Петр Боборыкин - Китай-город
Роман «Китай-город» с самого начала задумывался как роман-исследование, как своего рода "летописный документ", если воспользоваться здесь удачным выражением А. В. Луначарского, и Боборыкин все силы направил на то, чтобы достичь максимальной объемности и объективности, почти научной точности в рассказе о жизни Москвы и москвичей последней трети XIX столетия. Этой цели подчинены и выбор ведущих героев, и многократно разветвляющаяся фабульная нить повествования, и даже композиционное решение книги, ее архитектоника. "Роман сознательно расположен так, что первая часть богата описаниями, — информировал Боборыкин того же Пыпина в письме от 1 мая 1881 года, — вторая и третья представляют собой большие эпизоды, четвертая — промежуточная, а пятая — сводная, с действием и чередованием небольших сцен".[170]
Главная же, конечно, примета этого романа как романа-исследования состояла в том, что в его основу писателем была положена оригинальная, продуманная концепция исторической роли и исторического предназначения Москвы в пореформенную эпоху. Эта концепция нашла свое отражение и в публицистических "Письмах о Москве", которые писались и печатались в "Вестнике Европы" (1881, № 3) как раз тогда, когда Боборыкин напряженно работал над романом. Оба эти произведения полезно сопоставить для того, чтобы выявить сущность и романа «Китай-город», и боборыкинского взгляда на процесс бурной «капитализации» России.
Свои "Письма о Москве" (опубликовано, а возможно, и написано лишь первое "Письмо") Боборыкин начинает с энергически выраженного вопроса: "Что такое Москва? Столица или губернский город?" — и очень скоро, уже в первых же абзацах очерка, отвечает, полемически адресуя свой вывод тем, кого он называл «русопётами» и кого мы сейчас называем реакционным крылом позднего славянофильства:
"…Теперешний город получил свою физиономию. Типу столицы он не отвечает, как бы его ни величали "сердцем России", в смысле срединного органа. Москва не центр, к которому приливают нервные токи общественного движения, высшей умственной культуры… Ее следовало бы скорее считать центральным губернским городом или, лучше сказать, типом того, чём впоследствии могут оказаться крупные пункты областей русской земли, получивших некоторую обособленность. Остов губернского города сквозит здесь во всем".
Метко, порою с саркастическими заострениями и преувеличениями охарактеризовав чиновничье-барскую верхушку московского общества, которая, по словам Боборыкина, не столько отстаивает собственную «самобытность», сколько не успевает из лености угнаться за петербургским "высшим светом" и петербургской бюрократией, писатель решительно переходит к сути своей концепции:
"Но эта Москва составляет только одну пятую "первопрестольной столицы". Рядом, бок о бок с ней и, так сказать, под ней, развилось другое царство — экономическое. И в этом смысле Москва — первенствующий центр России, да и не для одной России имеет огромное значение".
Здесь действительно суть, и Боборыкин смелыми, размашисто эффектными мазками рисует картину стремительного экономического, а в итоге и социального, культурного, морально-бытового преображения московской жизни:
"Вот в чем Москва настоящая столица! Не город вообще, а «город» в особом, московском значении, то есть тот, что обнесен стеной и примыкает к Кремлю, — центральный орган российской производительности. Он питает собой и городское хозяйство; но его значение исчерпывается не пределами этого губернского города, а пределами всей империи. Это — громадный мир, приемник многомиллионной производительности, проявившей собой все яркие свойства великорусского ума, сметки, мышечной и нервной энергии… Он-то впоследствии и выльется в особого рода столицу всероссийской промышленности и торговли, как Нью-Йорк стал по этой части столицей Американских Штатов".
Проницательно заметив, что "к концу XIX века торгово-промышленная Москва сделалась, в одно и то же время, и Манчестером, и Лондоном, и Нью-Йорком", Боборыкин большую часть своих рассуждений отдал оценке двух основных, с его точки зрения, движущих социальных сил московского общества: дворянства (как вариант — чиновничества) и купечества, — а также оценке перспектив их возможного, уже намечающегося взаимодействия:
"До шестидесятых годов нашего века читающая, мыслящая и художественно творящая Москва была исключительно господская, барская… Купец, промышленник, заводчик и хозяин амбара за все это время стоял там где-то; в «общество» не попадал, кланялся кому нужно, грамоте знал еще плохо и не далее как двадцать пять лет тому назад трепетал не только перед генерал-губернатором, но и перед частным приставом. В последние двадцать лет, с начала шестидесятых годов, бытовой мир Замоскворечья и Рогожской тронулся: детей стали учить, молодые купцы попадали не только в коммерческую академию, но и в университет, дочери заговорили по-английски и заиграли ноктюрны Шопена. Тяжелые, тупые самодуры переродились в дельцов, сознававших свою материальную силу уже на другой манер. Хозяйство города к половине семидесятых годов очутилось уже в руках купца и промышленника, а не в руках дворянина.
…Нетрудно предвидеть, что далее пойдет таким же образом: обыватель-коммерсант все больше будет прибирать Москву к рукам и сам волей-неволей будет поддерживать и высшую культурную жизнь города, между тем как сословные обитатели Поварской, Арбата, Сивцева Вражка и других дворянских местностей, если они останутся все с тем же духом сословной реакции, обесцветят себя до полного вырождения…"
Общий вывод для Боборыкина — романиста и публициста ясен: обновление России, ее великая будущность возможны лишь на путях сближения, внеклассового сотрудничества наиболее талантливых, инициативных и предприимчивых представителей родового дворянства, буржуазии, чиновной, инженерно-технической и гуманитарной интеллигенции.
В годы советской власти роман «Китай-город» неоднократно переиздавался с примечаниями Н. Ашукина, широко использованными и в примечаниях к настоящему изданию.
Стр. 7. В "городе" — то есть в Китай-городе, историческом торговом центре Москвы, расположенном между Кремлем и Китайгородской каменной стеной (ныне сохранилась лишь ее небольшая часть).
Троицкое подворье. — В этом доме, принадлежавшем Троице-Сергиевой лавре, помещались гостиница и склады для товаров.
Эгоистка — легкий экипаж для одного человека, модный в 70-х годах XIX в.
Картуз — здесь: мешок из бумаги.
Москательный товар — то есть краски, клей, технические масла и другие химические вещества как предмет торговли.
Из-за биржи… — Московская биржа была открыта на ул. Ильинке в 1839 г. В 1873–1875 гг. на том же месте построено архитектором А. С. Каминским новое здание биржи (ныне Торгово-Промышленная палата СССР).
Стр. 8. Старый гостиный двор — ряды торговых помещений; одно из главных мест оптовой и розничной торговли в Китай-городе.
Папушник — пшеничный хлеб.
Ножовая линия — линия, где по одной стороне были расположены лавки, торговавшие шелковыми и бумажными тканями (суровским товаром), а по другой — в каменных простенках — многочисленные ларьки, в которых торговали дешевыми кружевами, бахромой, пуговицами, иголками и т. п.
Ильинские ворота — площадь в центре Москвы. До 1880-х годов здесь были торговые ряды, где продавались фрукты.
Стр. 9. "Зайцы". — Официальные торговые сделки на бирже проводились при посредстве маклеров, избранных членами биржи и утвержденных департаментом торговли; но часть торговцев долгое время предпочитала по старинке собираться под открытым небом, совершая сделки при посредстве негласных биржевых маклеров, которых и называли "зайцами".
Чуйка — длинный суконный кафтан.
Стр. 10. Теплые ряды, в которых была сосредоточена торговля мануфактурой, шелком, мехами, золотыми и серебряными изделиями, отапливались — в отличие от Верхних, Средних и Нижних рядов Китай-города.
"Головка" — головная повязка замужних женщин купеческого, мещанского и крестьянского звания.
Cheapside — улица в Лондоне, где расположены лучшие розничные магазины.
Jungfer-Stieg — торговая набережная в Гамбурге.
Стр. 11. Траян (53-117) — римский император с 98 г., в результате завоевательных войн которого Римская империя достигла максимальных границ.
Стр. 13. "Кладдерадач" — иллюстрированный еженедельный сатирический журнал, выходивший в Берлине с 1848 г.
В Сокольниках на кругу… — В круглом деревянном павильоне устраивались концерты и танцы.
Стр. 14. Гласные — члены городской думы, в ведении которой находилось все городское хозяйство.
