Анатолий Гребнев - Записки последнего сценариста
Впрочем, и уступки, смею сказать, не так уж катастрофичны, и всякие несуразности вроде восставшей из гроба героини не выглядит дурновкусием; они, как ни странно, не шокируют в этом жанре, где зритель, втянувшись, все готов принять на веру. Очевидно, сериал существует все-таки по законам сказки, и не оттого ли здесь плохо удаются современные бытовые истории.
Единственная, пожалуй, серьезная уступка - это то, что так наглядно и, можно сказать, демонстративно торжествует в конце добродетель и наказан порок. Еще сколько-то лет назад меня не подвигли бы на такой хеппи-энд никакими силами. Сейчас я понял - и особенно вот в эти последние месяцы, когда "Тайны" наши показали снова, на фоне мрачных сообщений и катастроф, которыми полнится телевизионный экран,- что мы совершаем не такой уж большой грех, потрафляя ожиданиям зрителей, утоляя их чувство справедливости. Это не худший поступок для человека, берущегося за перо или кинокамеру. Уж не знаю, искусство ли это или что-то другое, скорее все-таки "что-то другое", но если ты доставил удовольствие людям в эти вечера, если дал им "хороший конец", которого они ждут, не казнись - совесть твоя чиста.
Тут, пожалуй, уместен вопрос к автору: а готов ли ты идти этой стезею и дальше? Лиха беда начало. Расстаться с иллюзиями, махнуть рукой на "самовыражение" - и с легким сердцем податься в беллетристику, в масс-культуру, в сериалы?
Не знаю, не пытался. Да никто и не предлагал.
Глава 23
ЭПИЛОГИ (1998-99)
"Ну и что?"
Вопрос этот преследует все чаще. По поводу прочитанного, услышанного: "Ну и что?" Кого чем сегодня удивишь?
Волшебник - или шарлатан, кто его знает - Ури Геллер остановил часы на Вестминстере. Есть тому, говорят, свидетели. Заснято на пленку. В прошлом веке мир содрогнулся бы от такого известия. Люди сходили бы с ума.
Нынче никто умом не тронулся. Ну, остановил. Или не остановил, какая разница. Мошенник, а может, и впрямь экстрасенс. Ну и что?
Неопознанные летающие объекты, знаменитые НЛО. Впрочем, так ли уж они знамениты? Кто-то, говорят, видел своими глазами. Говорят, посланцы с других планет.
Да одно это - если так - должно бы перевернуть жизнь человечества, нашу с вами жизнь. Посланцы! С других обитаемых планет! А ну как пойдут на нас войной? Расколют наш шарик? Или, напротив, одарят нас своим разумом?
И что-то мы опять-таки не свихнулись от такой мысли. В газетах четыре строчки: мол, было, кто-то видел. Корабль формы сигары. Или тарелки, как уже не раз описано. Так - ну и что?
Теперь вот еще сенсация по поводу Торы. Я сам слушал лекцию молодого ученого из Израиля, математика и богослова, о том, что в Торе, Пятикнижии, три тысячи лет назад закодирована вся будущая жизнь человечества, включая войны и революции, и даже Чернобыль там предусмотрен год в год: вот, смотрите - и он это показывает.
Если все это так, то скажите: как жить дальше? Как продолжать эту жизнь, если вся она предсказана?
А так и жить, так и продолжать. Пообсуждали, разошлись - и забыли.
А вы еще надеетесь чем-то удивить! Что же такое ты должен сочинить в этом мире, пресыщенном новостями и сенсациями, чтобы быть хотя бы услышанным?
Книжка моя подходит к концу.
Я многого в ней не рассказал - не пришлось к слову, не успел, не запомнил.
Воспоминания человека, не любящего вспоминать.
Отчасти мешало, признаюсь, и чувство неловкости - или как еще назвать,- когда возникали фигуры конкретных людей, под собственными их именами, и автор стоял перед выбором: говорить или нет.
Имена вымышленные, образы, так сказать, собирательные не годились для этой книжки. Да и сами по себе "художественные образы", я уверен, не так интересны читателю, как реальные, тем более знакомые лица.
Я в этом убедился, напечатав два рассказа в журнале "Дружба народов" ("Лев и Екатерина" и "Дамоклов меч") - оба основаны на подлинных историях, герои, названные придуманными именами, имеют реальных прототипов. И что же? Те мои знакомые, кому я мог раскрыть "псевдонимы", испытали интерес к рассказам гораздо больший, чем обычные читатели.
Но нет. Что-то мешает.
Ты все-таки не вправе, если ты порядочный человек, оперировать именами других людей без их ведома и согласия. Так я считаю.
Конечно, совесть писателя - понятие растяжимое. Ради красного словца не пожалеешь, как известно, и родного отца.
Не забуду, как однажды в Берлине мне попался томик Гёте - письма его к Шарлотте фон Штайн в пору их бурного романа. Великий старец, как известно, не чуждался страстей даже и в преклонные лета (что по моей доморощенной теории всегда залог и творческого долголетия, есть тому примеры!), в молодости же был влюбчив необыкновенно и покорял сердца одно за другим. Письма к Шарлотте поражают и некоторыми пикантными деталями: дама сердца была замужем, Веймар городок небольшой, Гёте человек известный, и свидания требовали всякий раз каких-то конспиративных уловок, на которые поэт был, оказывается, мастер. Там фигурирует, например, занавеска на окне у Шарлотты, либо задернутая, либо, наоборот, отдернутая, в зависимости от того, дома ли муж или в отъезде... Так вот, после того как произошел разрыв, любовники, в традициях своей эпохи, вернули друг другу письма. Шарлотта фон Штайн, получив свои, предала их огню, опять-таки в духе времени. Гёте своими эпистолиями распорядился по-другому: он их опубликовал. То есть поступил, как писатель. Не пропадать же добру.
Но это, в конце концов, его собственные письма и его любовные приключения, если на то пошло. Хотя можно было бы и пощадить адресата.
А как писать о чужих приключениях, если, допустим, они доверены тебе в частном разговоре? О чужой жизни? Или даже о собственной, если попутно задета чья-то честь или тайна? Требуется ли щепетильность в тех случаях, когда речь о людях, которых нет в живых? Или тут-то как раз она и требуется, потому что они не могут ни постоять за себя, ни ответить?
Я еще размышлял о границах дозволенного в мемуаристике, когда прочел "Дневник" Юрия Нагибина. Прочитав, сказал себе: нет.
И "Дневник", и "Моя золотая теща" того же автора, при том, как это все здорово написано, поражают отсутствием каких бы то ни было преград морального порядка. Я бы еще понял, если бы рукописи эти были извлечены из архива писателя после его кончины, но ведь Юрий Маркович сам оттащил их в издательство, готовясь публиковать при жизни - своей и тех людей, о ком он так беззастенчиво пишет, не щадя ни гостя, с которым только что сидел за дружеским столом, ни даже той, которую любил.
Уже после "Дневника" появилась череда мемуаров, авторы которых демонстративно освобождают себя от обязательств перед кем бы то ни было. Старая актриса повествует о своих романах с известными людьми, в том числе о многолетней тайной связи с человеком, который, будь он жив, вряд ли пожелал бы это афишировать. Вот и еще одна мемуарная книга такого же толка, и еще. Отставной телохранитель рассказывает пикантные подробности из жизни барина - то, что видят только слуги. И ничего, читаем. А вот - о всеми любимом артисте: исповедь его пассии под завлекательным названием "Такой-то и я". Ищущая славы сорокалетняя драматургесса живописует любовные утехи, ладно бы только свои, это еще куда ни шло, но и собственной матери, за которой она, оказывается, подглядывала! Издатели посходили с ума. Но прежде, вероятно, посходили с ума читатели, а иначе кто бы стал издавать такую литературу. Порог стыда и боли быстро отодвигается, и я вижу в этом результат агрессии квази-культуры, антикультуры против цивилизации.
Оставлю-ка я читателя без острых блюд.
Хотя нет-нет, да и берет сомнение. Одну главу - "Ненаписанный роман", с подлинными именами - я все-таки закончил, но в книгу вставлять пока не решаюсь.
...Итак, к эпилогу. К эпилогам.
Истории, рассказанные в этих записках, отчасти завершились, персонажи, названные и неназванные, претерпели заметные превращения или, скажем так, определились в своем развитии.
Мало кто остался тем, кем он был.
Уж если на большой, хорошо просматриваемой арене политики бывшие партийные вожди превратились в президентов суверенных буржуазных или феодальных государств, и никого это особенно не удивляет, привыкли,- то что же сказать о людях более скромного положения?
Художники, о ком я большей частью и повествую в этих записках, тоже не остались неизменными: в ком-то открылся талант к бизнесу, кто-то преуспел на административной стезе, а кто-то, к сожалению, зачах в новых условиях. Видимся редко. Знаем друг о друге немного. Есть люди, по всем признакам хорошо упакованные, о коих я не ведаю, чем они в настоящее время заняты, на что живут, но живут, видать, неплохо, и Бог в помощь, если они, конечно, не воры. Тут, впрочем, есть и такая теория, что одни живут за счет других, за наш с вами счет, но как это проверить...
Вообще же профессия перестала кормить. На литературный заработок в принципе прожить трудно, так во всем мире, что теперь поделаешь. Бывало, месяц работаешь - год на это живешь. Сейчас все наоборот: год работаешь хватает на месяц жизни. И это, как бы сказать, ставит под сомнение профессию как таковую. Пожалуйста, кто вам мешает, пишите в стол. Но что-то не видно охотников, как раньше. Жаль, конечно. Что за искусство, когда не пишут в стол.
