Юлия Зеленина - Татьянин день
– Ненавижу сотовые! От них рак! – фыркнула Карасева, придвигая теплую тарелку с приятно пахнущим блюдом ближе.
– Рак сейчас может быть от чего угодно! У меня знакомые жили в радиоактивном доме. Вся семья умерла от рака, – разжевывая кусок котлеты, промолвила Дунаева.
– А соседи? – усомнилась Борковская. Болезненные истории Дуни раздражали Татьяну. Она даже хотела отругать подругу за то, что в такой знаменательный вечер их встречи, она рассказывает смертельные байки, но каждый раз, мельком глядя на обожженные руки бедной женщины, воздерживалась от порывов отчитать ее, как нашкодившего ребенка.
– Не знаю что с соседями, – по-детски наивно ответила Дунаева, на лице ее читалась растерянность.
– Ну, если весь дом радиоактивный… Не могла только одна семья умереть! – размышляла Борковская, размахивая вилкой.
– Лучшая тема под горячее. Приятного аппетита! – пробубнила Баль и негромко вскрикнула от боли – горячее масло, вытекшее из куска откушенной котлеты, обожгло полость рта. Борковская хихикнула, глядя на подругу, которая словно потрепанная уличная дворняга, запыхавшаяся от быстрого бега, высунула язык. Уловив недобрый взгляд, она подхватила свой бокал и задорно предложила:
– А давайте выпьем за здоровье.
– Мы уже пили за здоровье, Танечка.
– А со мной, Дуня, ты не хочешь выпить за здоровье?
– Здоровье лишним не бывает! – шляпа Карасевой качнулась в знак согласия.
Татьяны забренчали стеклом, выпили и приступили к поглощению пищи, уткнувшись в свои тарелки. Ксюша уже не говорила по телефону, она держала трубку возле уха, имитируя разговор, и продолжала наблюдать за бывшими одноклассницами. Немного помедлив, она все же вернулась за столик, обратив на себя внимание Борковской, клюющей свой куриный салат:
– Ну, а ты? Расскажи нам, как живешь?
– Под горячее? – Ксения не скрывала иронии и с легкой усмешкой рассматривала с какой жадностью три других Татьяны поедали киевские котлеты с картофелем фри. – У меня все отлично: хорошая работа…
– Котлета – просто объеденье! – голос Баль звучал сдавленно, она склонилась низко над тарелкой, будто боялась, что у нее отберут еду.
– Зарабатываю достаточно, – монотонно продолжала Ксюша.
– Салатик тоже отличный! Здесь хорошая кухня, – надменно произнесла Борковская. Ритуал поглощения блюда сверкающая дорогими украшениями женщина превратила в настоящий спектакль. Мини-представление она сопровождала звуками удовольствия, получаемого от поглощения еды, делая вид, что не слышит ответа на свой вопрос.
– И, кстати, я сама выбираю с кем спать, а не подминаюсь под кого придется, лишь бы заслужить какую-нибудь побрякушку – сарказм Ксюши оборвал пантомиму Борковской: из трапезничающей королевы она вмиг превратилась в уличную торговку: ноздри ее раздулись, брови встретились на переносице, лицо побагровело.
– Это ты на кого намекаешь? – визгливо воскликнула Татьяна, с ненавистью глядя на обидчицу.
– Я думала, ты не слушаешь, – голос Ксюши был спокоен.
С трудом подавив волну гнева, Борковская уставилась в тарелку. Ей не хотелось скандалить, она прекрасно понимала, что неглупая одноклассница умнее ее и Таня проиграет в этой битве.
Дуня медленно разжевывала хрустящий картофель, наслаждаясь приятным вкусом. Она предпочитала варить этот овощ в мундире – самое доступное и самое малобюджетное блюдо в рационе нищей прачки. «Зато полезно!», – каждый раз убеждала себя Дуня, сидя над тарелкой с тошнотворной картошкой.
– Вкусно, – утвердительно кивнула Дунаева. – А это, как его? Картофель…
– Фри. Соломка, обжаренная в большом количестве масла, – Борковская отвлеклась от Ксении и переключила внимание на подругу, открывшую для себя по-новому вкус картофеля.
– Голодаешь? – осторожно спросила Борковская.
– Приходится. Слава Богу, детей нет! Они бы умерли с голоду. Не прокормила бы я их. – Голос Дуни дрогнул, лицо исказилось, будто от боли. Она некоторое время завороженно наблюдала, как кусочки киевской котлеты мягко опускались в золотистые капельки масла на блестящей белой поверхности тарелки и превращались в маленькое желтенькое солнышко.
– И чего ты поперлась в прачки?! – произнесла бегло Карасева, ловко орудуя вилкой и ножом.
– Ты что, Дуня, прачка?! Но ведь ты же в институте училась! – воскликнула громко Борковская, неумышленно привлекая внимание посетителей кафе к своей персоне. – Ведь не на прачку ты училась!
– Не на прачку. Ты права, Танечка, я – инженер.
– А почему по профессии не работаешь? – продолжала возмущаться Борковская, не замечая любопытства прислушивающихся людей, сидящих за соседними столиками.
– Я работала по профессии в проектном институте, – тихо исповедовалась Дунаева, отложив вилку. – Меня уволили. И испортили мою трудовую книжку. Явилась в алкогольном опьянении на работу. Мой первый муж меня тогда бросил… А я как раз беременная была. Он сказал, что не любит меня и у него другая. Вот. Я пошла и сделала аборт, а потом всю ночь пила водку. А на утро на работу надо было… Не пойти не могла, и я пошла, о чем до сих пор жалею… В солидную фирму после записи в трудовой уже никто не брал, вот и пришлось устроиться в прачечную.
– А что, новую трудовую не могла завести? – с сочувствием вопрошала Карасева.
– Город – слишком маленький. Хороших инженеров – по пальцам пересчитать. Всех знают. Что заслужила, то и получила.
За столиком воцарилась тишина. Встревожился колокольчик, возвещая о новых посетителях, но Татьяны не обращали внимания на пронзительный звук, они словно замерзли и на мгновение превратились в ледяные скульптуры.
«Странная композиция… Я бы назвала ее «Скорбь», – размышляла Ксюша, глядя на постаревших школьных приятельниц. Она взяла чашку и поднесла ее к губам, в ней уже не было чая, но молодая женщина сделала вид, что допила оставшуюся жидкость.
– Просто тебе немножко не повезло, Дуня. Чуть-чуть. Ты главное себя ни в чем не вини, оттаяла часть композиции с фамилией Баль.
– Да я и не виню! – отмахнулась Дуня и, взяв вилку, возобновила трапезу, давая понять, что разговор о не радужной и несчастливой судьбе окончен.
– А муж твой первый – козел! – голос Борковской в очередной раз промчался над столиками кафе.
– Таня! – посетовала Дунаева, воровато оглядываясь по сторонам.
– Насильно мил не будешь. Мама так говорила. Ее тоже мой отец бросил. Я тогда совсем ребенком была.
– Как хорошо быть ребенком – никаких забот, никаких проблем… Становишься взрослым и понеслось – начинаются проблемы со здоровьем, любовью, работой, – задумчиво произнесла Карасева, поправляя шляпу. Детство – это было самое прекрасное время в ее жизни. Любящие родители, заботливые бабушка и дедушка… Далекое безвозвратно ушедшее прошлое с чудесными воспоминаниями – яркими, как солнце. Наверное, в юности Карасик исчерпала лимит любви, которой получала сполна от всех членов семейства. И осталась пустота… Холодная пустота… Бесперспективная пустота…
– Я бы не хотела быть ребенком… Это глупо! Я бы студенткой хотела быть, – заявление Борковской вызвало улыбки подруг.
– Так поступай, кто тебе не дает?
– Возраст, дорогая Дуня, мне уже не шестнадцать!
– Люди и в пятьдесят учатся! – голос Ксении звучал сухо и делово. Татьяны замерли, уставившись на оратора. – Дело не в возрасте, ты же понимаешь, а в нежелании что-то изменить в своей жизни.
– Тебе когда исполнится пятьдесят – ты и поступай! – оскалилась Борковская, приступ негодования выступил румянцем на ее желтоватом от посещений солярия лице.
– Поступлю, если мне понадобится третье высшее образование, – металл в голосе Ксении говорил о том, что она принимает очередной вызов бывшей одноклассницы, но вновь зазвонил мобильный, и женщина немного разочаровано посмотрела на горланящую приятной мелодией трубку. Не отводя взгляда от Борковской, Ксюша медленно встала, после чего отошла от столика, включившись в телефонный разговор.
– Ну, давайте, выпьем за нас! – понизив голос, предложила Баль, украдкой наблюдая за маячащей неподалеку неприятельницей. – За Танюш, Танечек, Татьян.
Дуня весело подхватила бокал и радостно закивав, произнесла: «Выпьем!». Ее осунувшееся лицо разрумянилось, в глазах появился озорной блеск, будто в ней проснулась девчонка из далеких школьных времен.
– Дуня, ты пошла в отрыв? – Карасева с материнской улыбкой наблюдала за тем, как расцветает ее лучшая подруга.
– А, выпьем! Я давно уже не употребляла. Если что – ловите меня, а то я быстро…
– Не бойся, подруга, я рядом!
К диалогу Карасевой и Дунаевой, встрепенувшись, подключилась Боковская:
– А помните, девочки, как в десятом классе мы взяли бутылку дешевого портвейна?
Женщины дружно рассмеялись и, перебивая друг друга, делились воспоминаниями об алкогольном приключении из далеких школьных времен.
