Александр Зиновьев - Смута
— А почему это не отмечено?
— Я сделал это умышленно, чтобы не акцентировать внимание на это. Он был одержим идеей выглядеть так, как будто он полноценный человек. Кроме того, его отец был репрессирован в сталинские годы. Умер в Атоме… Вы знаете, что это такое?
— Представляю.
— Умер, когда мальчику еще не было и года. Его растила мать. Героическая женщина. Только в России возможны такие. Если бы от меня зависело, я бы ей памятник из чистого золота поставил.
— Не надо из золота, украдут в первую же ночь.
— Я фигурально выражаюсь. С медицинской точки зрения мальчик психически был вполне здоров. Только обладал одним неизлечимым недостатком.
— Каким?
— Он был гениально одаренным.
— Почему же это недостаток?
— В России вообще, в нашей глуши — в особенности, с его физическим дефектом быть гением от рождения есть большое несчастье.
— В чем проявлялась его гениальность?
— Прежде всего в математике. Математические способности суть показатель интеллектуальных способностей вообще. Он был рожден интеллектуальным гением, способным к выдающимся открытиям во многих областях творчества. А жизнь складывалась так, что ему не дали проявиться ни в одном из них. Вы же профессионал в таких делах. Вам наверняка встречались аналогичные случаи.
— Конечно, встречались. Но обычно это были иллюзорные гении.
— Но были и настоящие?
— Кто знает? О том, что человек является гением, мы узнаем по результатам его творчества.
— Не только. Посредственные люди, каких подавляющее большинство, узнают гения еще до того, как он начинает предпринимать попытки проявиться. И делают все от них зависящее, чтобы помешать этому. Я интересовался этой проблемой. На тысячу обычных. людей рождается один с гениальными задатками. Но лишь один из тысячи прирожденных гениев пробивается.
— Возможно, Вы правы. Вернемся к Вашему пациенту. Замечали ли Вы в нем интерес к социальным проблемам? Как он реагировал на факты несправедливости? Что он думал о диссидентах? Был ли у него интерес к террористам, в особенности — к нашим?
— Кого Вы имеете в виду?
— Лейтенанта Ильина, например.
— Особого интереса к диссидентам и к террористам я у него не замечал. Социальными проблемами он интересовался не больше других. Скорее наоборот, он был склонен к индивидуализму, к замыканию в своем внутреннем мире.
— А тот его интерес к Елкиной?
— Я об этом узнал впервые только что от Вас. Не знаю, с какой целью он начал собирать досье на нее. Я сомневаюсь в том, что он мог продолжить это дело. Он человек порывистый, мятущийся. По моим наблюдениям, он живет в основном в мыслях, в воображении. И зачем Вам нужно что-то знать о нем? Ведь эту Елкину убили уголовники, это же точно установлено!
— Чистая служебная рутина. Для отчета.
— Ясно. Так может быть выпьете чаю?
— Нет, спасибо. Я должен идти. Дела. Благодарю Вас за информацию.
Соколов ознакомился с теми материалами, какие собрали сотрудники КГБ и осведомители. Его внимание привлекло лишь то, что касалось группы Народный трибунал. Но это лишь было достаточно серьезным, чтобы… А вот что должно следовать за этим чтобы, Соколов не торопился высказать отчетливо даже самому себе. Эти молодые рабочие и бывшие солдаты стремятся к расправе с перестройщиками. Он, Соколов, в глубине души на их стороне. Действительно, пора остановить перестройщиков, фактически ставших предателями интересов страны, пятой колонной Запада. Будь он, Соколов, молодым, как эти народные судьи, он, по всей вероятности, сам присоединился бы к ним. Но его положение обязывает пресекать деятельность таких Народных трибуналов. Конечно, в их деятельности больше слов, чем дела. Но ведь от слов они могут перейти к делу. И стоит ли им препятствовать в этом?! Во всяком случае, после убийства Ёлкиной они наверняка поджали хвосты, попрятались и затаились, дрожа от страха. Если сейчас членов этого Народного трибунала задержать и начать допрашивать, они бог знает что наговорят друг о друге. А если это получит огласку в прессе, то на них обрушатся со всех сторон. Перестройщики от этого только выиграют. В героях ходить будут. Нет, тут надо проявить максимум осторожности и благоразумия.
Обдумав проблему Народного трибунала, Соколов встретился с Горбанем и изложил ему свои соображения. Решили, что вся информация об этой группе не имеет никакой доказательной силы. Это все суть лишь слухи, а народ теперь болтает без всякого удержу. Соколов намекнул Горбаню, что если его люди как-то причастны к этому Трибуналу, пусть затаятся. Во всяком случае, надо принять меры к тому, чтобы слухи о Трибунале не выползли на страницы прессы, и чтобы их не связывали с убийством Ёлкиной.
В три часа пополудни в Управление пришел Воробьев и доложил о результатах своей работы. Обедать поехали к Горбаню. Пробыли у него до позднего вечера. Позвонил дежурный по Управлению. Сообщил, что сведения на интересующий Соколова объект собраны, но самого объекта дома не оказалось, и где он сейчас находится, его мать и соседи по дому не знают. Соколов приказал завтра произвести в квартире объекта обыск, если он не объявится до того времени, и принять меры к его розыску.
— Интуиция мне подсказывает, — сказал Соколов, — что тут что-то кроется.
— Я думаю, что это направление поисков более перспективно, чем мифический Трибунал, — проговорил Горбань. — Кстати, что поделывает глава Вашей комиссии товарищ Рябов?
— Очевидно, обделывает какие-то свои делишки, — ответил Соколов. — Было бы лучше, если бы он вообще не совал нос в дела, в которых он не смыслит ничего.
Жить по-новому
Протезный комбинат не приватизировали по той простой причине, что его никто не захотел купить. Тогда по предложению Маоцзедуньки, ставшей яростной поборницей рыночной экономики, комбинат превратили в совместное советско-германское предприятие. Немцы очень энергично взялись за дело. Семьдесят процентов сотрудников было немедленно уволено. Не помог митинг протеста. Люди потолкались во дворе, пошумели и разошлись. Все более или менее важные посты заняли немцы. Как-то незаметно прекратили существование партийная и комсомольская организация. Они бесшумно испарились. Здание комбината немцы отремонтировали сами. И так же бесшумно из комбината исчезли все монументы, бюсты и портреты Ленина и Маркса. Лишь кое-где повесили портреты Горбачева и канцлера Коля. Территорию комбината очистили от инвалидов, которые подкармливались тут самыми различными способами, вплоть до роли подопытных кроликов. Немцы на этом настояли категорически, полагая, что судьбой этих инвалидов должны заниматься городские власти и медицинские учреждения города. Немцы собирались сделать комбинат предприятием высшего международного класса, ограничив его деятельность исключительно производством протезов на уровне современной технологии, инвалидных колясок и предметов быта, ориентированных на инвалидов.
Белова, конечно, оставили в комбинате. Ему повезло: пара его статей была перепечатана в немецком журнале, так что немцы считали его серьезным ученым, и он мог работать на компьютере. Гробовой стал директором комбината, а Социолух — его помощником. Не повезло Чернову. Комбинат по настоянию немцев полностью компьютеризировался, а Чернов, естественно, не удовлетворял этому требованию, и его уволили. Уволили и Горева. Поскольку направление исследований его группы не соответствовало новой ориентации комбината на западную технологию.
Мать
Юрий по-своему любил мать: он привык относиться к ней как к части своего собственного тела, как к необходимому условию своего бытия. Он никогда не разговаривал с ней на серьезные темы: у нее было самое примитивное образование, книг и газет она вообще не читала, смотрела лишь телевизор, да и то только развлекательные программы. Они разговаривали лишь на бытовые темы, да и то односложно, без эмоций и обобщений. У нее был хороший голос и слух, но петь было некогда и некому. Тем более в моду вошли такие голоса, мелодии и формы исполнения, какие ей были непонятны и неприемлемы.
— Что-то Малов давно не появлялся, — сказал Юрий матери однажды за обедом. — Что с ним?
— В больнице, — ответила мать. — От алкоголизма лечится. Его предупредили: если не будет лечиться, уволят.
— Жаль. Хороший человек.
— Хороший. А у нас всегда так: если человек хороший, то обязательно несчастный.
— Ты так думаешь? Ну, а мои друзья — Белов и Миронов?
— Да какие они хорошие?! Так, прикидываются только хорошими.
— А Горев?
— А разве он счастливый?
— Меня уволили с работы. Комбинат перестраивается, и мне там нет места. А найти новую работу сейчас трудно. Как жить будем?
— Как-нибудь проживем. Живут же люди. Даже хуже нас. Мне тетка предлагает возить из Красноармейска овощи с ее огорода и продавать на рынке у нас в Партграде. Она сама не может, ноги больные. Заработаю больше, чем твоя зарплата. Все равно с уборкой теперь плохо, конторы позакрывали.
![Евгений Сартинов - Гороскопы всегда врут [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
