Олесь Бенюх - Подари себе рай (Действо 1)
- Получается, - игнорируя реплику Гургена, продолжает Ковтун, карачун и сплошная печаль и вам и мне. Так что еще раз попробуете тонуть сниму с довольствия и отчислю...
Маша была пышноволосой брюнеткой с озорными зелеными глазами. Она обладала отнюдь не хрупкой, но на редкость ладной фигурой. "Губы словно кто спелой вишней помазал, - разглядывал ее исподтишка Иван. - И эти ямочки на щеках, когда она улыбается - как будто она их нарочно делает. И ресницами хлопает, словно мотылек крылышками. И брови... И кожа...загар не темный, как у ее подруги, а золотистый-золотистый".
В тот же вечер они устроили пирушку - в честь счастливого спасения от грозного плена Нептуна. Его, древнего бога моря, изображал Сергей. В бумажной, раскрашенной акварельными красками короне, с длинной бородой-мочалкой, с трезубцем-метлой он был великолепен. Иван лихо барабанил в дно банного тазика, Нептун скакал, кружился, выкрикивал загадочные фразы на языках всех диких племен экваториальной Африки. Маша и Клава изображали его любимых дочерей, жаждущих принять гостей из другого мира и стать их женами или наложницами. Станы их изгибались, руки рисовали в воздухе ажурные, фантастические контуры, ноги выстукивали частый ритм. В паузах все пили вино, которое Гурген щедро вручил им, отказавшись от оплаты: "Это вам маленкий награда за геройский спасение, хвала Богу!"
Сергей голосом "вычекиста" Ковтуна произносил тост:
- Мы живы. Так? Так. Мы здоровы. Так? Так. Так выпьем за то, чтобы всегда было так и только так!...
Войдя в здание Наркомпроса, Иван спустился в раздевалку, потом по широкой, парадной лестнице взошел на второй этаж. В отличие от первого этажа, где шум, гомон, суета - там оперативные управления, связанные со всеми сторонами текущей жизни русской и национальной школы, методикой, кадрами, иерархией отделов наробраза, на втором - вальяжная тишина, степенность, таинственность. Тут вершатся судьбы, тут созидается стратегия, изучается прошлое (со времен Киевской Руси), анализируется настоящее, замышляется будущее отечественного просвещения.
В приемной Крупской жарко натоплено, чистота идеальная. Заведующая секретариатом Лариса Петровна - высокая, худая, с седыми буклями.
- Садитесь, приятно вас видеть, вы, как всегда, вовремя, - говорит она, мило грассируя. Поправляет пенсне, указывает на стул с резной спинкой и мягким сиденьем, обтянутым кожей. - Сейчас Надежда Константиновна вас примет.
"Акцент, обретенный в эмиграции, не отпускает, - думает Иван. И тут же сам себя с укоризной поправляет: - Эмиграция здесь, брат, не при чем. Вокруг нее, дочери сенатора, с детства и французские, и немецкие, и английские бонны и гувернантки денно и нощно хлопотали". Взяв с журнального столика любезно предложенную ему "Правду", он едва начал читать отчет о "Шахтинском деле", как неслышно отворилась мощная кабинетная дверь и на пороге появилась Крупская.
- Надежда Константиновна, - мгновенно поднялась на ноги Лариса Петровна, - Иван...
- Вижу, Лара, - мягко прервала ее Крупская. И, отступив слегка в сторону, предложила Ивану: - Проходите.
В кабинете было прохладно, сумеречно (тяжелые портьеры были полуприкрыты), в самом воздухе словно висела строгая, напряженная торжественность. Сделав шагов тридцать вдоль стола для совещаний, она села в кресло, стоявшее впритык к ее небольшому рабочему столику, глазами указала на кресло напротив:
- Садись, Ванюша.
Взяла его ладонь в свои руки, долго глядела в глаза. Наконец, отстранилась, села глубоко, скрестив руки на груди. В неярком свете настольной лампы под зеленым абажуром Иван впервые разглядел смертельную усталость ее глаз. И, словно прочитав его мысли, она со смятой улыбкой вздохнула:
- И годы, и ссылки, и скитания по эмиграциям - все дает себя знать. Однако, я еще ничего, еще держусь, - она бросила быстрый взгляд на небольшой портрет Ильича, висевший над столиком, и задумалась о чем-то своем. О ссоре Сталина с Крупской еще при жизни Ленина Иван узнал лишь в Москве. Об этом поведал под "б-а-а-льшим секретом" - правда, по "пьяной лавочке" - один известинец. Тогда-то Иван вспомнил про завещание вождя, о котором доверительно рассказал ему и Сергею Никита еще на Украине. Никита, который был делегатом XIV съезда РКП(б) в 1925 году. При этом он презрительно фыркал: "Подумаешь - грубость, нетерпимость! Революцию не делают в белых перчатках, при этом непрестанно сюсюкая и извиняясь. Да, революция - это кровь, грязь, жестокость. Иначе победы не видать!" И, глядя на скептически внимавших ему друзей, внушительно добавлял:
- То не мои - то Кагановича слова. А Лазарь - мужик преданный, могучий, информированный.
- Надежда Константиновна, - начал он было сочувственным тоном, но она его остановила.
- Полно-те, дружок, - близорукие глаза ее лучились добротой. - Мы, старые большевики, все выдюжим ради воплощения в жизнь великой идеи, за которую столько бойцов сложили светлые головы, пали жертвой в борьбе роковой. Главное сейчас - надежная смена. Такие как ты. И краснеть не надо. Я не комплимент тебе делаю. Это правда. Поэтому и хочу тебе поручить архиответственный участок работы. В журнале "Политехобразование" ты потрудился годок - и хватит. Это не твое дело. Твое - это быть в гуще комсомолят, лепить будущего учителя, воспитателя, наставника.
- А Бубнов? - вырвалось у Ивана.
- Нарком так же считает, - кивнула Крупская. Грузно поднялась, нашла на полке за столиком большую фотографию, передала ее Ивану. Над многочисленными портретами в овалах шла большая надпись на ленте: " Московское педагогическое училище. Выпуск 1929 года". Она указала на пожилого мужчину в центре верхнего ряда.
- Директора Порфирия Даниловича похоронили в ноябре. Ты ведь знаешь об этом? Да, разумеется. Старая гвардия уходит потихоньку.
В молчании Крупская подошла к окну. Долго там стояла, глядя на падающий снег. "Славный паренек этот Иван. Только вот какое будущее ждет это поколение, следующие... Зима. И на дворе, и на душе. Как тяжко без Володи, - думала она. - Не мне, что я? Партии, стране. Сталин все норовит решить бонапартистскими методами. Умен, коварен, мстителен, жесток. Даже не Николай Палкин, нет. Классический восточный сатрап. Бухарин, Рыков, Пятаков, Угланов - все они выглядят по сравнению с Джугашвили ущербными растяпами. А как он умеет настроить актив! В выступлении на партконференции Бауманского райкома - когда это было? Ну да, в июле прошлого года - я высказалась не за "правых" или "левых", за ленинскую линию. И только потому, что я ни разу не упомянула Сталина, меня приняли холодно, откровенно плохо, только что не освистали. В своем последнем письме Володя, предлагая убрать Сталина с поста генсека, не за меня заступался - за будущее нашего рожденного в таких муках Союза. Не послушались... Поторопились крикнуть "Король умер, да здравствует король!" Погодите, он еще всем себя покажет, наш венценосный грузин..."
Иван разглядывал лица преподавателей. "Что же хочет предложить мне Надежда Константиновна? Вести какие-то предметы? Но какие? - терялся он в догадках. - Я ведь даже не думал всерьез о миссии просветителя. Правда, кто-то из ребят говорил, что именно в этом училище могут предоставить комнату. Тогда можно будет перевезти Машеньку с сыном в Москву. И..."
- Раньше я любила зиму. Особенно в Шушенском. И в Швейцарии, задумчиво сказала Крупская. - Теперь с нетерпением жду лета.
И, повернувшись к нему, спросила:
- Так что ты решаешь?
- О чем? - промямлил он.
- Как о чем? - удивилась она. - О назначении тебя директором.
- Директором?! - он встал. - Смогу ли я? Надежда Константиновна, я не знаю... спасибо... спасибо...
- Это не подарок, Ванюша. Это ответственность и бремя. Да, бремя. Но я уверена, что оно тебе по плечу!
Она прошла за свой столик, села и, надев очки, стала листать его дело.
- Родился в селе Прилуки Полтавской губернии. С пятнадцати лет работал в Киеве - на заводе, в типографии, в комсомоле. Кстати, - Крупская улыбнулась как-то молодо, задорно, - как ты впервые добирался до Киева?
- Пешком, - еле слышно ответил он.
- Пешком? - живо переспросила она. - Босиком?
- Нет, - ответил он чуть громче. - Батя новые лапти дал.
Крупская долго, внимательно смотрела на него. Достала из тоненькой папки какую-то бумагу, внимательно перечитала напечатанный на ней текст, обмакнула перо в чернильницу и быстро поставила свою подпись.
- Поздравляю, товарищ директор. И еще у меня будет, кроме обычных пожеланий успешной работы, такое напутствие. Внимательно, скрупулезно изучай все, что касается педагогики - у древних, в средние века, сегодня. И во всех уголках мира - в Америке и Китае, у эскимосов и папуасов. За нами будущее, если мы научимся создавать Человека Будущего. Столько дурного еще нужно искоренить и столько хорошего привить и взрастить. И еще, конечно...
Она хотела что-то добавить, что-то, как почувствовал Иван, важное, тревожившее, мучившее ее, но лишь махнула рукой, отвернулась и осекшимся голосом проговрила:
