Ольга Туманова - Убийство в пансионате
- Нет, уже чай разносили, - уточнила Белла Константиновна.
- Ну да, он влетел и к столу, чуть ту, с чайником, не опрокинул, согласилась Зоя Петровна.
15. Эльвира Васильевна вздрогнула от требовательного стука в дверь: она не ожидала, что муж вернется так скоро, и только прилегла, разомлела. И вставать с постели не хотелось. Ну, надо ей было закрыться на ключ. Но ведь она могла и уснуть, и мало ли что.
Сауна была хобби Валерия Ароновича, блажь, страсть. Иногда сауна вызывала у Эльвиры Васильевны более болезненную ревность, чем женщины. В отношениях с женщинами Валерий Аронович строго следовал правилу: не при жене. Семья для него священна. Он не из тех, кто порхает в поисках нового счастья с новой женой. Семью, гараж, дачу - базис он строит прочный, и в компании только взгляд выдает его желания и планы. Но взгляд можно и не заметить. А вот сауна...
В долгие зимние вечера он по два часа отдыхает в сауне. То в их городе лучшая сауна, но находится она в темном переулке, в районе бараков. Сотня метров от центральной магистрали, где круглые сутки нескончаемый поток машин, а здесь безлюдье, мрак и колдобины. От ближайшей остановки до сауны добрых полчаса, только на машине к ней и подъедешь, и, тем не менее, сауна не пустует, и билеты покупают загодя, за несколько дней.
Эльвира Васильевна знала на той, богом забытой улице, каждую колдобину лучше, чем половицы в своей квартире, потому что муж брал ее с собой, охранять машину, и два часа, что Валерий Аронович отдыхал в сауне, Эльвира Васильевна сидела в скучном сумраке. Свет в салоне Эльвира Васильевна гасила, чтобы не привлекать внимания, да и Валерий Аронович жалел аккумуляторы. И ни разу не предложил: поднимись минут на пятнадцать, я тебя подожду, погрейся, расслабься.
И вновь резкий стук в дверь.
Эльвира Васильевна очнулась от дремы, нехотя встала с постели, сунула ноги в мягкие шлепки и, на ходу меняя гримасу раздражения на приветливую улыбку, пошла к двери.
На пороге стоял не муж, а незнакомый молодой человек; и тут же, не успела Эльвира Васильевна опомниться, а молодой человек - посередине комнаты. У Эльвиры Васильевны кровь в виски ударила: сейчас вернется Валерий, и застанет в комнате мужика, и:
Эльвира Васильевна метнулась за молодым человеком, схватила его за рукав.
Андрей Андреевич, удивленный подобной встречей, пытался освободить руку из рук Эльвиры Васильевны, второй достал удостоверение, но его удостоверение не интересовало Эльвиру Васильевну. Бессвязно повторяя одни и те же слова: муж, сауна, сейчас, скорее, - Эльвира Васильевна сумела вытащить следователя из комнаты, поспешно повернула ключ на два оборота и, обессиленная, опустилась на пол.
Раздумывая о странном поведении Рахматуровой, Андрей Андреевич спустился в сауну. Дверь сауны оказалась закрытой.
Андрей Андреевич решил подождать. Он стоял в темном коридоре, наблюдая за холлом. На диванчике лежали две девахи в несвежих медицинских халатах, смотрели телевизор. На следователя девахи не взглянули.
Администратора Андрею Андреевичу было из-за колонны не видно, но и администратор не видела Андрея Андреевича.
Зазвонил телефон, и следователь прислушался.
Телефонный разговор был неофициальным и довольно продолжительным, но (к удивлению Андрея Андреевича) о происшествии в пансионате администратор не сказала ни слова. Впрочем, она вообще говорила мало, больше слушала и восторгалась словам собеседника. Тот делился своими успехами в предпринимательстве, и администратор: и квартиры продаете? и в каком районе? и по какой цене? Конечно, конечно, милости просим, жду, жду, жду...
Открылась дверь, и с громким говором и смехом вошла в пансионат гурьба китайцев. Их было шестеро, но в отличие от постояльцев Андрей Андреевич видел, что среди них нет тех, что столуются в пансионате и о ком администрация гостиницы ему сообщила.
Китайцы, не останавливаясь возле конторки администратора, обогнули колонну, свернули в отсек и пошли по лестнице: они явно были здесь не впервые. Что они делают в пансионате? Живут? Но об этом не сказал никто из сотрудников пансионата. Все умолчали. Почему?
Уже ноги Андрея Андреевича стали затекать, когда, наконец-то, приоткрылась дверь сауны, и в коридор вышел распаренный мужик, глянул на Андрея Андреевича, глянул в холл, вошел назад, и тут же из сауны вышла женщина, и голова ее была на манер чадры окутана полотенцем. Полотенце было большое, край его свисал женщине до плеча, и женщина закрыла краем полотенца лицо от Андрея Андреевича и быстро пошла к лестнице.
Андрей Андреевич на миг растерялся, он не знал, как ему поступить: идти за женщиной или ждать мужчину.
Тут вновь из сауны вышел мужик и глянул на Андрея Андреевича с суровым подозрением. И Андрей Андреевич шагнул ему навстречу.
16. Когда Клиновы вошли в столовую, там уже были Зоя Петровна и Белла Константиновна.
Зоя Петровна, одетая в строгое платье из серой шерсти, оглядела чету, что обедала с ней за одним столом, и, выждав паузу, спросила:
- Ну и что вы обо всем этом скажете?
Клинов промолчал. Клинова рассеянно глянула на Зою Петровну, вздохнула и ответила:
- Да, ужасно все это. Вы ее знали?
- Ее? А: Ее видела, как и вы. Конечно, ужасно. Будем надеяться, милиция разберется. Но я о Москве. Ведь это гражданская война, - с пафосом сказала Зоя Петровна.
Алла Геннадьевна очнулась от своих мыслей и изумленно смотрела на Зою Петровну.
- Вы что, ничего не знаете? - голос Зои Петровны торжествовал.
- Да откуда.
Радио в пансионате было отключено: администрация не перечислила деньги. Телевизор, один на всех, стоял внизу, в холле, а сесть в холле не на что. Местные газеты, забитые рекламой, были Алле Геннадьевне неинтересны. Муж иногда покупал центральные газеты, но те были недельной давности.
Алла Геннадьевна глянула на мужа и поняла, что он тоже не знает, о чем ведет речь Зоя Петровна.
Зоя Петровна считала эту пару интеллигентной, приличной и была шокирована ее равнодушием к историческим событиям в судьбе страны, но Зоя Петровна была и рада первой сообщить им оглушительную новость.
Зоя Петровна ожидала от Аллы Геннадьевны бурной реакции (естественно, женщина эмоциональней воспримет ее новость, да и проще с ней разговаривать, чем с этим молчуном) и, стараясь говорить сдержанно и скупо, стала с удовольствием рассказывать, что сегодня в новостях из Москвы сообщили о войне (правда, словесной, но пока, пока!) между президентом и Верховным Советом.
Зоя Петровна обстоятельно передавала и что говорил те, и что говорили эти, но торжественный пафос на лице Зои Петровны постепенно сменялся растерянностью, потому что ни только никаких бурных эмоций не последовало от Аллы Геннадьевны, но и не дрогнуло ее лицо, не изменилось ее настроение. Напротив, беспокойным стал взгляд молчуна, но лишь на миг, и смотрел Клинов не на Зою Петровну, а на жену.
Василий Викторович помнил, как тому чуть больше года назад, он пришел домой, а Алла уже была дома и металась по квартире, белая, с дрожащими губами: "Что будет теперь... Надо на митинг! Я видела, туда с нашим, с трехполосным российским флагом шли дети. Дети шли, не скрываясь, с флагом. А мы...", и Василий Викторович снисходительно усмехнулся: "Да погоди ты. Еще ничего неясно. Ну, нам-то с тобой какая разница, кто там будет наверху?" А она заметалась едва не в истерике, такой он видел ее лишь однажды, давно, когда дочь была еще маленьким ребенком и лежала в больнице, и температура несколько дней не падала с сорока.
- Что неизвестно, что неизвестно? - Алла Геннадьевна накинулась на мужа, словно это он отдыхал в Форосах и ездил в бронированных мерседесах.
- Они не забудут тех, кто вышел на митинг. Сначала уничтожат тех, кто на виду, а потом вспомнят всех, кто ходил с российским флагом, кто выписывал либеральные газеты, демократические журналы и не выписывал партийные, как я. И вспомнят тех, кто тихо перестал платить партвзносы, как ты. И кто прикоснулся к бизнесу. Как дети! И что - все смирятся? Выстроятся в очередь в камеры? Значит - война. И воевать будут дети.
И он морщился от досады, сожалел, что ответил ей неосторожно и не знал, как успокоить ее.
А потом, когда дня через три с экрана телевизора не сходила улица с пятнами крови и цветы, и свечи, и нескончаемый трехцветный российский флаг, и похороны, и Алла Геннадьевна, не отрываясь от телевизора, все плакала и плакала, словно ее детей хоронила Москва, словно она могла, но не защитила их, и он чувствовал свою вину, что все обернулось бедой, как и почувствовала, и поняла она с первых же слов диктора, словно, раздели он тогда, три дня назад ее тревогу, не нужно было бы никого сегодня хоронить.
И теперь Василий Викторович ждал ужаса на лице жены, нервного срыва ее с утра, после визита следователя, до предела натянутых нервов. Но Алла Геннадьевна, выловив среди костей пару кусков картошки, сказала в обычной своей ироничной манере:
