Ариадна Борисова - Повторите, пожалуйста, марш Мендельсона (сборник)
Приметив, что Максим украдкой пустил в ход блудливые руки, Вера мгновенно взвинтилась. Потом испортилось настроение и у Ирины, потому что Андрей, по своему обыкновению, с восторгом вылупился на жену друга. В упор не видел ее двойного подбородка и расплывшихся боков.
Робкое ухаживание Порядина рассмешило Веру, но все-таки хорошо встряхнуло. Она завязала с шоколадом, сделала короткую прическу и записалась к известной косметичке.
Вздремнувшая после обеда Раиса Павловна спросонок не узнала невестку.
– Ты кто?
– Вера.
На лице свекрови отразился труд неповоротливых мыслей:
– А-а, Тама-ра. (Тамарой звали ее последнюю домработницу.) Возьми, пожа-луйста, деньги в сер-ванте, Тама-ра, и боль-ше не приходи.
– Я Вера, жена Максима.
– Ве-ра, – поблекшие глаза ожили, просыпаясь, оценивая. – Тебе хоро-шо так воло-сы. Подай мне книгу.
– Она у вас в руках.
– А-а.
Раиса Павловна выронила на пол томик Лескова, опустила ноги на палас.
– Пойдем, хочу во-ды.
– Просто воды?
Свекровь кивнула. Водой для нее была любая жидкость – чай, суп, молоко, морковный сок.
– Ребе-нок у них хоро-ший растет?
– У Порядиных? Красивый мальчик. На Олега чем-то похож.
– Твои воло-сы стали как у Андрю-шиной жены, – вспомнила Ирину Раиса Павловна.
Она знала, что друг сына Андрей женился на свадебной свидетельнице Веры. На той «опасной» женщине, которую насилу уговорила не рушить семью Максима. Не всю память растеряла Раиса Павловна.
Несмотря на понятное нерасположение друг к другу, общение жен двух товарищей возобновилось. Вышедшая на работу Ирина звала Веру в школу, обещала договориться о дневных часах перед обедом.
Спустя год Максим защитил докторскую. Справляли в том же ресторане, и роли переменились: пышные Верины волосы отросли ниже спины, сшитое у частной портнихи платье сидело как влитое, а подурневшая беременная Ирина была в чем-то несуразном, просторном, выглядела болезненно и ушла рано. Порядин увивался вокруг Веры, Максима откровенно забавляли ее смущенные попытки отвести от себя назойливого воздыхателя. Разозленная циничным попустительством мужа, она тоже ушла, не дождавшись десерта.
Сильно перебравший Порядин приволок невменяемого Максима к ночи. Пока Вера снимала с мужа костюм (жалко – новый), Андрей развалился в кресле и захрапел. Она попыталась растолкать – бесполезно. Тогда Вера вызвала такси и, прыснув водой Андрею в лицо, закричала:
– Езжай! Езжай домой, пожалей жену!
Едва он закрыл за собой дверь, раздался телефонный звонок.
– Мой муж у тебя-а-а? – навзрыд заплакала Ирина в трубку.
– Не нервничай, поехал уже, – сказала Вера.
Отстраненно подумала: вот жизнь! Свела людей, перепутала, замутила какой-то параллелепипед вместо заурядного «треугольника». Физики-математики, ё-мое…
В седьмом классе поселковой школы Вера списывала домашние задания по физике у одноклассника, которого тоже звали Андреем. Он проверял по Вериным тетрадкам свою грамматику. Иногда они дрались. Вера била его учебниками, он дергал ее за косу. Маленькие стычки не причиняли им физической боли, но пульс незнакомого томления горячил пальцы обоих. Мальчик нежно, будто невзначай, касался руки Веры. Она отдергивала руку, а вечером целовала запястье с мыслью о нем. Аморфная мысль волновала своей недосказанностью. Учились вместе всего полгода, затем семья мальчика переехала в город, и следы затерялись.
Фамилию одноклассника Вера забыла. Что-то птичье. Воробьев, Скворцов… Соколов? Перебирая названия птиц, она уснула в кресле, где другой Андрей полчаса назад лепетал ее имя.
Вера не сумела противостоять расспросам свекрови, проговорилась о последствиях ресторанного торжества. Раиса Павловна, чьи некогда активные житейские позиции дегенерировали в узконаправленный интерес к напастям невестки, все еще была полна решимости воспитать в ней стойкость к периодическим кульбитам мужа.
– Эпи-зод, – выудила из зыбкой памяти сложное слово, – это эпи-зод, Ве-ра! – и, взглянув на раскрытую аптечку, ассоциативно извлекла с ее помощью вполне вразумительную метафору: – Залепи лейко-плас-тырем, доро-гая. Скоро пройдет.
Вера так и делала. Залепив очередную рану лейкопластырем выносливости, на корню рубила желание узнать об «эпизодах» больше. Пусть кто угодно, хоть снова Ирина, пусть гульнувший муж сочиняет легенды о командировках – Вере плевать. Ни его, ни себя не унижала дотошными расспросами. Должен же быть у большого ученого, человека увлекающегося, какой-то изъян!..
Ценя снисходительное отношение Веры к его мужским слабостям, Максим всегда возвращался домой. Жена – гавань надежная. Проверенная гавань – плывите дальше, маленькие, манящие, красивые кораблики. Мимо, мимо…
Между тем здоровье свекрови ухудшилось. Прекратились прогулки, затем «чтение» и записи в дневник. Лечь в больницу категорически отказалась:
– Дома хочу уме-реть.
Преодолев в себе отвращение к больному воздуху в квартире матери, Максим взял отпуск и зачастил к ней вместо Веры. При сыне Раиса Павловна и скончалась в ясном сознании. Перед смертью, утверждал он, рассудок ее внезапно просветлел, они так хорошо поговорили, успели попрощаться…
Зрелище рыдающего мужа потрясло Веру. Два дня он плакал страшно, как плачут взрослые, и жалобно, как ребенок. Но на похоронах держался церемонно – чопорный, с застывшей прямой спиной, соболезнования принимал сдержанным кивком.
Когда разбирали завалы бумаг в квартире Раисы Павловны, Вера тщетно искала ее дневники. Пропали куда-то стопки клеенчатых тетрадей, виденные на полках антресоли в прихожей. Зато в документах обнаружилось завещание, выполненное по всем правилам месяц назад. Раиса Павловна неведомым образом умудрилась через знакомого нотариуса отписать квартиру внуку.
Вера со спокойной совестью вышла на работу под крылышко Ирины, ставшей директором школы. Праздники Дудинцевы и Порядины по традиции справляли вместе. Олег начал учиться в физико-математической школе, позже туда отправился и Марик. Мальчишки дружили. К Асеньке, сестрице Марика, оба относились с братской нежностью.
Максим водил сына в институт, дома рассказывал о возможностях приборов, с помощью которых ученые скоро будут регулировать нежелательные процессы в магнитосфере. Мощное возмущение в ней уже способно вызвать экспериментальное нажатие спускового «крючка».
С возрастом у мужа сильнее проявились родительские чувства, ночные вылазки и выпивки прекратились. Однако по женской части он не угомонился. Сметка в этом деле у Веры навострилась как у заправского сыщика, хотя нисколько она за Максимом не шпионила. Просто, чистя его пиджак, отцепила однажды с рукава кудрявый, крашенный хной волос. Сразу поняла – совпадает с Ирининой нынешней «химией». Посомневалась, оберегая себя от расстройства. Мало ли… Встречались же на виду, и волосы у «Иришки» всегда были слабые.
Может, сын и догадывался о недоразумениях в интимной жизни родителей, но помалкивал. Они тщательно соблюдали видимость согласия. И между Порядиными Вера не замечала особых противоречий. Правда, Андрей к ней не охладел, она знала. Человек по натуре рассеянный, Андрей был вынужден следить за собой, чтобы, не дай бог, не вылетело лишнее слово, чтобы жена не поймала брошенный на Веру тоскливый взгляд. А Максим все так же звал Ирину ласкательными именами, обе семьи привыкли.
Потом грянуло время тревожное, безденежное. Учителя получали зарплату раз в три месяца, институт выживал на грани закрытия. Газеты и телевидение наперебой вещали об охватившей мир эпидемии СПИДа и неслыханном росте криминала.
Как-то раз Вера припозднилась на собрании, и когда шла по пустынному переулку, бегущий мальчишка сорвал с нее норковый берет. Был бы преступник взрослым, она бы поостереглась. Но такие же подростки окружали ее в школе, и взбешенная Вера понеслась за ним с воплями. Только уши продуло…
Выслушав ее рассказ, муж хохотнул:
– Главное, что в голове, а не на ней!
Вера оскорбилась. Накануне Ирина подвернула ногу, так он несколько раз звонил, выясняя, был ли рентген, нет ли у Ириши трещины…
– Я получила стресс, – сухо сказала Вера. – Этот отморозок, в конце концов, мог полоснуть меня ножом.
– Не полоснул же, – пожал плечом Максим.
Дудинцевы молча поужинали и молча разошлись по разным комнатам, как повелось со времени учебы Олега в университете другого города. Обычно они сплачивались в каникулярные дни сына и осторожничали наедине, а тут мимолетная размолвка легко сломала хрупкое равновесие.
Теперь все свободные часы муж проводил в кабинете, изредка захаживая в кухню чего-нибудь пожевать. Если не находил еды в кастрюлях, сам жарил себе яичницу и варил кофе. Вел себя так, будто жена была невидимкой.
Вера не понимала причины такого к ней отношения. Вернее, отсутствия всяких отношений. Это при том, что Максим перестал задерживаться в лаборатории. Работа – дом, тут они сравнялись. В Вере разгорался тлеющий гнев. Хотелось напрямик спросить у Ирины: снова ты? Твои козни?
