Михаил Пришвин - Том 7. Натаска Ромки. Глаза земли
Надо узнать где-нибудь, что раньше человеку пришло – телескоп или микроскоп. Мне кажется или помнится, что сначала был телескоп, что человек сначала представил себе вселенную, а потом уже ее увидел в движении атомов.
Так человек вообще вырастает: до каких-то лет обогащается внешним опытом, а потом все это находит в себе и, наконец, получает право мудрости: то же солнце, те же звезды, планеты, леса, моря, массы людей понимать и судить по себе.
Сказочная красавицаВсе вдвойне: человек и зверь, день и ночь, любовь и ненависть, растение и животное, лес и поле, рука и нога, и так все, но солнце не имеет своего антипода, и на что уж ночные светила, кажется, годятся к этому, но как подумаешь – тоже нет: солнце, месяц и звезды сходятся вместе, украшая сказочную красавицу.
Свет и теньПодражание солнцу в природе на цветах для всех очевидное: на каждом лугу есть золотые цветы с золотым солнечным кружком в сердце венчика, с золотыми лучами вокруг во все стороны. И если цветы, если деревья поднимаются всюду на свет, то и человек с этой же биологической точки зрения особенно стремится ввысь, к свету, и, конечно, он это самое движение свое ввысь, к свету, называет прогрессом.
Вместе с этим движением ввысь, особенно заметным у растений, существует еще движение вширь. И пусть даже растения индивидуально прикреплены к одному месту, семена их, часто снабженные крыльями, перелетают и распространяют свой вид на огромные пространства…
И если мы свой прогресс, как движение к солнцу ввысь, можем наблюдать в каждом маленьком цветочке и относить его к действию солнца, то где найти нам первопричины своего расширения? Кто нам это указывает, где и в чем первообраз нашего движения вширь?..
Свет приходит от солнца, тень от земли, и жизнь, порожденная светом и тенью, проходит в вечной борьбе двух этих начал: света и тени.
Красота – это свет правды, а тень красоты – это ложь.
Солнце, вставая и уходя, приближаясь и удаляясь, определяет на земле наш порядок: наше время и наше место. И вся красота на земле, распределение света и тени, линий и красок, звука, очертаний неба и горизонта – все, все есть явления этого порядка. Но где границы солнечного порядка и человеческого?
Леса, поля, вода своими парами и вся жизнь на земле стремится к свету, но если бы не было тени, не могло бы и жизни быть на земле: на солнечном свету все бы сгорело. Мы живем благодаря теням, но тени мы не благодарим и все дурное называем теневой стороной жизни, а все лучшее: разум, добро, красоту – стороной светлой.
Мы все родимся у границ безграничного, все видим черту горизонта, все чувствуем границу своего собственного тела, за ним, как за горизонтом, чувствуем и даже видим безграничность природы с ее океанами, атмосферами и звездными вселенными.
Порядок начался с солнца и коснулся даже самого малейшего из живущих существ: солнце появляется – жучок шевелит усиками, солнце скрывается – жучок замирает. Так у жучка установилось время. И сколько времени длится день – за все это время жучок оползет или облетит какое-то пространство и вернется ночевать в свою щелку. Охваченное за день пространство, ареал, является второй категорией порядка жучка.
Все стремится к свету, но если бы всем сразу свет, жизни бы не было: облака облегают тенью своей солнечный свет, так и люди прикрывают друг друга тенью своей, она от нас самих, мы ею защищаем детей своих от непосильного света.
Тепло нам или холодно – какое дело солнцу до нас, оно жарит и жарит, не считаясь с жизнью нашей нисколько. Это земля повертывается к солнцу той и другой стороной, укрывая нас своими тенями… Тени, тени земной мы обязаны жизнью, но так устроена жизнь, что все живое тянется к свету.
Комментарии
Список условных сокращений
ЛН – «Литературное наследство».
Собр. соч. 1956–1957 – М. М. Пришвин. Собр. соч, в 6-ти томах. М, Гослитиздат, 1956–1957.
ЦГАЛИ – Центральный государственный архив литературы и искусства, Москва.
Натаска Ромки*
В настоящий том вошли дневники писателя. Первый из них, «Натаска Ромки» («Из дневника охоты») – так Пришвин назвал одну из тетрадей записок об охоте 1927 года. Как сообщила В. Д Пришвина «Впоследствии, перечитав эти дневники, Михаил Михайлович собирался сделать из них книгу, назвав ее „Натаска Ромки“ Но жизнь перебила это намерение, и оно было забыто» (Новый мир, 1973, № 2, с 206).
В архиве Пришвина сохранился план предполагаемой книги. План неполный, но дающий возможность понять в сопоставлении с дневниковыми записями композицию повести о собаке: «1) Рождение 2) Стойка 3) У окна зимой 4) Совершеннолетие 5) Кость 6) Человек собаку съел 7) Первый урок 8) Маралово 9) Пойма 10) Бой с котом 11) Долгоносики 12) Белая радуга 13) Журавлиная радость 14) Натаска» (ЦГАЛИ)
В дневнике остались разметки Пришвина, следы подготовки дневниковых записей к изданию, некоторым рассказам о Ромке даны заголовки. В тетрадях 1927 года есть продолжение записок о Ромке, которые можно было бы условно назвать «Охота с Ромкой».
Есть родство между произведениями Пришвина «Календарь природы», «Натаска Ромки», «Лесная капель», «Глаза земли», – все они рождены из дневников, как собрание систематических, почти ежедневных записей, представляющих в итоге целостное художественное произведение.
Исследователями творчества Пришвина верно замечено, что борьба за реалистическое, «земное мирочувствование» вызвала его обращение в 20-е годы к дневниковому жанру как особому виду творчества. В это время была поставлена Пришвиным философско-художественная задача – сказать обо всем «от души, от себя самого и полным голосом».
«Чем дальше пишу (роман „Кащеева цепь“ – А. М.), тем все ненавистней становится классическая форма романа Сколько условностей' Сколько хитростей, чтобы умолчать о пустоте своего собственною сегодняшнего дня, и сколько цветистой придумки для выражения своей обыкновенной радости. Я хочу, чтобы мои сегодняшний день, от которого я исхожу, нашел непременно свое почетное место в романе, и с отвращением отбрасываю старую условность скрывать от читателя свое авторское бытие». Этой концепции творчества Пришвин не изменил до самой смерти.
В 1926 году вышла первая из его дневниковых книг – «Родники Берендея» (первая часть фенологических записок «Календарь природы») Некоторые рассказы этой книги записаны в тех же тетрадях, где и рассказы о Ромке, а ведь Пришвин утверждал позже в «Моем очерке» (1933), что свой метод он нашел в «Родниках Берендея», а затем и все так стал писать. Следовательно, в поисках нового художественного метода такой же творческой лабораторией явилась и «Натаска Ромки».
Важно и то, что Пришвин начал записывать в дневнике результаты натаски Ромки как бы набело, то есть сразу как рассказы будущей книги Если сравнить окончательный журнальный вариант таких художественно безупречных рассказов о Ромке, как «Первая стойка» или «Игра с Ромкой», с их первоначальным вариантом в дневниках, то можно заметить, что переменил Пришвин в журнальном варианте не больше десяти слов и вставил не больше двух-трех фраз. Так же были напечатаны и «Родники Берендея» – «почти без всякой последующей обработки», как говорил Пришвин. Эта особенность явилась в результате родственного внимания к природе. «Во всяком случае, понимание природы, о котором я говорю, есть чувство самого тела, сказать так: телом сливаюсь с природой и это описываю А то можно описывать или догадку, или отражение в голове» (29 марта 1927 г). Чуть позже среди записей о натаске Ромки он повторит. «Я до такой степени приблизился посредством охоты к жизни природы, что меня удивляет, зачем это писатели, не будучи даже поверхностно знакомы с жизнью природы, считают своей обязанностью описывать погоду, леса, реки, моря» (29 мая 1927 г.). В конце своей жизни Пришвин заметит, что больше всего ему нравятся рассказики, которые пишутся им быстро, и «пока пишешь, не успеешь надумать от себя чего-нибудь лишнего и неверного» («Кащеева цепь», 1953).
Повесть о натаске Ромки написана просто, без пышных метафор, без экспрессии – и в то же время глубоко эмоционально. Это проза «знатока духа языка нашего» (Горький). Именно в это время вырабатывается его новый художественный метод («пишу как живу, и живу как пишу»), который должен приблизить «человека к вещам и к человеку действительному» (3 января 1927 г.). Каждодневные записи, скрупулезно фиксировавшие действия собаки и человека, для иного егеря могут стать методическим руководством по натаске собак. И вместе с тем – это художественная психологическая повесть. Так же, как и в других охотничьих рассказах, писателя интересует прежде всего «собачья душа». Сделать ее родственной и таким образом сотворить себе друга – вот практическая цель «егеря». А у писателя есть и сверхзадача: в животном высшей породы, в его поведении и характере разгадать мир первобытного человека. Пришвин ищет разумную связь между животным и человеком, пытается ее объяснить или ставит читателя перед новой загадкой живой природы.
