Владимир Хлумов - Дети звёзд
Инженер в поисках выключателя забирается на вешалку и там запутывается среди одежды. В этот момент открывается дверь и появляются Елена и Доктор.
Елена (бросается к Богданову). Что же ты, Коленька? (Вместе с Доктором стаскивают инженера с вешалки и укладывают на диван).
Доктор (дает таблетку инженеру и возвращается к Анатолию). Отойдем. (Закуривает.) Вы откуда здесь?
Анатолий. Понимаете, я хотел предупредить Елену...
Доктор. О чем?
Анатолий. Ну... что Богданов... что он не совсем здоров.
Доктор. И как же он не здоров?
Анатолий. У него... Он сумасшедший.
Доктор. Откуда же такой диагноз?
Анатолий. Он состоит на учете в психдиспансере, у него какой-то синдром.
Доктор. Синдром - это правильно. Но почему вы решили, что он сумасшедший?
Анатолий. Извините, я, может быть, слишком резко выразился.
Доктор. Не то слово.
Анатолий. Вы бы послушали, что он мне здесь говорил.
Доктор (заинтересованно). Так-так-так. (Анатолий колеблется.) Это хорошо, что вы не решаетесь сходу о таких личных вещах. Но вы не стесняйтесь, мне можно. Я ведь ему добра желаю.
Анатолий. Он сказал, что все, то есть абсолютно все вокруг - это сплошная...
Доктор. Мистификация.
Анатолий. Да. У него страшная мысль, что все вокруг его обманывают. Понимаете, ему кажется, что окружающие что-то знают такое, чего ему не рассказывают. Я даже представил себе, и мне стало страшно... И еще, он рассказал историю, горькую. Я не знаю, могло ли такое быть?
Доктор. Про дядю и мальчика?
Анатолий. Выходит, вы тоже знаете!
Доктор. Знаю, я же работаю в психиатрической больнице. Там я и познакомился с Колей.
Анатолий. Когда?
Доктор. Восемь лет назад.
Анатолий (возмущенно). Вы все знали? Знали и не могли предотвратить!
Доктор. Что предотвратить?
Анатолий. Да ведь ему не надо было выступать совсем, ведь это же крах для него, провал!
Доктор. Провал. (Глубоко затягивается, тушит сигарету.) Понимаете, это был у него шанс. Ему так нужно было победить, для него самого же в первую очередь. Это лучше всяких лекарств. Кто же знал, что у вас там такое зверье? Я и вас, Анатолий, специально тогда изучал. Смотрю - мужик вроде нормальный, не заторможенный. Да и Коля все повторял: "У них там профессионалы, обязательно разберутся". Разобрались. (Затушил сигарету.) Ладно, я пойду к ним. А вы уходите. Елена очень не в себе и черт те чего может вам наговорить. А это будет несправедливо - вы, Анатолий, человек хороший, только молодой. Прощайте.
Картина восьмая
Институт. Отдел профессора Сыровягина. В комнате Анатолий и Калябин. Работают. Входит Мозговой.
Мозговой (прямо подходит к Калябину). Здравствуйте, дорогой Виталий Витальевич.
Калябин (после разгромного обсуждения Богданова у него приподнятое настроение). А, Михаил Федорович! Здрасьте, здрасьте. Где это вы гуляете в рабочее время?
Мозговой (трагически). Я, Виталий Витальевич, не гуляю, я радио слушаю.
Эти слова привлекают внимание Анатолия, и он с интересом поворачивается к коллегам.
Калябин. Странная мысль.
Мозговой. Чего же тут странного? Радио - важнейший источник правдивой информации. Более того, я бы сказал, радио - это в некотором смысле инструмент исследования наподобие микроскопа или телескопа, и даже еще мощнее. Спасибо Попову за прекрасное изобретение. Сколько открытий мы сделали с помощью его, а сколько предстоит сделать?! Голова кругом идет. А вот, представьте себе, наверно товарищу Попову - ох, как мешали, палки в колеса совали, рогатки там разные бюрократические расставляли. (Начинает коверкать слова.) "Не могет быть",- возражали оппоненты, - "как это, понимаешь, передача слов на расстояние без всякой проволоки? Не-е, без проволоки - никак, беспроволочный телеграф - енто ж утопия, к тому же и вредная для российской промышленности. Куды ж мы проволоку девать будем?" - кричала царская профессура, купленная с потрохами руководящими классами. Так бы, глядишь, все и прикрыли, да тут, к несчастью, этот паршивенький итальяшка выискался, да-с, Макарони. Заграница подвела. (Калябин насторожился.) Да (притворно), Виталий Витальевич, просто обидно, что так происходит. Работаешь, не покладая рук, живешь делом, жизнь тратишь на него, и вдруг - бац, на тебе. А все эти средства информации. Завалили нас, понимаешь, фактами, не успеваешь разгребать. Я вот думаю, как было бы полезно все заграничные журналы собрать да и сжечь. И не только журналы, все уничтожить: коммуникации, связь, телексы эти, и телевидение. Вот тогда бы жизнь эпикурейская пошла: возлегай себе на мраморе, сочиняй трактаты, законы, уложения.
Калябин. Вы так говорите, будто что-то подразумеваете.
Мозговой. К несчастью, к великому сожалению, должен признаться - да, подразумеваю, очень многое подразумеваю, а говорю так непонятно, чтобы мозги ваши напрячь, оживить. А то с размягченными мозгами вы и не поймете, какое слово зачем употребляется. Представьте - приду я и скажу вам прямо в лоб: десятый спутник Сатурна открыли. Вы же скажете: "Чепуха", "не могет быть", и факту никакого значения не придадите. Да и что такое - голый факт? Его как хочешь можно понять и вывернуть, да он никому не нужен, этот голый факт, с ним ничего и не сделаешь...
Калябин. Подождите, что за выдумки? Какой десятый спутник?
Мозговой. Вот именно, что выдумки. Выдумки - если бы я просто вам сказал, что французы спутник открыли. А я ведь не зря про беспроволочный телеграф. Историю не только знать надо, ее надо и любить. А вы, Виталий Витальевич, не любите историю, чувствую, не любите.
Калябин (вскакивает со стула). Шутки у вас дурацкие!
Мозговой. Какие уж тут шутки. Да вы сами можете убедиться. (Смотрит на часы.) Сейчас будут последние известия, сходите к профессору, у него транзистор есть. Кстати, ему тоже будет интересно.
Калябин выскакивает из комнаты.
Анатолий. Неужели спутник открыли? (Мозговой утвердительно кивает головой.) Тот самый, десятый?
Мозговой. Тот самый, Богдановский!
Анатолий. Но это же какой-то бред!
Мозговой. Вы еще скажите, происки темных сил или чья-то злая воля.
Анатолий. Нелепо, как нелепо.
Мозговой. Полная и окончательная победа инженера! А мы хороши - графоман, сумасшедший, дилетант. Вот вам и дилетант. Нет, земля наша еще очень плодовита гениями-самоучками. Не зря я за него душой болел, переживал. Да, да, очень переживал. Даже факт болезни скрыл. Получается, что и я за правое дело посильно боролся... Анатолий. Перестаньте, вы же понимаете, что это совпадение. Мозговой. Да, совпадение, ну и что? Кто докажет? Кто разберется? Калябин? Профессор? Безграмотны. Только мы с вами (переходит на шепот). Но ведь мы никому не скажем!
Стук в дверь. Не дожидаясь ответа, дверь открывает и появляется офицер милиции.
Чернопятов (вежливо). Отдел профессора Сыровягина?
Мозговой. Суровягина, а что угодно?
Чернопятов (протягивает красную книжицу). Лейтенант Чернопятов. Я бы хотел задать несколько вопросов.
Мозговой (легкомысленно). Но в какой связи?
Чернопятов. Можно все-таки я задам вопросы? (Проходит к свободному столу, кладет папку.) Вы когда видели профессора в последний раз?
Анатолий и Мозговой переглядываются
Анатолий. Вчера.
Чернопятов. У вас паспорта с собой? Давайте-ка я перепишу ваши данные. Так, значит, вчера. (Берет документы, переписывает и одновременно спрашивает.) А вы (к Мозговому)?
Мозговой. Вчера видел, а сегодня - кажется, утром, впрочем, я ему не сторож. Вам бы лучше на вахте спросить.
Чернопятов. Да, да, спросим. Ну, а как он был вчера? Вы ничего странного не заметили в его поведении?
Мозговой. Вообще-то в последние дни мы были все взволнованы. Впрочем, это все наши научные дела, кометы, планеты...
Чернопятов. Хорошо, науку пока оставим. Вы не удивляйтесь, пожалуйста, моему вопросу, но это очень важно. Что может означать для профессора слово "сирень"?
Мозговой (в замешательстве). Сирень? Но причем здесь сирень?
Чернопятов. Значит, не знаете?
Мозговой. Да нет, это всем известно, у профессора аллергия на сирень. Но что случилось?
Чернопятов (что-то записывает в блокнот, потом долго, изучающе смотрит на ученых, и наконец сообщает). Два часа назад профессор Сыровягин скончался от тяжелого увечья. Умирая, профессор повторял одно слово "Сирень".
Мозговой присвистывает.
Анатолий. Как же так - увечья? Отчего? Где?
Чернопятов. В метро. Обстоятельства гибели не ясны. Не удержался на платформе и упал под поезд. Его слегка протянуло по платформе. Возможно, кто-то случайно толкнул. В общем, пока ничего не ясно. Я бы хотел осмотреть его рабочее место.
Появляется Калябин. В руках у него разбитый всмятку транзистор профессора. Вопреки нанесенным повреждениям из транзистора сквозь потрескивания слышится веселая музыка. Все застывают в недоумении.
Картина девятая
Квартира Богданова. Из репродуктора доносится та же музыка, что и из разбитого профессорского транзистора. На диване лежит хозяин. Он спит нераздетый, накрытый пледом. Сон инженера удивительным образом переходит в свою противоположность. Ему зябко, он встает, закутываясь пледом. Выходит на улицу. Здесь для него приготовлен сюрприз. Огромный, с рыжими космами, раскаленный шар парит в высоком, покрытом редкими барашками небе. Под синим сводом раскинулся огромный город с изнывающими от зелени бульварами и проспектами. Он задирает голову вверх, подставив бледное от долгой зимы лицо светлым потокам солнечных лучей. Они пробираются в морщинки, протискиваются сквозь красноватую двухдневную щетину, приятно щекочут кожу. Богданов улыбается и сквозь ресницы разглядывает Солнце. Багровыми кругами в глазах лопаются колбочки и палочки, а после Солнце превращается в темную синюю дырку на белесом небе.
