце из индейской семьи. А сын женат на вьетнамке. Для полного счастья не хватало только кого-нибудь на подмогу из наших ингерманландских краев, что я ему искренне и пожелал.
В этом пестром, разноязыком мире меня далеко не всегда принимают за русского, хотя я говорю по-французски с характерным акцентом. Охранник в бордосском музее, например, принял меня за сирийца. Это было достаточно неожиданно, уж кем-кем, а сирийцем никогда себя не ощущал. В другой раз, в Тулузе, меня определили в жители Катара. Ну что ж, Катар – страна возможностей.
В Париже есть место, где можно расплатиться парижскими рублями. В двух шагах от Лувра сколько-то времени назад возник большой сквот. Дом на проспекте, идущем вдоль Сены, долго стоял пустой, так как владевший им банк был в долгах и сначала не мог его отремонтировать, а потом дело дошло до угрозы банкротства и дом стало невозможно даже сдать в аренду. Тем временем в него вселились художники – коммуна анархо-социалистов, устроившая посреди Парижа островок всеобщего блага. Их было никак не прогнать: слишком много шума вокруг банка, который и так старался лишний раз не напоминать о своем существовании. Художники были не из буйных, жили своей жизнью, но среди них оказалась парочка идейных товарищей. Веселую тусовку они реорганизовали в советскую республику – в 16-ю, хотя на момент образования новой федеративной единицы СССР перестал казаться долгосрочным проектом. Но в Париже это было не суть важно. Рыцарям перманентной художественной революции жить в Парижской советской республике было весело. Делать можно было все что заблагорассудится. Провозглашая принцип «от каждого по способностям – каждому по труду», они имели в виду, что напрягаться никому не следует. Кто на что способен, тем пусть и занимается. Пусть все работают как могут и делают что хотят. На одном отдельно взятом участке Парижа этой компании удалось построить социализм с лицом человека, не обремененного заботами. Власть избиралась общим голосованием граждан республики. Поскольку она состояла исключительно в даровании свобод населению, голосование было всегда единогласным – либо находилась пара-тройка воздержавшихся, которые были невоздержанны накануне, во время участия в креативных коворкингах.
Республика напечатала валюту – парижские рубли, на которых были изображены Ленин в кабаре «Вольтер», разговор Пастернака и Сталина по телефону, нежно обнимающие друг друга Ахматова, Пунин и Вера Аренс, а также Селин, выцарапывающий монетой ключевое народное слово на стене под Спасской башней московского Кремля. Деньги имели хождение на территории республики. Их можно было обменять на франки и на другую валюту. Курс устанавливался по договоренности. Часть первого тиража денег за крупную неразглашаемую сумму купил в свою коллекцию Дворец Токио. Часть денег исчезла, след затерялся в азиатских офшорах. Порядка двадцати тысяч купюр были обнаружены не так давно в столовой завода детской игрушки в Загорске. После дефолта в начале девяностых там их использовали как талоны на питание. За одного Брежнева, ощупывающего груди космонавтки Терешковой на предмет награждения ее почетным орденом, можно было взять компот. Комплексный обед обходился в одну купюру с изображением Веры Мухиной, принимающей гравидан за работой над скульптурой «Рабочий и колхозница».
Местечко Провен – это парижское Беспределкино. С вокзала Монпарнас туда два раза в день ходит электричка «Ванитас». Старый состав идет враскачку, глухо громыхая, застревая прямо на выезде из Парижа минут на десять, пока не пройдут все Intercity и TGV на свете. Идет сонно, сомнамбулой, стоит на каких-то глухих полустанках. Время от времени по вагонам проходит девушка с передвижным баром: чай, кофе, сэндвичи, алкогольные напитки. «Также в продаже начальник поезда», – с этими словами она предъявляет вам одетого в форму железнодорожника со знаками отличия на погонах симпатичного плюшевого зверька, немного похожего на ленивца, немного на удода. Улыбаться этой шутке, разработанной ведущим креативным кластером Парижа, умеют не все, но стараются, чтобы сделать обслуживание пассажиров максимально «френдли». Зверька продавщица показывает мило и обреченно. Когда она в третий раз появляется в дверях вагона, вам уже не терпится узнать, какие же алкогольные напитки предлагают к услугам пассажиров.
