Елена Ткач - Самодурка
Ко мне подходит мама и говорит: "Кажется, у нас появился кот."
Я: "Какой кот?"
Она: "Посмотри..."
И указывает мне кивком на Володю, сидящего за столом и что-то оживленно рассказывающего соседке ...
Дальше все во сне обрывалось.
6
- Ну, девоньки, вижу вы во всеоружии - все подкрасились, подрумянились - хоть куда! Есть что показать Европе! Молодцы... А вы, кавалеры, не отставайте. Поглядим, что за гость к нам пожаловал, и себя покажем. Миша, надеюсь, ты не явишься к нему на репетицию в драных шерстянках? Артист Большого театра, фи-и-и... Ну, встали, встали!
Резкие хлопки ладоней Меньшовой и её привычный легкий кивок аккомпаниатору возвестили начало утреннего класса.
Класс Инны Георгиевны Меньшовой, в прошлом известной балерины, а теперь не менее известного педагога-репетитора, славился своим демократизмом. Меньшова старалась уделять внимание всем, ни о ком не забывая и никого не отличая особо - будь то Народный артист или только-только пришедший в театр выпускник училища.
Надя хорошо по себе знала каково это, - когда тебя неделями не замечают, будто такой и на свете нет, не кричат и не указывают на неточности и огрехи... И тогда ты, горюшко горемычное, превращаешься в некую абстракцию, наподобие Кантовой "вещи в себе" или уподобляешься предмету неодушевленному вроде стульчика, что придвинут к роялю... С той только разницей, что стульчик стоит себе на месте, а ты дергаешься у станка или болтаешься на середине...
Вдосталь испытав на себе излюбленные воспитательные методы, бытовавшие в московском балетном училище, и придя в театр, Надя выбрала класс Меньшовой. Та, хоть и куражилась и оттягивалась порою всласть, но была со всеми довольно-таки ровна и дружелюбна, а замечания делать просто обожала сочные, образные и язвительные.
Всюду, за исключением сцены и репетиционных залов, Меньшова пребывала в седом сигаретном дыму, практически ничего не ела, хоть и любила готовить, и при каждом удобном и неудобном случае впивала чашечку крепкого кофе с лимоном. Все подводные течения, что размывали почву под фундаментом здания с квадригой Аполлона, были ей известны в деталях, а многолетняя дружба с известной и влиятельной критикессой позволяла прежде других узнавать как отзываются бури, сотрясавшие стены Большого, в коридорах редакций и кабинетах властей...
Инна Георгиевна принадлежала к старинному дворянскому роду и плебейство во всех его проявлениях чуяла за версту. Кроме того, была она человеком талантливым, а потому держалась весьма независимо и сторонилась любых делегатов, - будь то представители правящего клана или оппозиции, пытавшихся привлечь её на свою сторону и втянуть в междоусобную войну. При этом, её чрезвычайная осведомленность о том, что творится в верхах, служила ей надежным щитом - Меньшову не трогали. Опасались... И подозревали, что множество пикантных подробностей внутренней жизни театра просачивалось во внешний мир именно через нее. Пожалуй, это была её единственная чисто женская слабость...
- А-а-а, Санковская появилась, - улыбнулась она Наде. - Ну что, завершила свое уральское турне? Как там Горячев, старый хрен, не получил из-за тебя второго инфаркта? Уж больно он слаб на молоденьких! Э-э-э, милочка, так не годится - не успела подняться на полупальцы, как уже села на ногу. Будешь оседать на опорной ноге - ущипну. Больно! Так и знай.
Инна Георгиевна подошла к Наде и вонзила ей в ляжку длинный наманикюренный ноготок - этакое острое шильце, весьма ощутимое даже через трико.
- Вот, это тебе в честь приезда! Укол зонтиком! - и она любовно потрепала Надю по щеке. - Соберись, гастролерка, даю два дня, чтобы пришла в форму. А будешь расплываться квашней - прогоню!
- Станочек даю сегодня проще простого, зато на середине отыграюсь - вы у меня попляшете! Василь, не халтурь. Я все вижу... Пожалуйста, фраппе: вперед, в сторону, назад, в сторону, флик-фляк, сели в пятую... два тура и открыли ножку. И все обратно. Это ж для вас все равно что таблица умножения для Альберта Эйнштейна - балую вас, грешница, что детей малых! Так, начали, и-и-и... Миша, не коси подъем на кудепье. После туров приходим точно в пятую. Андрюшенька, дружочек, ты сейчас мне палку сломаешь - эк тебя швыряет! Переборщил, видно, вчера с застольем, - а Рождество, милый, праздник духа, а не желудка. Его сердцем встречать надо. К тому же, мы все-таки народ православный, а из этого следует, что католики празднуют, а у нас самый разгар поста...
Надя автоматически выполняла заданные комбинации и думала о своем. Она уже не сомневалась, что Володя как-то неуловимо переменился: какое-то отчуждение, едва ощутимая раздраженность возникли в нем. А в постели наоборот - давно она не могла припомнить такого порыва!
Да-да, - думала Надя, с ожесточением бросая большие батманы, - его ласки, нервные, взвинченные, доводили его самого до исступления, почти до надрыва... если можно это слово - надрыв - применить к любви... При этом он неотрывно глядел ей в глаза - без смигу - как бы с неким внезапно родившимся изумлением... и она не могла оторваться от этого взгляда. Они вчера любили друг друга глазами, и та сила, которая исходила из глаз, проникала в самую сущность другого, словно пытаясь окутать, опутать и впитать в себя иной сокровенный мир - мир "не я" - подчинить и сделать своим...
Надя почувствовала тогда, что стоит ей отвести взгляд - и её поглотит, раздавит та дикарская сила, которая бунтовала в нем, словно стараясь вырвать её душу из границ женской телесности, изъять, рассмотреть, изучить и... разгрызть, причмокивая от удовольствия! А потом зажмуриться, мурлыча в такт обретенной победе. И зная, что ей грозит, Надя не отводила взгляд она защищалась нежностью, распахнутой ему навстречу улыбкой, - она удерживала его на краю бездны клокочущих в нем желаний, которыми он не мог управлять, которые были ему ещё не подвластны, но загорались в нем, словно прозрачный огонь, светящийся ночью в звериных глазах, - огонь, жаждущий крови...
Этот мужчина, рвущийся порвать условность границ плотской любви, дерзнул зачерпнуть в ней хоть толику духа, ему недоступного, и оттого столь заманчивого и желанного! Его любовь была волхованием, пляской жреца над телом жертвы, заклинанием тайных сил природы, не пускавших его в святая святых. Но жрец был всесилен в телесном своем естестве и бессилен в ином тайном, он позабыл те священные знаки, которые даруют власть над загадкой природы, воплощенной в живой женственности...
... А жертва была хранима.
Да, - улыбнулась про себя Надя, - пожалуй, образ бесноватого языческого жреца тут подходит. Надо это записать, чтоб потом над собой посмеяться... И вообще, пора завести дневник.
- Вышли на середину. Адажио. Встали первые. Санковская, поменяйся с Русовой и встань во вторую линию. Пока в себя не придешь... Не знаю, что там делали с тобой на Урале, но сейчас ты на ногах не стоишь - смотреть страшно! Ну, пожалуйста, начали...
После класса Меньшова поманила Надю.
- Вот что, красавица спящая! Если хочешь танцевать сольную вариацию в "Тенях", - мой тебе совет - ступай к Маше Карелиной. Прямо сейчас. Она только что в коридоре мелькнула: то ли к себе в уборную шла, то ли в буфет... Разыщи ее: мол, так и так - вернулась из поездки, расстроена, что не была на собрании и Главного не смогла поддержать, что всем сердцем ему благодарна за все - наплети за что, это не важно, - скажи, что благоговеешь перед его гением... ну, сама знаешь. Всякую бузину! Расскажи о поездке, поболтай с ней по-женски: то, да се... Переступи! Не маленькая. А иначе сожрут. Маша теперь полная хозяйка балета - она-то и правит бал! А все прихлебалы Бахуса у неё в подчинении. Вроде как на побегушках. Связь её с ним уже как бы полуофициальная, она негласно принята в его семейный клан и это при живой-то жене... Ну, та, впрочем, молодец! От всей этой камарильи держится на расстоянии, всякую шваль к себе близко не подпускает. Не позволяет себе опускаться. Все-таки Люська - балерина с мировым именем единственный настоящий талант среди них. Хотя ей, конечно, не позавидуешь... Ну вот, разболталась я с тобой, Надин, а что в словесах толку? Муторно на душе. А!
Она безнадежно махнула рукой.
- А что за собрание было? - негромко спросила Надя.
- Долго рассказывать. И противно. Девки тебе все живописуют в лицах! Тут у нас за две недели такого понакрутили - по уши в говне - не расхлебать! Плохо все. Очень плохо. Ну иди, иди, что уставилась? Да прихвати из дома дезодорантов побольше, а не то задохнешься от вони...
Надя медленно двинулась по коридору. Остановилась перед доской объявлений и проглядела списки сегодняшних и завтрашних репетиций. Ее фамилии в них не было. Зато сразу бросился в глаза приказ от 17 декабря за номером один:
"Назначить на должность педагога-репетитора согласно штатному расписанию с окладом восемь тысяч рублей М.Ю. Кедрова и В.А. Череду."
Подпись: Главный балетмейстер, художественный руководитель, председатель Художественного совета ГАБТ Дмитрий Бахусов.
