Петр Оленин-Волгарь - В чужой шкуре
— До свиданья, Нил Фомич! — надеюсь, что мне удастся вам отплатить за доброе отношение, — великодушно сказал Андрей Иванович.
— А ты, малый, думай, как себя зиму пропитать… Мы, ведь, всё понимаем… Сами эту участь видели.
VОт Нила Фомича Андрей Иванович прошёл к бухгалтеру и просил его «подсчитать», сколько причитается ему получить. Бухгалтер подсчитал: выходило 18 рублей 20 коп.
«Этого хватит на месяц: как-нибудь придётся поэкономить, потому что надо и на дорогу выгадать до Питера», — соображал про себя Андрей Иванович.
— Только вот тут «прочёт» записан, — сказал бухгалтер.
— Это за что?
— Нефти лишков отпустили: вот тут у меня ведомость есть…
— Сколько же всего?
— Конечно, пустяки, — рублей на восемь. А впрочем посмотрю… 11 р. 50 копеек… Да вот ещё сейчас по телефону передали из Главной… Штраф вам пять рублей.
— Я никаких штрафов не принимаю, — возмущался Андрей Иванович.
— Это дело не моё. Делаю, что прикажут: мы тоже люди не сами по себе, подневольные. Вот извольте расписаться… Один рубль семьдесят копеек получите-с… Очень жаль… Поверьте: сам сочувствую, но дело наше маленькое… «Их» воля…
— Но позвольте… Ведь, мне не на что будет до той стороны добраться.
— Это вы верно… Что же прикажете делать!.. Из вещей что-либо придётся в оборот пустит.
Андрей Иванович пустил «в оборот» пиджачную пару (у него их было две). За пару дали семь рублей, да и то потому, что пожалели Андрея Ивановича как хорошего человека. Служащие, собравшись наверху, высказывали ему свои соболезнования.
Андрей Иванович послал за бутылкой — и, когда ему её принесли, счёл уместным сказать коротенькую речь.
— Господа, — начал он, — поверьте, что того времени, которое я провёл с вами, я никогда не забуду. Я сделался среди вас «другим» человеком, и те знания, которые приобрёл я здесь, нельзя купить ни за какие деньги. Я понял, что не «оклад» делает человека, а «труд»… Поверьте, — продолжал он, — что я глубоко понимаю теперь ваше положение. Быть может, настанет час… и этот час близок… когда вы узнаете, насколько я хочу и умею быть благодарным… Всё, что в моей власти, я сделаю для того, чтобы облегчить вашу участь, честные труженики!
Несмотря на витиеватость такой речи, служащие слушали с удовольствием, хотя и недоумевали, каким образом Андрей Иванович, закладывающий пиджачную пару и не добравшийся до пальто только ввиду холодов, может чем-нибудь облегчить чью бы то ни было участь.
— Сам-то прокормись, — думали некоторые, — ныне не Петровки… Цыганский пот прохватит… Малый он «российский», только слаб относительно «казёнки»: вот его и разбирает. Мечта!
За первой бутылкой последовала вторая, третья и так далее… Кончилось так, что Андрей Иванович сообщил всем, что не нынче-завтра он сам будет директором, чем вызвал неудержимый смех.
— Ловкач наш Андрей Иваныч! — говорили служащие.
— Ловкач-то ловкач, а жрать нечего…
— Жаль Андрея Иваныча! Эй, Митюшка! Взгляни-ка, не шляется ли этот глазастый чёрт подсматривать…
— Не жалейте меня, друзья мои! — лепетал растроганный Андрей Иванович, — я счастлив, я счастлив… потому что я узнал… а узнал я то, чего не знал раньше…
— Это верно, — сказал кто-то, — век живи, а дураком умрёшь…
— И все вы хорошие люди… И завтра уж меня не позовут «нефту отпущать»… А главнозаведующему я покажу… Я ему покажу, как меня можно в бараний рог согнуть…
— Герой Андрей Иванович! За здоровье, урра!..
Андрей Иванович заснул на своей жёсткой постели. Было уже поздно… Сон Андрея Ивановича был покоен; он лёг спать свободным человеком.
VIНаутро, распростившись со своими сослуживцами, Андрей Иванович забрал свой «багаж» и отправился в лодке на ту сторону на квартиру Вавилова.
— Ещё двадцать шесть дней — и моё испытание окончено, — говорил он себе, — как только ухитриться прожить на то, что у меня осталось? Трудненько будет, ну, да уж это на последках.
На той стороне лодочник взялся за двугривенный донести багаж до квартиры Вавилова: это было рукой подать от набережной. В какие-нибудь десять минуть путники достигли цели своего пути. Андрей Иванович остановился у знакомой калитки и стал стучать. Никто не откликался. Лодочник, сложив багаж на землю, стал помогать Андрею Ивановичу. На неистовый стук обоих наконец загремел засов, и из калитки выглянула незнакомая фигура.
— Вам кого? — спросила фигура: это была какая-то прачка или кухарка.
— Семёна Власьевича, — сказал Андрей Иванович.
— Семёна Власьича? Это Вавилов будет? — переспросила кухарка.
— Ну да, его… Вавилова…
— Нету его…
— Как нет? Где же он?
— В город Землянск уехал.
— В какой Землянск?
— В какой Землянск?.. Известно в какой: Могилёвской губернии, — сказала кухарка. — Помер он… вот что…
— Помер? Не может быть! — воскликнул Андрей Иванович.
— Дело Божье… Со всяким может случиться…
— Царство ему небесное! — сказал Андрей Иванович, крестясь.
— Помер и уж неделю, как и схоронили, — хладнокровно заметила кухарка, — а сожительница его в тот же день домой в деревню к сродственникам уехала.
— Значит и Мавры здесь нет?
— Чего же я говорю?!.
Таким образом Андрей Иванович опять остался «на улице» с пятью рублями в кармане. К жалости о старике примешивалась невольная жалость о самом себе, но в то же время, помимо его воли, какой-то насмешливый голос шепнул ему: «А всё для компании экономия: двенадцать рублей пенсиону не придётся более платить».
Двугривенный
Если бы впоследствии Андрея Ивановича спросили, как он прожил последние недели своего «подвижничества», он бы, вероятно, сам не сумел точно ответить. Он мог бы только сказать, что ему довелось «хлебнуть горя до дна».
Так как, по условиям пари, Андрей Иванович должен был существовать исключительно на средства, добытые собственным трудом, отнюдь не прибегая ни к посторонней помощи, ни к собственным средствам, ни к займам, то Андрею Ивановичу пришлось очень туго с его несчастными пятью рублями…
Андрей Иванович был человек щепетильно-честный в своих житейских отношениях, и поэтому противник его Курилин мог быть вполне уверен, что Андрей Иванович сам признает себя побеждённым, если не выполнит почему-либо условий пари. Признать же себя побеждённым он окончательно и бесповоротно не хотел: выигрыш пари сделался его idée fixe, каким-то «подвигом чести».
Правда, оставшись «на мели», Андрей Иванович «ликвидировал» кое-что из своего имущества, но это не противоречило условиям пари; во всяком случае это не значило прибегать к собственным средствам, так как прежде всего ухудшало положение самого Андрея Ивановича. Если и можно было с натяжкой считать роскошью пиджачную пару, калоши, пальто летом, то теперь, осенью, все эти вещи являлись предметом первой необходимости. Итак, прежде всего надлежало найти какую-нибудь работу для того, чтоб обеспечить себе квартиру и пропитание на эти две-три недели, остающиеся до срока.
И Андрей Иванович начал искать работу.
Оказалось это, однако же, делом очень нелёгким, и прежде всего ему пришлось убедиться, что добывание денег находится в обратной пропорции с их расходованием. Прежде, во время своей петербургской жизни, на которую теперь Андрей Иванович приучился горьким опытом смотреть презрительно, — он не считал за деньги какую-нибудь сотню-другую… Теперь он познал, как много иногда значит в человеческой жизни жалкий «рубль».
Прежде Андрей Иванович затруднился бы сразу сказать, на что может понадобиться «рубль» — теперь он знал, что эта монета символизирует собой тёплый кров и пищу на несколько дней, и что заработать этот рубль человеку, не имеющему «определённых занятий», очень и очень трудно.
Таким образом судьба заставила Андрея Ивановича сделать настоящую «переоценку ценностей» — занятие очень модное для тех, кто проделывает его, сидя в кабинете, а не разгуливая в осеннюю пору по грязной набережной в ветер и дождь, согреваясь не столько одеждой, сколько движением.
IIПрежде всего Андрей Иванович попробовал сунуться «по письменной части», или, как говорится в том быту, который сделался бытом теперь самого Андрея Ивановича, «околачивать пороги» разных контор и канцелярий.
— Те скромные условия, которые я предложу, — соображал Андрей Иванович, — дают мне надежду на успех.
Такую же надежду возлагал он и на то счастливое обстоятельство, что пальто и последняя пиджачная пара ещё не были пущены «в оборот».
Нанявши случайно подвернувшийся угол с «пищией» за два рубля в неделю и обеспечив себе таким образом ночлег и скудное пропитание на первое время, Андрей Иванович начал свои скитания.
Увы! — в первые же дни ему пришлось горько разочароваться. Всюду, куда он ни заходил, навязывая свои услуги «по письменной части», ему не повезло: везде было полным полно.
