Лидия Чарская - Семья Лоранских (Не в деньгах счастье)
Семья Лоранских перебралась в верхний этаж к жильцам, снимавшим у них две маленькие комнатки антресолей. Старичок-капитан в отставке, маленький старосветский человечек в военном сюртуке с поперечными погонами, и его невзрачная толстушка-жена, с утиным носом, не знали, как принять и куда посадить хозяек, к которым они очень благоволили.
Скоро присоединились к ним и Кодынцевы, мать с сыном, не имевшие у себя дома пристанища в виде верхнего этажа. К трем часам раздался второй залп. Вода выступила из берегов и медленно текущей темной лавой поползла по улицам, покрывая своей пеленою все площади, улицы и переулки Гавани. Она прибывала не часами, а минутами, и жутко было смотреть, как эта сверкающая при легком освещении фонарей темная лава бежала все вперед и вперед, словно живая, гонясь и настигая кого-то. Ветер рябил и гнал эту темную непроницаемую массу воды, наводнившую Гавань и казавшуюся целым морем из окон серого домика. Из нижнего этажа поспешно перетаскивали узлы с платьями, белье и более хрупкие вещи, боявшиеся сырости. Марья Дмитриевна сокрушенно вздыхала, мысленно подсчитывая убыток, приносимый каждый раз таким наводнением.
Валентина, Лелечка с братьями и Кодынцевым помогали Фекле таскать вещи снизу. Потом, когда уже переносить было нечего и внизу, кроме громоздких вещей, ничего не оставалось, Павел Лоранский велел сторожу Тарасу, служившему сразу при четырех домах в качестве дворника, готовить лодку.
Марья Дмитриевна вздрогнула и перекрестилась: она знала, что означало это приказание; она знала, что ее отважные сыновья с прочей молодежью, когда вода поднимается до уровня первых этажей, поедут помогать спасаться тем, кто не успел спасти себя и имущество. И каждый раз, когда Павлук отдавал это приказание Тарасу, сердце бедной женщины сжималось от боли. И все же у нее не хватало духа остановить их, умолять не подвергаться опасности.
Павлук, Граня и Кодынцев уехали. Старый капитан присоединился к ним. В сером домике остались одни женщины. Они сошлись в тесный кружок и говорили шепотом. Изредка с моря долетали до них протяжный и жуткий звук ревущей сирены да плеск воды, поднимавшейся все выше и выше с каждой минутой.
Валентина зябко куталась в платок и, приткнувшись у окна, смотрела в бушующую стихию, прямо в море, зловеще вздымающее свои тяжелые волны. Слабые отблески набережных фонарей позволяли ей видеть бушующую стихию. И Валентина без всякого волнения и страха смотрела на нее. Ей за ее еще коротенькую молодую жизнь пришлось видеть не раз подобные передряги. Ей было только страшно за других, близких и чужих, находящихся сейчас за стеной дома.
А три старушки оживленно шептались на животрепещущую тему о наводнении. Они все были там, на затопленных гаванских улицах в небольшом ящике с четырьмя отважными пловцами. ИИ Лелечка, присоединившаяся к их кружку, поминутно вздрагивала при каждом новом порыве ветра, набожно крестилась и шептала:
— Господи, сохрани! Господи, не попусти!
Уже при первом брезженье рассвета, когда прояснилась черная полоса неба и воды и под влиянием осеннего утра приняла мутный, серый оттенок, домик Лоранских весь содрогнулся от неожиданного толчка.
Женщины разом вскочили с мест и устремились к двери, за которой слышались громкие голоса и тяжелое хлюпанье ног по воде.
— Г-жа Лоранская здесь? — послышался чей-то запыхавшийся голос. — Валентина Денисовна Лоранская?
— Я! — откликнулась Валентина и открыла дверь.
На лестнице стояла высокая фигура в непромокаемом плаще, с наброшенным поверх шляпы таким же капюшоном. Вода текла по клеенке и медленными тяжелыми каплями скатывалась вниз.
— Валентина Денисовна! — произнес дрожащим голосом пришедший, — простите, что вторично непрошено являюсь к вам. С моим отцом случилось несчастье. Он спасал от наводнения соседей и получил смертельный ушиб головы. Старик при смерти и очень просит вас к себе. Надеюсь, вы не откажете умирающему, как некогда отказали здоровому.
Вакулин сбросил с головы капюшон и стоял теперь перед Валентиной, бледной от пережитого волнения, с дрожащими губами на так недавно еще гордом, самодовольном лице.
Валентина смотрела теперь в это взволнованное лицо и не ощущала уже больше недавней неприязни к молодому человеку.
Оно совершенно исчезло из сердца девушки, доброго и отзывчивого по натуре, при виде чужого горя.
Она задумалась на минуту. Пред ее мысленным взором промелькнуло недовольное, брезгливое лицо, непроницаемые глаза под дымчатыми стеклами, вся фигура Вакулина-отца, никогда, однако, не возбуждавшего в ней ни гнева, ни отвращения, а тешившего ее скорее своими чудачествами, — и она ответила ожидавшему ее ответа молодому человеку:
— Я согласна. Едем.
— Я на лодке с двумя гребцами, — проговорил он отрывисто. — Иначе не проберемся. Таким же способом пришлось доставить и доктора к отцу. Но не бойтесь, безопасно вполне. Уже светает.
И, прежде чем Валентина могла опомниться, он схватил ее руку и поднес ее к губам.
— Валечка! побереги себя, родная! — напутствовала дочь Марья Дмитриевна, суетливо застегивая на ней драповую кофточку и обвязывая голову и грудь молодой девушки большим черным платком. — Уж вы, батюшка, мне ее обратно предоставьте! — чуть ли не со слезами просила она Вакулина.
— Будьте покойны. Что бы ни было, Валентина Денисовна сегодня будет здесь… что бы ни было! — умышленно подчеркнул он и скрылся за дверью следом за молодой девушкой.
А буря бушевала и злобствовала по-прежнему. Весь дворик и сад серого домика и окружающие улицы представляли из себя одно сплошное водное пространство. Торчащие из него дома и деревья казались частыми островками самых разнообразных и прихотливых форм. Что-то таинственно-жуткое было в этой беспредельности водной стихии, сливавшейся воедино с другой стихией, еще более страшной в своей рокочущей бурливости.
У крыльца Лоранских, т. е., на том месте, где должно быть крыльцо, затопленное теперь водою, покачивалась лодка с двумя дюжими парнями; в одном из них Валентина узнала кучера Вакулиных.
— Садитесь скорее, не то оторвет, — командовал Тарас, стоя по пояс в воде и силясь удержать ялик за веревку.
— Вас придется перенести! — тихо сказал Вакулин своей спутнице, — иначе вы не попадете в лодку.
И, прежде чем Валентина могла ответить, он легко приподнял ее с лестницы и передал одному из сидевших в лодке парней. Девушка поместилась на корме и обеими руками ухватилась за края ялика.
Юрий Юрьевич ловко перепрыгнул туда же. Лодка усиленно закачалась. Тарас опустил веревку, и они поплыли.
Вода впереди, вода сзади, вода с боков, — вот все, что окружало теперь Валентину. В этой воде теперь барахтались лошади, пролетки, ялики, люди… Слышались крики, зов о помощи… И над всей этой тяжелой, безотрадной картиной занимался скупой, чахлый рассвет октябрьского тусклого утра. Навстречу им попадались такие же лодки, доверху нагруженные детьми, женщинами, домашним скарбом.
Лоранская закуталась в платок и старалась не смотреть на бушующую стихию. Сладкая дремота сковывала ее веки и туманила голову, глаза слипались сами собой под шум бури, укачивающей ее.
— Вам холодно? Вы дрожите? — услышала она над собою голос Юрия Вакулина.
Она ответила кивком головы. Ей хотелось спать, но пронизывающий сыростью ветер разгонял дремоту. Голова тяжелела с каждой секундой, а тяжелая истома сковывала члены.
— Валентина Денисовна, — слышала она снова голос своего спутника и, преодолев дремоту, открыла глаза, — не спите, в такое ненастье нельзя спать: скорее простудитесь.
— Что с вашим отцом? — спросила она через силу. — Может быть, есть еще надежда на выздоровление?
— Надежды нет! — произнес он глухо, — иначе я не потревожил бы вас при таких обстоятельствах, рискуя подвергнуть заболеванию, простуде… По крайней мере, так сказал доктор.
— Доктора часто ошибаются, а впрочем… от судьбы не уйдешь! — произнесла она тихо и тут же подумала:
"Как это пошло, все то, что я говорю в такую минуту".
И они снова замолкли.
— Вы дивно играли сегодня, — произнес Вакулин после продолжительной паузы раздумья.
— А вы и не подозревали, что простенькая бедная девушка, гаванская уроженка может оказаться талантливой? — усмехнулась Валентина.
— Вы не поняли меня, — произнес он тихим, взволнованным голосом. — Верьте мне, что с первого взгляда на вас, я понял, что вы необыкновенная одухотворенная натура и мне стало жаль вас.
— Но почему же жаль? — удивилась она.
— Да потому, Валентина Денисовна, не сердитесь на меня, это не для вас. Ваш талант заест скромная обстановка, семья, будничные интересы погубят его, не дав ему расцвесть.
— О, нет! — горячо вырвалось у нее.
