Екатерина Вильмонт - Интеллигент и две Риты
– В общем, да. Но он был не виноват… Просто он был интеллигент бог знает в каком поколении… А я, дура, вместо того, чтобы тянуться за ним, просто обижалась.
– Но…
– Да, у меня был в Москве сын. Джордж клялся, что сумеет отобрать сына у отца… И я повелась.
– А он вас бросил?
– Нет, что ты! Он женился на мне.
– А Голливуд?
– Какой Голливуд с моим-то английским? Смешно. Но у меня все равно было ощущение, что я попала в сказку… Дом на берегу океана, прислуга, бассейн, все как в кино…
– А детей у вас больше не было?
– Нет. А Джордж через два года разбился на машине. Ты не думай, что я о тебе забыла. Я писала в Москву, звонила, мечтала хоть голосок твой услышать, но мне было сказано, что с предательницами никаких отношений быть не может. И они, кстати, были правы… Я предала их семью… И тебя тоже… И вот на старости лет я, наконец, могу все это тебе рассказать. И, мне кажется, ты не так строго меня судишь… Да?
– Какое право я имею вас судить? Похоже, вы сами себя достаточно строго судите.
Она улыбнулась.
– Вот! Настоящая старая русская интеллигенция! Ты пошел в деда!
– Пожалуй! Бабушка была слишком темпераментной, сказывалась грузинская кровь. Как говорил, кажется, Платон: воспитание – это усвоение хороших привычек. Так что было дальше?
– Дальше? Я погоревала и стала думать, как жить. Без Джорджа я там никому не была нужна… И вдвоем с подругой, тоже русской и тоже вдовой, мы решили поездить по Европе, благо денег хватало. И все-таки во мне, похоже, умерла актриса, скорее всего, совсем плохая, но все же актриса. И как я играла сперва роль жены богача, так я стала играть роль богатой вдовы. Даже вспомнить дико, какой дурой была. Одевалась во все черное, курила сигареты в длинном мундштуке, закидывала ногу на ногу, так чтобы в точности копировать каких-то американских актрис… И в результате в меня влюбился один авантюрист, игрок, мужчина невероятной красоты, он хотел, чтобы я помогала ему в его делишках, отвлекала своей внешностью… Но я была дура дурой, и в результате он меня бросил, обобрав на очень крупную сумму. Ну, жизнь меня еще побросала, не раз ударяла мордой об стол… А потом я встретила Бена, это уже была взрослая любовь. Его тоже жизнь помотала, и мы друг для друга стали… короче, знаешь сказочку про две половинки? Вот это тот самый случай. И я успокоилась. Хотела детей, да, видно, Бог наказал за то, что сына бросила, больше не дал… И тогда я нашла тебя…
– Ну, меня найти нетрудно было.
– Но ты… ты меня не хотел признавать. Ты тогда еще совсем молодой был, гордый. И я тебе не понравилась тогда, верно?
– Верно.
– А ты жестокий. Но я это заслужила. И всегда понимала… И потом я еще пыталась… но… А тут, когда Бена не стало, я вдруг решилась и позвонила. И твой дед, видно, что-то понял… И вот ты сидишь у меня в доме, и я не чувствую в тебе той враждебности, которую ощущала раньше.
– Вы тоже переменились, надо заметить.
– Господи, Захар…
– Только не надо слез, ладно?
– Не буду. А вот лучше ты мне скажи, раз уж у нас пошел откровенный разговор… Почему ты до сих пор не женат?
– Вероятно, еще не нашел эту пресловутую половинку, а действовать методом проб и ошибок неохота. Вот как-то так…
– А любовь… У тебя была любовь?
– Смотря что называть любовью.
– Значит, не было… Ничего, еще будет. Ты еще молодой… И ты на нее способен, я знаю. Понимаешь, любовь это ведь как талант, кому-то дано, кому-то нет.
– Может быть.
– Скажи, а Леша что, больше не женился?
– Нет.
– А отчего он умер?
– От инфаркта. Сорок пять лет.
– И в этом тоже я виновата… – понурилась она.
Он не стал ее разубеждать.
– Знаете, спасибо за ужин, все было очень вкусно, но я пойду спать, завтра хочу пораньше выехать… Извините.
– Да-да, конечно, иди. Спокойно ночи.
– Да, спасибо. И вам.
Он единым духом взлетел по лестнице. О том, чтобы уснуть, и речи не было. Он был в таком смятении! Эта женщина… его мать… Он вырос в убеждении, что она чудовище, монстр, хищная тупая баба, сгубившая его отца… Отчасти все так и было… Но сегодня он увидел совсем другого человека, она раскаялась, и, похоже, искренне, и она до сих пор удивительно красива, и в ней такое сильное женское обаяние… Думаю, она не врет, что ей было тяжко в семье Тверитиновых. И все же это не основание для того, чтобы бросить сына. Ну, ушла бы от мужа, советский суд, скорее всего, был бы на ее стороне… Вот интересно, почему при двух – всего двух! – предыдущих встречах она вызывала у меня отвращение? Она изменилась или я повзрослел? Нет… дело не в том… Просто тогда она словно бы заискивала передо мной, не знала, как вести себя… была ни в чем не уверена, даже, кажется, в том, нужен ей этот сперва зеленый юнец, а потом молодой человек, или нет? А сейчас она, что называется, на своей территории, она совсем недавно потеряла любимого человека и отчетливо поняла, что сын ей все-таки нужен. Поздновато, конечно, Инга Вячеславовна, но все-таки лучше поздно, чем никогда. Но мне-то это все зачем? Незачем вообще-то. Но… мне ее жалко, и она мне скорее даже нравится… Как ни дико это звучит. И ведь едва стало можно, она кинулась в Москву, увидеть меня, хотя вряд ли рассчитывала на теплый прием… О, я уже пытаюсь ее оправдывать…
Заснуть ему так и не удалось. В начале седьмого он встал и подошел к окну. Окно тоже выходило на море. Уже светает. И тут он увидел мать. Она шла к воде. С ума сойти, какая у нее до сих пор фигура, как-то отстраненно подумал он. Наверное, правильно поступают в Европе, да и в Америке, когда поздно рожают детей. Осмысленно, с желанием иметь и растить этого ребенка. А ей было чуть за двадцать, она еще умственно, да и эмоционально не созрела для материнства. Ни за что не женюсь на юной девушке, вдруг подумал он. Идиот, ты что, собрался жениться? Да пора уже. Может, жениться на Лизе? А что, она вполне хороша, жаждет выйти замуж, родить ребенка… Но эта идея показалась ему донельзя тоскливой. Да разве она за меня хочет замуж? Нет, она вообще хочет замуж. И ребенка тоже хочет вообще. А я так не хочу. Мне всего-то тридцать шесть. И я хочу свою половинку. Ох, надо бы уже ехать… Но после совершенно бессонной ночи запросто могу заснуть за рулем. Ладно, поеду завтра в Иерусалим, а сейчас, пожалуй, тоже пойду искупаюсь.
Он сбежал вниз, вышел на террасу, которую мать почему-то называла балконом, и увидел изящно сервированный к завтраку стол. Даже узкая высокая вазочка с одной чайной розой. Дичь какая-то, привычно подумал он. Да почему дичь? Нормально. Мать хочет накормить завтраком сына, перед которым чувствует себя виноватой… Только и всего.
Он решил, что сейчас не пойдет купаться, потом… успеется. Пусть она насладится морем. Как ему показалось, в ее отношении к морю была даже какая-то интимность… Он побежал наверх, принял холодный душ, хотя вода здесь была недостаточно холодной, однако вполне освежающей. А когда вышел из душа, услышал внизу шаги и какую-то возню. Он спустился и вышел на террасу.
– Захар, с добрым утром! Как ты спал?
– Ничего, спасибо!
– А по-моему ты плохо спал. Я сейчас напою тебя таким кофе, что до вечера спокойно продержишься. Садись, мальчик.
О! Она поняла, что слово «сынок» в ее устах меня коробит, имя Захар ей не нравится, а мальчик… Это и ласково, и в то же время нейтрально.
– Как вода? – спросил он.
– Хорошая вода. Скажи, у тебя в Израиле есть какие-то знакомые?
– Есть. Но я пока никому не звонил.
– Ты поедешь в Иерусалим?
– Да, непременно. Ваш кофе и впрямь чудодейственный.
– Знаешь, я тебе посоветую, ты присоединись в Иерусалиме в какой-нибудь экскурсии, чтобы не блуждать зря…
– О нет! Ненавижу экскурсии. Я уж как-нибудь сам.
– Дело твое. Леша тоже ненавидел экскурсии.
– Спасибо, все было очень вкусно. Я, пожалуй, поеду…
– Езжай. Я буду ждать тебя к ужину.
Захар сел в машину и испытал облегчение. До вечера я свободен. Не буду даже думать о ней… А то такая сумятица в мыслях и чувствах. И вдруг зазвонил телефон. Номер был незнакомый.
– Алло!
– Я все-таки не думал, что ты такая законченная абсолютная сволочь!
– Семка? Ты?
– Я. И где ты, сволочь, таскаешься? Ты в Израиле и не позвонил лучшему другу?
– А как ты узнал?
– Большое дело! Мне сказал твой дедушка!
– Семка, понимаешь…
– Я все знаю, ты у мамаши. Но, насколько я в курсе дела, твоя мамаша не может порушить крепкую мужскую дружбу, а если попытается, будет иметь дело со мной! Итак, где ты с утра пораньше находишься?
– Еду в Иерусалим!
– Богу молиться, Христу поклониться? Э, а ты один едешь?
– Один. Хочешь присоединиться? Сегодня же вроде рабочий день у вас?
– Что да, то да. Однако ради того, чтобы обнять небритую скотину, я отпросился.
– Позволь, откуда ты знаешь, что я небритый?
– Да ты почти всегда небритый. Особой дедукции тут не требуется. Вот что, друг, ты сейчас меняешь маршрут, едешь в Ришон-ле-Цион, подхватываешь меня, и мы вместе едем в Иерусалим. Я показываю тебе то, что ты захочешь увидеть, а потом мы поедем ко мне, заночуешь у нас, а завтра ты будешь опять вольный казак. Возражения не принимаются.
