Камиль Зиганшин - История Варлаама (Скитник)
Когда его, наконец, спохватились, он чуть дышал. Никодим забрал Луку к себе и по нескольку раз на дню поил его целебными и очень питательными сливками из кедровых орешков. Несчастный живо пошел на поправку , но ходить начал лишь через год. При этом поврежденную спину согнуло так, что при хотьбе он касался перстами земли.
За долгие месяцы он, обездвиженный, мучимый угрызениями совести, необыкновенно укрепился в вере, выучил наизусть свод книг, составляющих святое писание христианства - Библию. Особенно проникся он божественными откровениями первой части - Ветхого завета. Сей библейский текст стал для него источником абсолютной и непогрешимой истины. Прозревая, перечитал он все имевшиеся в скиту староверческие книги, иные по нескольку раз. Многое осмыслил и, в результате, сделался самым ревностным поборником старого вероисповедания.
Господь вознаградил его за осознанную в муках веру и иступленные молитвы наделив способностью к ясной и точной трактовке библейских текстов. Даже праведник Маркел стал порой обращаться к нему за толкованием мудреных понятий, высказываний и сюжетов как в старом писании, так и в современных трудах проповедников старообрядства. Вот, например, как трактовал Лука понятие о праведной скитской жизни:
"Скитская жизнь - это сосредоточенная, внутренняя работа человека над самим собой, состоящая в том, чтобы умом охранять сердце от страстей диаволом извне навеваемых или возникающих из несовершенства природы человеческой. Лучшее оружие в борьбе с ними - мысленная молитва и безмолвие, постоянное наблюдение за своим умом.
Этим достигается такое воспитание ума и сердца, силой которого случайные, мимолетные порывы верующей души складываются в устойчивое равновесие, настроение, делающее ее неприступной для житейских тревог и соблазнов.
Истинное соблюдение заповедей не в том, чтобы соблюдать их , а в том, чтобы и в уме не помышлять о возможности их нарушения. Так достигается особое состояние, когда разум теряет власть над собой и, направляемый высшей силой, переходит в состояние вечного блаженства и гармонии.
Как раз в ту пору, когда Лука лежал обезноженный в доме Никодима, у Елисея народился сын . Нарекли его Корнеем, но уже через год к мальчонке прилипло прозвище Головешка. Он и в самом деле напоминал головешку. С черными как смоль волосами, малец к тому же не боялся мороза : бегал босиком по снегу ни чуть не замерзая, а став постарше на удивление всем купался зимой в промоинах. С годами он все больше походил на отца и деда, лишь прямые черные волосы выдавали текущую в нем эвенкийскую кровь.
Оставшийся жить в доме у Никодима бездетный горбун любил возиться с шустрым, любознательным малышом. Несмотря на непоседливый нрав маленький Корнейка открыв рот слушал рассказы Луки о житиях святых, хотя может быть и не все понимал. Как-то летом, Лука неожиданно исчез, не сказав никому ни слова. Первые дни его усердно искали, но потом решили, что несчастный калека сорвался в речку и бедолагу унесло быстрым потоком. Пожалели, помолились за него, но жизнь не терпит долгой остановки. Повседневные заботы отодвинули это трагическое событие на задний план.
Часть 2
Корней.
Дружная весна 1919 года пронеслась быстро и неудержимо и, щедро одарив скопившимся за долгую зиму теплом, умчалась на крыльях нескончаемых птичьих верениц дальше на Север. Таежный край на глазах ожил, гостеприимно зазеленел молодой листвой и травой, наполнился ликующим гомоном птиц.
Ожило и унылое моховое болото, поросшее корявым лесом. По мере удаления от речки к чахлым елочкам примешивались молодые березки, худосочные сосенки. Сюда, при первых намеках на рассвет, слетались с клохтаньем, пугая тишину треском тугих крыльев, глухари и глухарки. Сюда же медленно брели, по освободившемуся от снега зеленому ковру украшенному кружевной вышивкой цветущей морощки, олени. Они то и дело ципали седые кудри ягеля.
В зорко наблюдавшем за стадом босоногом огольце без труда можно было признать внука Никодима.
От деда и отца он взял и рост, и силу, и сноровку, и покладистый нрав, а от матери эвенкийки способность легко переносить морозы, понимать язык зверей, птиц, растений, развитое чувство ориентировки. Это счастливое сочетание позволяло Корнею чувствовать себя в тайге также уверенно и свободно как у себя дома.
Еще мальцом шустрый Корней облазил впадину вдоль и поперек. Одно из мест, где он не бывал - западный край Северного хребта.
Оно манило его зияющими глазницами пещер рассыпанных по склону, но в скиту даже малыши, делавшие первые шаги , уже знали, что то место запретное. Тот кто туда ступит - тотчас умрет.
Нынче у Корнея первая самостоятельная охота. Ему очень хотелось, чтобы его признали настоящим промысловиком, а поэтому он должен обязательно вернуться в скит с добычей.
До этого он, представляя себя охотником, несколько лет тренировался в выслеживании и скрадывании зверя и настолько преуспел в этом, что мог подходить незамеченным к нему на расстояние нескольких шагов.
Задержавшиеся на нетронутом ягельнике олени, остерегаясь нападения, поочередно отрывали головы от лакомых букетов и осматривались кругом.
Как тень, переходил Корней от дерева к дереву под прикрытием кустов можжевельника.Он старался зайти с подветренной стороны, чтобы не выдать себя запахом. Табун был уже совсем близко. Слышалось чавканье сырой почвы под копытами оленей, их шумное дыхание, звук отрываемого ягеля.
Теперь главное не дать обнаружить себя. С этой минуты все движения паренька сделались так медленны, что стали едва заметны. В то же время мускулы от напряжения вибрировали, сердце билось учащенно. Между охотником и крайним оленем оставались лишь два поваленных друг на друга обомшелых ствола,но клочки тумана, ползущае по склону вверх , мешали целиться.
Нервы напряглись до предела. И в эту самую минуту под ногой чуть треснула ветка. Табун всполошился, отбежал, к счастью, недалеко. А охотник замер в неудобной позе, затаив дыхание.
Потревоженные олени, дружно поводив носом по ветру и не обнаружив опастности, понемногу успокоились. Наступило самое решительное мгновение. Пользуясь тем, что баловник ветер, качнув ветви, зашелестел листвой, человек бесшумно, как змея, скользнул через завал и очутился в семи саженях от крайнего бычка.
Осторожно раздвинув ветки куста, Корней натянул тугую тетиву, тщательно прицелился и лишь только рогач опустил голову, чтобы отщипнуть травы, выпустил стрелу. Олень, жалобно охнув, упал на колени не сделав ни шагу стрела пронзила сердце.
Его удивленные товарищи не понимая, что произошло сначала стояли неподвижно, насторожив уши и оглядываясь, и вдруг, словно подхваченные внезапным порывом ветра, унеслись в чащу.
Олень оказался довольно упитанным для этого времени года. Огорчало лишь то, что шкура была вся в дырочках проеденных верткими личинками оводов. Широко раскрытые красивые глаза оленя, как показалось Корнею, смотрели с немым упреком:
-Как мог ты, такой добрый и сильный, лишить меня права жить?
За спиной склонившегося над трофеем охотника, расстроенного прочтенным в глазах оленя укором, послышалось хриплое сопение. Корней резко обернулся. К нему приближался большелобый бурый медведь, который тоже скрадывал этот табун и был не на шутку разъярен тем, что его опередил прямоходячий.
Косолапый устрашающе рыкнул, давая понять, что готовится к нападению, но человек стоял как вкопанный не сводя со зверя спокойного и уверенного взгляда. Это несколько остудило медведя и он сменил законную ярость на разумную осторожность: а стоит ли нападать на существо способное с такой легкостью повалить оленя даже не прикасаясь к нему?
Растерявшийся хозяин тайги, с обидой рявкнул и, подавляя гордость, повернул назад. Но, даже удаляясь, он то и дело угрожающе ревел видимо все еще надеясь, что человек испугается и оставит добычу ему.
Тем временем, не обращая внимания на угрозы медведя, Корней закинул оленя на плечи и пошел в скит.
Несмотря на душевный разлад, ему не терпелось похвалиться знатным трофеем. Теперь праведник Маркел три дня никому не даст благословения бить зверя: добытого мяса общине вполне хватит на этот срок.
В дороге у парнишки возникло ощущение,что его кто-то сопровождает. Но сколько бы раз он не останавливался на тропе, прощупывая цепким взглядом кусты и деревья, всякий раз убеждался, что вокруг нет ничего подозрительного. И все же чувство, что за ним следят, не покидало его.
-Вряд ли это медведь надумал отнять добычу - тот свой выбор сделал. Корней уже достаточно хорошо изучил повадки и нравы обитателей тайги и мог почти безошибочно предвидеть их поведение в той или иной ситуации. И еще он хорошо знал, что ни один зверь не будет без крайней нужды ссорится с человеком, так как они признают его особое превосходство зачастую даже не в силе, а в чем-то им самим недоступном и непонятном. Кто же это тогда?
