Олег Шестинский - Звезды под крышей (сборник)
- Да ведь это Колька из Холмца!
Все разом засуетились, закричали:
- Точно он!
А кто-то высунулся и звонко, срывающимся голосом завопил:
- Привет, Коляня, шуруй!
Была в этом забубенная удаль, которой часто на Руси прикрывают нежное и чистое, что поднимается со дна души.
Я знал их историю.
Еще до армии встречались Настя и Николай на вечеринках. Провожал он ее, целовал у изгороди. О любви ни слова не говорил. А когда в армию призвали, гулял Николай два дня с ребятами.
А Настя его провожала и подарила ему кисет с махоркой, как всегда и полагалось на военных проводах, и махала ему, заплаканная, когда он уезжал.
Писем от него не приходило.
Месяца через три после отъезда Николая посватался к ней телеграфист с вокзальной почты. Он говорил:
- Вы увянете без мужской любви. А у меня есть и дом под городом, и у мамаши моей корова отелилась.
Настя расплакалась и в слезах выпроводила его из дома. Он вышел на улицу, стряхнул соломку с пиджака, сказал рассудительно:
- Вы все-таки поимейте меня в виду.
Через год осенью приехали студенты на уборку. И один из них - Вася после работы преданно приходил к ней на линию. Он носил очки, щурился близоруко, когда их снимал, из кармана куртки у него всегда торчал учебник математики.
- Знаете, - говорил он, - с такой интересной теоремой познакомился сегодня!
Можно было подумать, что он встретил человека удивительной судьбы, Вася говорил о теоремах, как о живых людях.
Настя плохо знала математику, но Васина горячность ее увлекала, и она слушала о тангенсах и гипотенузах, как рассказ о неведомом, но красивом мире.
Перед отъездом Вася пришел молчаливый, долго стоял в дверях, потом сказал:
- Настя, давайте каждый день писать друг другу письма.
Настя ответила:
- Вы очень хороший, Вася, но я не могу вам писать.
Вася протер очки, полистал зачем-то учебник и медленно пошел от сторожки вдоль полотна.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А Николай просто песню запел, когда к ее дому стал подходить:
- "Живет моя отрада..."
И Настя плеснулась к окну и увидела его с деревянным чемоданом в руке. Споткнулась о порог, выбежала, замерла. Колька в канаву бросил чемодан, пилотку зачем-то прямо в небо швырнул, схватил на руки Настю и не в дом понес, а на луг, что возле дома, и целовал ее под солнцем, среди мокрой болотной травы. Она лежала, тихая, у него в руках, потом встрепенулась, прошептала:
- Поезд восьмичасовой... Надо желтый...
И Колька бросился в дом, взял желтый флажок и встал у железнодорожной насыпи, такой богатый, словно всех пропускал в счастье.
Я тоже смотрел из окна.
- Дождалась, - сказал я, - самого главного.
- Чего самого главного? - недоуменно спросил сосед.
- Не знаю... У каждого оно свое, это главное.
И подумал, что главное - это, наверное, дождаться чувства, которое бы озарило всю жизнь до ее конца. И потом еще подумал с грустью, что совсем не просто его дождаться, ибо жизнь человеческая скоротечна, а человек так не любит ждать!
1963
ВАСЬКА
Ваську так и звали в поселке - Васька-моторист. Ему было лишь девятнадцать, а он уже четвертый год ходил по Ладоге на рыболовецком судне, и старые рыбаки говорили:
- Добрый капитан выйдет.
Но по виду оставался Васька - мальчишка мальчишкой. Во-первых, длинный и тощий, никакой представительности; во-вторых, в веснушках лицо, а это уж совсем не солидно; и, в-третьих, рыжие Васькины волосы торчали вихрами в разные стороны, словно их разметал ветер в шторм, и они так и застыли.
Да и вел себя на берегу Васька не как взрослый: таскал яблоки с дружками у деда Анисима и даже один раз поздно вечером ходил с огольцами на кладбище, там они выли, наводя страх на прохожих.
И вот этот самый Васька влюбился. В Зинку-буфетчицу. Она была лет на пять старше его, жила самостоятельно, одна, и зорко следила за ленинградской модой. А еще она обожала лузгать семечки, и осенью у нее на прилавке лежали желтые круги подсолнуха.
В буфете продавались бутерброды, запыленные от времени конфеты и пиво. Главное, конечно, пиво. И наливать его Зинка умела с шиком: она чуть наклоняла голову, кудри спадали на одну сторону, оттопыривала мизинчик, открывала кран. Потом она говорила:
- На здоровьице!
Разумеется, так она наливала не всем, а только начальству и тем, кто симпатичней.
Васька приходил в буфет и просто стоял у прилавка. Сначала Зинка не обращала на Ваську внимания, а однажды спросила:
- Тебе чего? - И удивилась, что он покраснел до корней волос.
Зинка воспринимала его любовь равнодушно и только когда в буфете собиралось много народу бросала Ваське:
- Отойди, мешаешь!
Вот почти все их разговоры и были.
Однажды приковыляло к берегу рыбацкое судно. Не местное. Дальнего колхоза. Поволокла его волна по камням, попортила. В поселке был судоремонтный завод, и решил капитан подправить судно, чтобы до дома добираться.
Команда - пятеро моряков, молодые ребята, - поселилась в доме для приезжих. Они ходили по поселку все вместе, чуть покачиваясь, и изображали на лицах грусть, - ведь они потерпели кораблекрушение. Заводилой у них был Семен. Плотный и чернявый, он выделялся тем, что у него на каждом пальце было вытатуировано по якорю.
В буфет они тоже пришли все пятеро.
- Зиночка, - сказал Семен, - пострадавшим на море по одной большой и одной маленькой.
Зина наливала пиво, оттопыривая мизинчик, а когда подавала Семену, то посмотрела ему в глаза и улыбнулась. Моряки не уходили. Они пили пиво еще и еще... Семен, освоясь, уговаривал Зину "не бросать его на произвол судьбы, как морская стихия". Зина раскраснелась. Семен ей нравился. Она говорила воркующе:
- Ну "на произвол"! Да такие, как вы, в каждом поселке девушек имеют!
- Моя жизнь - море! - уже бил себя в грудь Семен. - Может, я из-за него и несчастлив...
В этот момент дверь раскрылась и вошел Вася. Он до боли сжимал кулак, в кулаке - два билета в кино на "Трех мушкетеров". Ему было страшно, потому что он в первый раз отважился пригласить Зину. Он подошел к прилавку и выпалил:
- Два на "Мушкетеров", пойдем на семь!
Зина сначала не поняла, потом рассмеялась и, возбужденная мужским вниманием, жеманно прищурила глаза:
- На "Мушкетеров" мне никак нельзя, Васенька. - И желая сказать что-то необыкновенное, что поразило бы всех, она протянула: - А хочешь я тебя поцелую в губы?.. А ты мне лосося добудь... Ну, лосося!..
Все сперва опешили, но, предчувствуя забавную игру, закричали:
- Лосося, Васька! И целуй ее до одури!
И Семен тоже кричал:
- Лосося, Васька!
А Зинка вдруг действительно почувствовала себя королевой, она повела бровью и спросила:
- Ну как, миленький?
Васька повернулся и выбежал из буфета. В ушах звенело: "Лосося!", но он уже трезво соображал, что над ним издеваются, что сейчас не рыбий сезон и лосось разве что приснится. Но ноги сами несли к берегу. Отвязал свою моторку, прыгнул в нее и, скорее подчиняясь желанию куда-то ехать, бежать, чем на что-то рассчитывая, рванул на остров Княжно к знаменитому на все озеро рыбаку Николаю.
Гнал на полном газу, подлетел к острову, чуть на берег не выбросился. Николай стоял у прибоя.
- Дядя Коля! Выручи - лосося надо! - крикнул он.
- Ты что, парень, лыка не вяжешь? Опохмелки у меня нет.
Они вошли в дом, сели за стол, обо всем рассказал Васька.
- Крутит баба. Ломается. Плюнь, - отрубил Николай.
Васька твердил:
- Ну и пусть крутит. А все равно целовать должна, при свидетелях говорила. Лосося только за то просила...
- Васька, угомонись!
- Эх, дядя Коль, мне все одно, поцеловать ее, а там что будет...
Васька встал, пошел к выходу:
- Махну через озеро, там рыбы богаче.
Николай вытащил из-под лавки высокие резиновые сапоги, сказал:
- Чаль свою лодку. На моей едем.
Они плыли вдоль тресты, и Николай пристально вглядывался в озеро, словно отыскивал какое-то место.
- Подведешь меня под статью, ведь браконьерим.
- Дядя Коль, сам сяду, помоги...
...Часа через три в доме на острове Васька плясал вокруг стола. Лосось килограмма на полтора лежал на лесенке, еще слабо шевелил жабрами.
- Сказка! - кричал Васька. - Дядя Коля! На всю жизнь...
Васька не стал ждать рассвета. Завернул лосося в полотняную тряпицу, прыгнул в лодку и опять на полном газу - в поселок. За час доплыл.
От берега до Зинкиного дома бежал стремглав, но на углу перевел дыхание и пошел медленно. Дом темнел на бледном по-рассветному небе, и густая ветка отцветшей сирени коснулась Васькиного лица. Он подошел к самому окну и стукнул тихо, три раза. Послышался шорох, и снова все замерло. Тогда он подождал еще немного - и снова стукнул, осторожно, одним пальцем. И сразу шторка откинулась, и Зинка, в одной белой рубашке, горячим ночным шепотом спросила:
- Чего тебе?
- Лосося привез...
