KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Русская классическая проза » Михаил Пришвин - Том 3. Журавлиная родина. Календарь природы

Михаил Пришвин - Том 3. Журавлиная родина. Календарь природы

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Михаил Пришвин, "Том 3. Журавлиная родина. Календарь природы" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

– Поглядите, – отвечаю гостям, – на людей, тоже ведь и люди разные, – одни сидят на железных цепях, другие на веревочках.

Смеются гости.

Поглядите, седеет моя борода, а ноги еще стальные, много хожу в лесу, и голова моя мелет неплохо. Я часто вспоминаю Пана и перевожу его жизнь на людей. Сказать – ума у него не было, – не могу сказать, или он был бы от природы с какими-нибудь неисправимыми пороками, – тоже нет. Я считаю, нашим охотничьим собакам много лисьего передано, чтобы охотиться им без помехи в лесу, а человек это в них отнимает себе, и собака служит своим даром человеку. Вот и Пана я так приучал: привязываю к ошейнику веревку аршин в десять и пускаю бегать по болоту с веревкой. Когда он почувствует бекаса и станет, я беру колышек с рогулькой, втыкаю в землю и конец веревки привязываю к рогульке. Потом иду и шаркну ногой в том месте, куда смотрит Пан на стойке. Бекас взлетит, Пан сунется за ним бежать – нет, веревка его держит. Вот я так раз двадцать проделал, и Пан у меня на болоте стал ходить без веревки. Взорвется бекас, а он все стоит, потому что ему представляется, будто все еще его веревочка держит, и это, я считаю, не глупость, а ум: собака мне служит. Вот почему собаки мои сидят в саду, привязанные на веревочках, и ни одной из них в голову не приходит перекусить.

– Да вы-то, – говорю я гостям, – вот на службу ходите и все исполняете, вас ведь тоже этому учили на веревочке…

Опять они смеются, а у меня в глазах слезы.

Так вот было у меня и с Паном. Поставил я собаку на болоте хорошо и перешел к натаске в лесу. В болоте чистое место, все видно, как работает собака, в лесу ушла в кусты, и делай что хочешь. Конечно, в лесу я опять привязал к ошейнику веревочку и слежу больше не за собакой, а за кончиком веревки: остановится кончик, я привязываю его и подхожу к собаке. Сильно кончик побежит – придерживаю. Случилось однажды в папоротнике, вдруг веревка: «ж-ж-ж!» – не успел перехватить, и пропала. Я бежать вперед – нет за кустом, дальше – все нет, выбегаю на просеку и вижу: вдали по пеньям и кореньям заяц летит и вслед за ним мчится Пан. Такое вышло у меня упущение, такая беда. Не так легко выучить собаку, но во сто раз трудней поправить, когда хоть раз узнала она, что значит по своей воле ходить: трудно тогда, очень трудно сделать, чтобы ей снова представлялась веревочка… Стал я звать Пана – не приходит, свистать – все нет. Иду сам искать по просеке, потом вниз, а там внизу у нас великие пропасти, еловый подсед на болоте, частый, как конопля, волки выводятся. Лазил я лазил, кружил до вечера, свистал, затаивался, прислушивался, – тишина! Сел я на бревно, задумался и слышу – тихонечко лает лисица: «тяв-тяв!» Ближе и ближе ко мне лисий лай, такой редкий и тонкий. Заяц выскакивает на полянку, переходит, скрывается, и по его следу потом с лаем переходит лисица…

«Вот оно, – подумал я, – откуда это берется у легавых собак, чтобы гоняться за дичью, им лисье передано, а человек переделал это по-своему».

Темнело в лесу. Пришлось одному возвращаться домой, без собаки. Так подумал, что Пан побоялся наказания и вернулся домой. Подхожу к деревне, спрашиваю встречных, не видел ли кто рыжую собаку? Нет, никто не видал, и дома тоже не оказалось. Поутру осмотрел сарай, овин, заглянул на картофельник, – нет собаки нигде. И только было я собрался опять идти в лес на розыск, вдруг сват мой загорелся, и я бросился ему помогать. Сгорел сват дочиста, мне его жалко, забыл и про собаку.

– Не горюй, – говорю, – сват, не горюй, пожар стройки не портит, у меня есть лишнее колесо, у брата другое, соберем телегу, все соберем.

Собрали мы телегу и поехали за страховкой в город. С горя, конечно, там выпили, день прошел. На другой день выехали, дареные колеса рассыпались. Мы опять выпили. Другой день прошел. На третий день только мы домой. Ожеребилась кобыла, и опять возня, не до собаки. Потом я три дня искал в лесу, не нашел. Наказал ягодницам, грибницам, и они ничего не нашли. Осень прошла. Зима прошла.

Весной вышел я в пропастные места с ночевкой на глухарный ток. Засветло вечером добрался до места и стал тут себе искать для ночного костра сухостойное дерево. С горушки своей заметил внизу рыжую сосну, взял топорик, спустился. И вижу я, у самого этого сухостойного дерева лежат кости, начисто обглоданные лисицами. С косточки на косточку глазами перебрался я к черепу и на черепе увидел недоеденный нос, самый кончик с ноздрями, и по этим ноздрям узнал Пана. А рядом с черепом лежал ошейник, от ошейника веревочка тянулась к сухому дереву, вокруг которого была раз десять обвернута, и кончик захлестнулся в развилине…

Смотрите, седеет моя борода, но стальные мои ноги, натура моя зря не подается на жалость. И все-таки, признаюсь, уронил я слезу. Да я думаю, тут и каменное сердце не выдержит, подумайте только: все забыл, когда зайца увидел, вспомнил лисье житье, отдался на свою прежнюю волю, а когда веревочка его задержала, вспомнил службу, до смерти сидел и служил. Я из-за того слезу уронил, что обидно мне было – кому, для кого он служил? Только не говорите мне об уме, другой и глупый перекусит веревку, а этот умнейший был пес. Вот, люди умнее собак, а посмотрите, мало ли их тоже зря до смерти сидят на веревочке…

Рассказы и очерки


Нерль*

I

Мы ждали это 14 марта, но 12-го вечером появились признаки, что событие совершится, может быть, в эту же ночь, и потому я побежал в аптеку за сулемой и карболкой, а жена пошла в сарай за соломой. Когда я вернулся, солома была уже в кухне, я опрыскал ее сулемой, уложил в углу и весь этот угол отгородил бревном и, чтобы не откатывалось, прибил к стене гвоздями. Наша Кэт знала цель этих приготовлений по прошлому разу, дожидалась спокойно и, как только я кончил работу, шагнула через бревно и свернулась в углу на соломе.

Мы не ошиблись: в эту ночь Кэт родила нам шесть щенков: три сучки и три кобелька. Все три сучки были поменьше кобельков и вышли совершенно в мать, в немецкую легавую с большими кофейными пятнами на белом и по белому чистый крап. У одной на макушке, на белой лысинке, была одна копейка, у другой – две копейки, третья сучка была без копейки, просто с белой полоской на темени, и заметно была поменьше и послабее сестер. А кобельки вышли в отца, Тома; пятна были несколько потемнее, у двух почему-то на белом пока не было крапу, а третий был значительно крупнее других, весь в пятнах, крапе, таком частом, что казался весь темным, и вообще был тяжел и дубоват. Дубец – мелькнуло слово у меня в голове, я поймал его и вспомнил охоты свои по выводкам на речке Дубец. Слово мелькнуло недаром, я очень удачно охотился на Дубце, и мне показалось – неплохо будет в память этих охот назвать новую собаку Дубцом. Да и пора вообще бросить трафаретные клички и давать свои собственные, местные, ведь каждый ручеек, каждый пригорок на земле получил свое название без помощи греческой мифологии.

Из этого помета я решил себе оставить кобелька и сучку. Название для сучки мне сейчас же пришло в голову, как только мелькнул Дубец. Я назову ее Нерлью, потому что на болотистых берегах этой речки прошлый год много нашел гнездовых дупелей.

Но я не знаю, мне кажется, было что-то больше охоты на этой странной и капризной реке. Она такая извилистая, что местами от излучины до излучины через разделяющий их берег можно было веслом достать. Я плыву на челноке по течению, правлю веслом, чтобы не уткнуться в болотистый берег, подгребаю, завертываю. Впереди виднеется церковь, и кажется очень недалеко, но вдруг река завертывает в противоположную сторону, церковь исчезает, и через долгое время, когда я снова завертываю, село оказывается от меня много дальше, чем было вначале. Слышно, где-то молодой пастух учится играть на берестяной трубе, звуки то сильнее, то тише, но слышны мне – все тот же пастух, та же мелодия, те же ошибки. К обеду я подплываю, но село оказывается не близко от берега, мне идти туда незачем. Я отдыхаю на берегу Пастух перестал. А потом я удаляюсь вперед по реке, и пастух опять меня преследует до самого вечера Только уже когда садилось солнце, мне была милость река выпрямилась, увела меня от села далеко, и в крутых лесных берегах пение птиц перебило оставшееся в ушах воспоминание неверной мелодии. Вода очень быстро несет меня, только держи крепче весло в руке. Я не пропускаю глазами проплывающую в воде щуку, голубую стрекозу на траве, букет желтых цветов, семью куликов на гнилом краю затонувшего челнока, сверкающий в лучах вечернего солнца широкий лист водяного растения, на трепетной струе поклоны провожающих меня тростинок. Какой бесплодный день на реке и какое очарование: никогда не забуду и не перестану любить.

Дикая Нерль, я воплощу твое имя в живую собачку, для которой великим счастьем на земле будет с любовью смотреть на человека, даже когда он запутается в излучинах своей жизни.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*