Ярослав Питерский - Падшие в небеса.1937
– Он может не разрешить.
– Почему? – Клюфт с удивлением посмотрел на Щукину.
Она сидела за столом и обреченно смотрела в одну точку на стене.
– Почему, Вера? Почему?
– Он не любит тебя, Паша. И ты должен это знать. Он не любит тебя и просто так разрешения мне не даст.
Клюфт пожал плечами. Ему стало обидно. Комок подступил к горлу. «Отец его любимой женщины, оказывается, его не любит. За что? Он даже его не знает. За что он может не любить человека, с которым почти не знаком?» – подумал Павел.
– И за что же он меня не любит? Я его видел лишь два раза. И то мельком. Ты что, про меня что-то плохое ему рассказала? – обиженно спросил Клюфт.
Вера встала. Она подошла к Павлу и, обняв его за шею, положила голову на грудь:
– Ну что ты, что ты, Паша! Как ты можешь?! Как я могу что-то плохое рассказать?
– Ну, тогда с чего он так ко мне относится?
– Хм, Паша. Ему твоя фамилия не понравилась.
– А что плохого в моей фамилии? Клюфт – нормальная немецкая фамилия, – удивленно сказал Павел.
Он погладил Веру по спине. Он прижал ее к себе крепче. Она ойкнула и, отстранившись, испуганно сказала:
– Осторожнее, Паша! Ты меня так, вернее нас, раздавишь!
– Извини. Извини. Вера, я тебя так люблю! – Павел вновь взял ее руку и прижал к своей щеке. Щукина стройной рукой погладила его по голове:
– Я верю, Паша.
– Так что плохого в моей фамилии? Клюфт? Вера Клюфт? По-моему, будет звучать неплохо!
Вера кивнула головой:
– Мне тоже кажется. Только вот моему отцу, ему не докажешь. Ему не нравятся немцы. Он говорит, что в Испании они задушили революцию.
Павел отпустил ее руку. Пройдя к столу, сел и, налив себе чая, раздраженно сказал:
– В Испании революцию задушили не немцы, а фашисты. Это большая разница.
– Я ему тоже об этом говорила, – оправдываясь, ответила Вера.
Она подошла к Клюфту сзади и, обняв его за шею, наклонилась к его лицу:
– Но он меня не слушает. Говорит, все немцы фашисты.
– Ты тоже так считаешь?
– Дурачок! – Вера поцеловала Павла в щеку и прижалась к нему всем телом.
– Нет, правда? Я же не виноват, что у меня отец был немцем, дед был немцем. Но они жили тут, в Сибири, уже двести лет! Они лечили людей! Что тут плохого?!
– Паша. Почему ты передо мной оправдываешься? Мне-то все равно, кто ты по национальности! Ты мой самый любимый человек! Я люблю тебя! Паша, мне все равно, кто ты, хоть вождь племени из Африки! – Вера отпустила объятия и села рядом с Клюфтом за стол.
Он, опустив голову, сидел и молча, смотрел на пол. Щукина улыбнулась и вновь погладила Павла по волосам:
– Паша, в конце концов, мне жить с тобой. И не надо расстраиваться насчет моего отца! Ну, он такой человек! Он так считает! Паша! Ну что поделаешь?
– И все равно мне обидно. Что такого, что я немец? Что в этом такого? Я ж не виноват?
– Нет, конечно! Немчик ты мой дорогой! – Вера потянулась и поцеловала его в щеку.
Клюфт немного успокоился и грустно улыбнулся:
– А знаешь, на работе меня никто до сих пор вот не корил в этом. В национальности моей. Странно.
Вера насторожилась:
– А что, могут укорить?
– Ну, не знаю. Вот мне статью редактор приказал написать. Про буржуазного националиста, прокурора района Таштыпского. Он хакас по национальности. Вот такая петрушка.
– А ты?
– Что я?! – не понял вопроса Павел.
– Ты согласился?!
– Вера! Как ты можешь? Как я могу не согласиться! Если бы ты знала, я сейчас на самом передовом краю борьбы! Знаешь, сколько среди нас затесалось этих перевертышей-троцкистов, бухаринцев? Куча! Завтра выйдет номер, почитай мою статью! Про Минусинск почитай! Узнаешь! Про вредителей! Она на первой полосе будет! Я сейчас, Верочка, как говорится, ударная сила редакции! И то ли еще будет! То ли!
Вера совсем погрустнела. Она опустила голову. Потянувшись за стаканом, отпила уже остывший чай. Клюфт погладил ее по руке:
– В чем дело, Вера? В чем дело?
– Я боюсь, Паша.
– Чего?
– Ты же сам говоришь, пока тебя никто не укорил в твоей национальности.
– И что? И не укорят!
– Да нет, ты не понял. Ты еще, Паша, ничего не понял.
– Да что я должен понять?
– Ой, Паша! Страшно мне. За отца страшно. За других людей, которые говорят такие же вещи. Страшно. Они словно заколдованы!
– Ты о чем?
– О том, Паша. Они все вдруг стали искать врагов! Вот и ты…
– А что я?
– Что ты говоришь, Паша? Что ты говоришь, ты послушай себя со стороны!
– А что такого я сказал? – Клюфт опешил от рассуждений Верочки.
– Да ничего. Ты тоже ищешь врагов. Ищешь. Специально. Говоришь про них. А если их нет?
– Кого? – не понимал Клюфт свою возлюбленную.
– Ну, врагов, Паша. Врагов. Если они просто выдуманные?
– Как это выдуманные? – разозлился Клюфт. – Я же сам их видел! Они сидели.
– И что? Они признались? Они говорили, что вредили нам?
– Да… – Павел вдруг понял, куда клонит Вера.
Ему стало не по себе. Она говорила почти его же мысли. Его позавчерашние мысли! Он действительно смотрел на тех людей на скамье подсудимых в Минусинске и сомневался. Он сомневался в их показаниях! Он говорил об этом Смирнову! Но потом, потом он почему-то стал, уверен в их виновности, и вот его любимая говорит ему его, же мысли. Его сомнения!
Вера продолжала грустно говорить. Она словно исповедовалась. Павел боялся ее прервать. Голос был тихий и ровный. В нем почти не было интонаций. Просто мысли вслух. Страшные мысли Верочки:
– Паша. Вы все как ослепли! Вы все озлобились! Одумайтесь! Вы стали злые. Что за сумасшествие? Паша, это страшно! Страшно! За последние полгода мне стало страшно жить! Все друг друга подозревают! Говорят о каких-то врагах! Ищут каких-то вредителей! И радуются, радуются, когда их находят! И вот ты! Паша, и ты! Мой отец говорит мне по вечерам страшные вещи! Он говорит о врагах на его заводе! Какие враги? Там не было никаких врагов! А совсем недавно арестовали его товарища – дядю Леву Розенштейна! Они с моим отцом дружили лет двадцать! Я выросла с его детьми! Мы вместе играли! И что? Дядя Лева оказался вредителем! Он оказался врагом и, как потом сказал отец, агентом английской разведки! Шпион! Понимаешь, Паша, дядя Лева – шпион! И отец в это поверил! Он радовался, что его арестовали и поймали! А я знаю дядю Леву! Какой он шпион?! Ну, какой он шпион? Ерунда какая-то! Я думала, что ты, ты-то вот работаешь в газете и будешь знать, что происходит! Но вижу, я ошиблась. И ты туда же! Ты строишь планы! Какие планы, Паша? Поймать врагов народа?
Павел обомлел. Его любимая говорила страшные слова. Слова, которые, могли крутиться в голове, но которые никогда нельзя было произносить вслух! И он слушал эти слова. Он! Он дал клятву Смирнову никогда не говорить и не слушать об этом! Он нарушил клятву! И заставила его нарушить его любимая! Его самый дорогой и близкий человек, Вера, та, за которую он готов отдать все, даже жизнь.
– Пойми, Паша. Это страшно. Страшно.
– Вер, ну если это есть, как этого бояться? – слабо попытался протестовать ей Клюфт.
– Что есть? Ты веришь в это? Паша? Ты веришь, что те люди в Минусинске были врагами?
Павел задумался. Он ничего не ответил. Щукина ухмыльнулась и, грустно улыбнувшись, продолжила:
– Паша, а если тебе завтра скажут: вот она – вредитель! Она, Вера Щукина, вредитель, враг народа! Ты поверишь?
– Ну что такое ты говоришь? Вера! Как ты можешь? Ты уже переходишь границы допустимого! Ты бьешь ниже пояса!
– Нет, Паша, я просто спрашиваю. И хочу понять, как ты себя поведешь в такой ситуации?
– Что? Да какая там ситуация? Вера, успокойся! Ты просто расстроена. Ты утрируешь все! Тебе все кажется в черных тонах, такое бывает! Верочка! Подумай лучше о нас! Зачем ты говоришь все это страшное и нелепое?
– Нет, Паша. Я нормальна. В отличие от тебя, я реалист. Я все реально понимаю. Так как, Паша, ты бы повел себя в такой ситуации? Если бы тебе сказали, что я враг народа?
Павел резко вскочил. Стул повалился на бок. Клюфт дернулся и подбежал к окну. Там, в темноте, он вдруг увидел человеческие ноги. Ботинки, валенки и сапоги топтали укатанный снег. Прохожие спешили по своим делам. Павел покачал головой и закурил папиросу. Ему не хотелось ничего говорить. И больше всего ему не хотелось, чтобы говорила Вера. Он понял: он хочет, чтобы она замолчала. Просто замолчала. Но Щукина, налив себе еще чая, улыбнулась и словно издеваясь, сказала:
– Паша, так ты верил бы, что я враг народа?
– Вера! Я не хочу об этом. Прошу тебя не надо! Не надо. Это плохая тема!
Щукина кивнула головой. Она сощурила глаза и, рассматривая Клюфта, тихо продолжила:
– Я тебе не хотела говорить. Это в принципе нельзя. Но через меня проходят кое-какие документы. Секретные. Вернее, они и не такие уж секретные, но допуск к ним есть не у всех. У меня есть. Так вот. Есть списки, Паша. Понимаешь, списки людей, которых нужно разоблачить. Понимаешь, эти люди еще не знают, что их будут разоблачать. Их обвинят в чем угодно, начиная от бюрократии, заканчивая вредительством. Понимаешь, Паша. Просто из Москвы пришло распоряжение. План, так сказать. Найти врагов. Вредителей. И наши руководители горкома просто и банально составляют списки. Чтобы отчитаться о проделанной работе!
